— А я думаю иначе, — холодно возразил ей Эмиль.
Габриэль поставила на пол пустую корзину, которую ей принес один из сборщиков листвы, и повернулась лицом к мужу, стоявшему рядом с ней в проходе между стеллажами, заставленными рамками. Лучи яркого летнего солнца пробивались внутрь сарая сквозь щели в ставнях.
— Я не понимаю тебя, Эмиль. Я полагала, что тебя обрадует мой интерес к работе на ферме, которая дает нам средства к существованию и должна быть делом нашей жизни.
— Я рад, что ты нашла себе занятие. Но я считаю, что моей жене не подобает работать в сараях, словно поденщице.
— Что за причуды! Наши наемные работники прекрасно знают, что я занимаюсь этим делом из удовольствия, а вовсе не наравне с ними.
Ее слова не тронули Эмиля, он все так же хмуро смотрел на нее, сложив руки на груди.
— Я слышал, что сегодня утром ты ходила на плантации и помогала сборщикам листвы.
Ах вот в чем было дело! Габриэль глубоко вздохнула, припомнив, что она работала вблизи дороги, по которой в это время проезжали их соседи. Злые языки быстро разнесли эту новость по всей округе, и, по-видимому, пересуды о его супруге и всеобщее осуждение ее поведения расстроили Эмиля.
— Гроза сегодня на рассвете задержала сборщиков листвы, и они поздно вышли на работу. Я просто хотела помочь им немного.
Габриэль вспомнила, с каким удовольствием она в широкополой соломенной шляпе, глубоко надвинутой на лоб, собирала сегодня утром свежую ароматную после дождя зелень. Сразу после грозы на небе появилось яркое летнее солнце, которое быстро высушило листочки шелковиц, иначе сборщикам пришлось бы насухо вытирать каждый листок. Сборщики листвы, как и другие рабочие фермы, относились к ней очень предупредительно, без тени фамильярности, несмотря на то, что она часами работала бок о бок с ними. Точно так же к ней относились и ткачи, потому что Габриэль обладала деловой сноровкой, отлично справлялась с любой работой, и в то же время в ее характере чувствовалась врожденная властность. Она была в детстве не по годам развитым ребенком, что тоже вызывало к ней уважение окружающих.
— Ты должна прекратить работу на ферме, — произнес Эмиль, покачав головой; видя, что ее негодованию нет предела, он поднял руки, пытаясь этим умоляющим жестом успокоить ее гнев. — По крайней мере не ходи на ферму слишком часто, наведывайся время от времени для того, чтобы взглянуть, как идут дела. Тебе будет интересно проследить весь цикл развития шелкопрядов. Я очень хочу, чтобы ты увидела это. Очень скоро личинки начнут превращаться в коконы.
— Я это знаю, — сдержав себя, с некоторым вызовом в голосе промолвила Габриэль. Она не на шутку рассердилась на Эмиля. — Когда наступит срок, я сама сделаю маленькое гнездышко из сухой травы, веточек и соломы. Вот видишь, я многое почерпнула из книг о шелководстве. Я даже знаю, какие признаки свидетельствуют о том, что шелкопряды готовы для производства шелковой нити.
Лицо Эмиля окаменело. Насколько он знал, она не открыла ни одной из тех книг, которые он приобрел специально для нее. Вместо этого она штудировала пухлые тома руководств по шелководству, изучая причины различных заболеваний шелкопрядов, а также редкие губительные болезни, поражающие шелковицы, от которых не был застрахован ни один владелец шелководческой фермы. Кроме того, Габриэль просиживала часами в библиотеке над пыльными гроссбухами и деловой перепиской, уйдя с головой в отчеты, цифры и сводки и переписывая время от времени какие-то данные в свой блокнот. Сначала Эмиль думал, что такая увлеченность свидетельствует о желании Габриэль войти в курс его дел для того, чтобы иметь возможность поддержать с ним разговор и понять его заботы, хотя он вскоре после свадьбы заявил ей, что в конце дня хочет отвлечься от своих обычных занятий и не желает, чтобы все разговоры за ужином вертелись только вокруг шелководства. Тогда Габриэль весело признала, что действительно излишне увлеклась новым делом, и молодожены придумали несколько шуток на этот счет. После этого Габриэль перестала делиться с Эмилем прочитанным, и он решил, что изучение подобных скучных вопросов начинают утомлять ее. Но постепенно выяснилось, что от теории она перешла к практике и стала пропадать на шелководческой ферме. Хотя поначалу он был достаточно терпелив с ней, поскольку не желал обострять отношения, она не хотела замечать его осторожных тактичных намеков. Но этим утром жена, по мнению Эмиля, перешла все рамки приличия и унизилась до такой степени, что вышла на плантацию для того, чтобы заняться наряду с поденщиками ручным физическим трудом! Она заслужила сурового наказания.
— Ну раз ты знаешь все признаки созревания шелкопряда, значит, тебя больше ничто не задерживает здесь, тебе надо просто вернуться в дом и ждать, когда наступит эта последняя стадия цикла развития.
Габриэль вспыхнула до корней волос — муж запрещал ей появляться на шелководческой ферме! Ее глаза предвещали грозу.
— Ты хочешь обречь меня на смертельную скуку?
Эмиль сдержал себя, решив быть терпеливым до конца. Случаи, когда он давал волю своему гневу, были, к счастью, очень редки, и после подобных вспышек он чувствовал себя в течение нескольких последующих дней совершенно больным и разбитым. Эмиль готовился к трудностям, подстерегающим его в браке, поскольку с первой же встречи с Габриэль понял, что она обладает живым характером, любознательностью, чувством собственного достоинства и такой независимостью, которая испугала бы более робкого мужчину. Но несмотря на все настоящие недоразумения, он любил ее сейчас как никогда страстно и преданно и проклинал себя за суровую необходимость настаивать на своем ради ее собственного благополучия и во имя своей чести.
— Ты можешь найти себе множество более достойных занятий. Сейчас самое время нанести несколько ответных визитов тем гостям, которых мы недавно принимали. Ведь к нам в гости приезжали не только Жюль и Элен.
Габриэль сразу же вспомнила о той жгучей ревности, с которой ее супруг относился именно к этим двум самым близким ей людям. После их отъезда у них в доме перебывало множество гостей, и Эмиль вел себя с ними совсем иначе. Наверное, это происходило из-за того, что все эти люди были до Сих пор не знакомы Габриэль, и у нее с ними не возникало долгих оживленных разговоров о временах, предшествовавших ее замужеству. Кроме того, она старательно избегала намека на флирт.
— Я предлагаю устроить званый ужин, — произнесла она сдержанным тоном, — нанять музыкантов и потанцевать на лужайке перед домом.
— Грандиозная идея! — воскликнул Эмиль с преувеличенной радостью, никак не вязавшейся с тем тоном, которым было сделано это предложение. Затем он обнял ее за плечи, предпочитая не замечать, как она съежилась и окаменела от его прикосновения, и сказал голосом, в котором звучала нежность:
— Думаешь, я не знаю, почему ты тратишь столько энергии на этой ферме? Ты пытаешься таким образом заглушить тоску по Лиону, по городской жизни — понимая это, я не возражал против твоих занятий на ферме вплоть до сегодняшнего дня. Однако пришло время, когда ты должна, наконец, посвятить всю себя предназначенной тебе в жизни роли.
Душу Габриэль захлестнуло отчаяние, лицо ее омрачилось: все ее слова не имели для него никакого значения! Ей не помогли даже попытки быть уступчивой и идти ему по возможности навстречу. Вырвавшись из его объятий, она раздраженно передернула плечами и горячо заговорила:
— Всю мою жизнь мужчины стараются отбить у меня охоту заниматься шелком! Всеми моими знаниями и умениями я обязана только себе, своей воле, своим усилиям. В детстве я задабривала ткачей разными подарками — своими шарфиками, шалями, туфлями, украшениями, полученными мной на день рождения, а часто просто гостинцами, украденными на кухне отцовского дома. И это для того, чтобы они научили меня ткацкому ремеслу. Когда же я подросла и сравнялась по мастерству с лучшими из них, они позволяли мне работать на своих ткацких станках, радуясь, что имеют возможность передохнуть. В качестве вознаграждения они посвящали меня в секреты узорного ткачества, обучая его тонкостям. Мечтой же всей моей жизни было то, что однажды мой отец проявит ко мне снисхождение и разрешит вместе с Анри управлять делами Торгового Дома.
— Но это же невозможно.
— Но почему?! — Габриэль круто повернулась и взглянула ему в глаза. — Что здесь особенного? Я знаю, что моя бабушка обычно сама принимала у ткачей рулоны шелковой ткани и записывала в хозяйственные книги, ведя строгий учет, как это делается и сегодня. Она сама выплачивала им деньги за выполненную работу. Я была бы благодарна и за такое участие в деле, но мой отец предпочел доверить все это Анри и какому-то служащему, он не захотел даже выслушать мою просьбу.
— Неужели ты была бы довольна, взвалив на себя подобного рода обязанности?
Габриэль взглянула на него с нескрываемым удивлением: зачем он задает вопрос, ответ на который столь очевиден?
— Конечно, нет. Но это был бы необходимый этап для того, чтобы заняться более серьезной и важной работой. У меня дар Божий выбирать нужный узор для ткани, я с ходу определяю, какой рисунок пойдет, а какой нет. Развитию этого дара способствовали мои занятия живописью — когда отец решил, что мне следует дать некоторое образование, он первым делом нанял для меня учителя рисования.
— Продолжай. Я слушаю тебя с большим интересом.
Габриэль немного успокоилась, видя, что Эмиль говорит как всегда искренне. Ей доставляло удовольствие делиться с ним своими мыслями и переживаниями, находя в нем заинтересованного слушателя.
— Я изучала все тонкости коммерческого дела, но я понимала, что, будучи женщиной, не смогу вести дела с банкирами, финансистами, а также заключать торговые сделки и принимать заказы — это не принято в обществе. Поэтому я смирилась и решила не гоняться за журавлем в небе. С тех пор я мечтаю только о должности советника-консультанта; и если бы мой отец не был столь предубежденным против меня и недальновидным, он бы заметил, что по своим талантам я ничуть не уступаю брату. Я могла бы вдохнуть новую жизнь в семейное дело.
— Скажи мне честно, ты преследовала те же самые цели в отношении шелководческой фермы Вальмонов, когда согласилась выйти за меня замуж?
Однако этот неожиданный вопрос, казалось, не застал Габриэль врасплох, ее широко распахнутые глаза смотрели на него, и он мог хорошо разглядеть в них освещенные внутренним светом переливы оттенков синей радужки — от ярко-василькового до темно-фиолетового.
— Значит, ты сам догадался об этом! Мне показалось при нашем знакомстве, что ты достаточно просвещенный человек и готов признать за женщиной право на духовную свободу, которое ей даровала Революция.
Взгляд Эмиля стал ледяным.
— И эта мысль явилась единственной причиной, по которой ты вышла за меня замуж?
— Нет! — в ее восклицании слышалась искренность. — Я мечтаю о том, что мы будем верными товарищами во всем — и я стану одновременно и твоей преданной женой, и незаменимым помощником в твоих делах, — выражение лица Габриэль смягчилось, она подошла вплотную к Эмилю и, положив руки ему на грудь, взглянула снизу вверх в его суровое лицо. — Более того, я сразу же почувствовала уважение к тебе и даже восхищение твоим умом и манерой себя держать. Я бы не хотела, чтобы отношения между нами испортились из-за различий во мнениях и взглядах на жизнь.
Все это было высказано Габриэль без всякой задней мысли — она не привыкла притворяться и лукавить. И потом она полагала, что в период сватовства Эмиля в достаточной мере показала ему свой неподдельный интерес к его делу, а, следовательно, он должен был принять к сведению ее желание активно участвовать в нем. По серьезному задумчивому выражению его глаз она поняла, что муж глубоко страдает от необходимости ссориться, и в душе Габриэль шевельнулась жалость к нему. И когда он обнял ее за талию, она не отстранилась, а приникла головой к его плечу — Габриэль не хотела, чтобы их отношения стали натянутыми и между ними выросла непреодолимая преграда.
По мнению же Эмиля, его жена была слишком эмансипированной особой, что могло вылиться в большие неприятности как для нее, так и для него самого. Революция открыла женщинам многие двери, которые до тех пор были наглухо закрыты перед ними. Тяга к свободе и независимости среди представительниц слабого пола выражалась даже в новомодных покроях одежды — женщины не носили больше корсетов с тугой шнуровкой, а предпочитали платья свободных фасонов, не затрудняющих движения тела. После того как Революция отменила многие законы старого общества, женщины стали вести себя более раскованно, они вмешивались в общественные дела, пытались выступать на политическом поприще, заставляли считаться с собой в семейной жизни, и мужчины вынуждены были мириться с произошедшими в них переменами. Однако в обществе незыблемо сохранялись некоторые ограничения для слабого пола, установленные мужчинами. Так, например, мужчина все еще рассматривался как глава семьи, а жена должна была во многом подчиняться ему, дочерей же, хотя и с их согласия, отцы могли выдавать замуж по расчету. Директория приняла новый закон о разводах, получить который было теперь очень нетрудно, достаточно было заручиться согласием на расторжение брака обеих сторон.
"Золотое дерево" отзывы
Отзывы читателей о книге "Золотое дерево". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Золотое дерево" друзьям в соцсетях.