Она была уверена, что там дежурит кто-нибудь из слуг, ведь они так преданы ей! Но увы, в тот день вся челядь усердно истребляла свадебные лакомства.

Взяв подсвечник, стоявший на столике в передней, Аталия сама посветила майору, когда тот проходил по темному коридору. Счастливый жених так полон был Тимеей, что потерял способность различать другие женские лица. Уверенный в том, что это горничная посветила ему и отворила перед ним дверь, он, желая быть щедрым, сунул в руку Аталии серебряный талер и спохватился лишь тогда, когда услыхал ее приглушенный голос:

— Премного благодарна, милостивый государь.

— Ах, простите, ради бога! Я не узнал вас, мадемуазель, в полутьме.

— Ничего. Пустяки, господин майор.

— Извините мою неловкость… Прошу вас, верните мне эту оскорбительную подачку!

Пряча за спиной полученный талер, Аталия отступила на несколько шагов и отвесила насмешливый поклон.

— Я верну вам его завтра, господин майор. А пока пусть он останется у меня. Ведь я его заслужила.

Майор Качука проклинал свою рассеянность. У него и без того было тяжело на душе, а теперь стало и вовсе не по себе. Выйдя на улицу, он почувствовал, что не в состоянии идти домой, и завернул в штаб караульной службы. Там он обратился к дежурному лейтенанту:

— Послушай, старина, приглашаю тебя завтра ко мне на свадьбу. Очень прошу, возьми меня сегодня с собой в ночной обход.

А в людской между тем веселье было в полном разгаре. Уходя, майор позвонил привратнику, чтобы тот его выпустил. Горничная, сообразив, что хозяйка дома осталась одна, сразу же отправилась к ней узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Полагая, что майору посветила именно она, Тимея разрешила ей идти спать, сказав, что разденется сама. Горничная вернулась в людскую и присоединилась к разгульной компании.

— Попам хорошо, они сами себе господа! — воскликнул подгулявший лакей.

— Чепуха, все там будем, что осел, что монах. И попам не вечно барствовать! — возразил привратник, засовывая в карман ключи от парадного.

— Эх, поднес бы сейчас кто-нибудь чарку-другую пунша! Вот была бы благодать! — воскликнул кучер.

Как бы в ответ на его слова дверь распахнулась, и вошла Аталия, держа в руках поднос, на котором дымились стаканы с пуншем. Ударяясь друг о друга, они как-то зловеще звенели.

Аталия теперь ежедневно баловала прислугу, но сейчас это было как нельзя более кстати.

— Да здравствует барышня, наша благодетельница! — ликовали гуляки.

Аталия с улыбкой поставила поднос на стол. Там была и сахарница, полная сахаром, причем каждый кусок был тщательно натерт апельсиновой коркой и издавал приятный аромат. Г-жа Зофия очень любила попить чайку с ромом и с сахаром, натертым апельсиновой коркой.

— А ты разве не присоединишься к нам? — спросила она дочь.

— Спасибо, я уже чаевничала с барыней. Голова что-то разболелась, пожалуй, пойду лягу.

Аталия пожелала слугам доброй ночи, посоветовав всем тоже не очень засиживаться, так как завтра рано вставать, — и удалилась восвояси.

А челядь с жадностью набросилась на сладкий пунш с апельсиновой корочкой.

Только тетушка Зофия не разделяла общего восторга. Отведав ложечку пунша, она сморщила нос и невольно подумала:

«Этот пунш пахнет совсем как зелье, которое варят из мака мамаши для своих малышей, когда те изводят их капризами».

Почуяв привкус макового отвара, г-жа Зофия не стала пить и отдала стакан с пуншем поваренку. Тому это угощение пришлось как нельзя более по вкусу.

А г-жа Зофия заявила, что она достаточно намаялась за день в хлопотах по хозяйству, потребовала, чтобы все легли пораньше, но предварительно хорошенько осмотрели кладовую, не забрался ли туда полакомиться дичью кот, — и поспешила вслед за Аталией.

Когда она вошла в их спальню, дочь уже лежала в постели. Полог был раздвинут, и видно было, что она повернулась лицом к стене и укрылась с головой одеялом.

Мать тоже начала укладываться. Но даже здесь ее преследовал едкий запах пунша. Ей казалось, что сегодняшний ужин пошел ей не впрок из-за одного противного глотка. Она погасила свечу, но еще долго, облокотясь на подушку, вглядывалась в неподвижную фигуру дочери. Наконец веки ее сомкнулись, и она уснула.

Во сне г-же Зофии привиделось, будто она снова очутилась в людской. Там все спали. Кучер растянулся на спине на длинной скамье. Лакей уронил голову на стол. Дворецкий лежал прямо на полу, прислонив голову к спинке опрокинутого стула. Кухарка покоилась на койке служанки. Горничная приткнулась на плите, свесив голову вниз. А поваренок прикорнул под столом. Возле спавших валялись пустые стаканы из-под пунша. Только она не выпила своей порции.

Далее ей снилось, что к ней сзади, в одной ночной сорочке, босиком, подкрадывается Аталия и шепчет ей на ухо: «А почему ты, милая маменька, не дотронулась до своего пунша? Может, сахарку прибавить? На, возьми!» И наложила полный стакан сахара. А она никак не могла отделаться от противного запаха. И все бормотала во сне: «Не надо мне, не надо…» Однако Аталия насильно поднесла ей ко рту дымящийся стакан, и г-жа Зофия содрогнулась от приступа тошноты. Отчаянно сопротивляясь, она оттолкнула наконец постылый напиток. Взмахнув рукой, она сбросила с ночного столика стакан с водой, опрокинула его на себя и тут проснулась. Но и наяву ей продолжала мерещиться Аталия, вперившая в нее свой демонический взор.

— Ты не спишь, дочка? — тревожно окликнула ее Зофия.

Ответа не последовало.

Зофия стала прислушиваться. Дыхания спящей не было слышно. Она встала и подошла к ложу Аталии. Кровать была пуста. Не веря своим глазам, думая, что ее сбила с толку темнота, Зофия принялась ощупывать постель дочери, но Аталии не было.

— Аталия! Аталия! Где ты? — в испуге, приглушенным голосом звала мать.

Никто не отозвался. Смутный ужас охватил Зофию. Ей казалось, что она ослепла, оцепенела, не может ни шевельнуться, ни крикнуть. Тщетно напрягала она слух — ни в доме, ни на улице не раздавалось ни малейшего звука. Ей казалось что ее внезапно поразила глухота.

Где же Аталия?..


Спрятавшись в тайнике за картиной, Аталия подсматривала в заветную щелку.

Она уже давно сидела в засаде и, теряя терпение, ворчала:

— До чего глупа! Никак не может выучить молитву!

Наконец Тимея закрыла молитвенник и глубоко вздохнула. Потом, взяв свечу, она пошла посмотреть, заперты ли как следует двери. Заглянула и за шторы. Предостережения жениха пробудили в ее сердце страх.

Приподняв свечу, Тимея принялась осматривать стены, — нет ли в них тайной лазейки, через которую можно проникнуть к ней в спальню. И не заметила ничего подозрительного, хотя смотрела как раз туда, откуда следила за ней Аталия.

Затем молодая женщина подошла к туалетному столику, распустила волосы и, обмотав косы вокруг головы, спрятала их в сетку, чтобы они не расплелись за ночь.

Тимея была не чужда женского тщеславия. Чтобы сохранить нежность и белизну рук, она натерла их душистым кремом и натянула длинные, до локтей, замшевые перчатки. Потом сняла дневной наряд и накинула пеньюар. Прежде чем лечь, она открыла стоявший у кровати шкафчик и вынула из ящика эфес сабли со сломанным клинком. Нежно взглянула на него, прижала к груди, поцеловала и сунула его себе под подушку. Она и во сне не разлучалась с этой реликвией.

Аталия видела все это. Но вот Тимея погасила свечу, — теперь уже ничего нельзя было разглядеть. Только до слуха донесся бой часов: без четверти два.

Аталия терпеливо ждала. Она точно рассчитала, когда уснет Тимея. Тогда пробьет ее час! Но как медленно тянется время! Пятнадцать минут кажутся вечностью…

Наконец пробило два. Мозаичная картина, изображавшая святого Георгия, сдвинулась с места; Аталия вышла из засады. Она кралась босиком, неслышными шагами.

В комнате было темно — ставни закрыты, шторы спущены. Аталия пробиралась медленно, ощупью. Дойдя до постели, она нащупала подушку, на которой покоилась голова Тимеи, потом сунула руку под подушку и наткнулась на какой-то твердый предмет, — то был эфес сабли. От прикосновения к холодному металлу огонь пробежал по ее жилам. Она схватила эфес и, попробовав лезвие рукой, убедилась, что оно остро отточено.

Однако в комнате стояла кромешная тьма, и разглядеть спящую Тимею было невозможно. К тому же спала она очень спокойно, и дыхания ее почти не было слышно. Попробуй-ка нанести точный удар!

Аталия, затаив дыхание, склонилась над Тимеей. Вдруг та слегка шевельнулась и во сне со вздохом произнесла:

— О, боже мой!..

И вот тут-то Аталия взмахнула сломанным клинком и нанесла удар в то место, откуда послышался вздох.

Удар был не смертельный. Во сне Тимея прикрыла голову правой рукой, и острие сабли рассекло замшевую перчатку, слегка задев кисть.

Тимея проснулась и вскочила в постели на колени. В этот миг ей был нанесен еще один удар в голову. Но толстые косы ослабили его, и клинок скользнул вдоль лба, до самого виска. Тимея схватила клинок левой рукой.

— Убийца! — вскрикнула она, вскакивая с постели.

Острый клинок порезал ей ладонь, но она, не выпуская его, вцепилась правой раненой рукой в волосы врага. Почувствовав, что это женские локоны, она сразу поняла, кто покушался на нее.

В минуты смертельной опасности мысли проносятся в голове с молниеносной быстротой, и человек сразу осознает, что ему грозит. Тимея не сомневалась, что перед ней Аталия. В соседней комнате крепко спит ее мать… Она решилась на убийство из ревности, из мести… Звать на помощь бесполезно… Значит, надо защищаться, бороться до последней капли крови.

И Тимея не стала кричать. Собрав все силы и схватив Аталию за волосы правой раненой рукой, она старалась повалить ее, а левой рукой — вырвать у нее из рук смертоносное оружие. Тимея была сильна, убийцы же борются обычно вполсилы.

Женщины молча боролись в темноте. Мягкий ковер на полу заглушал возню. Внезапно в соседней комнате раздался чей-то душераздирающий крик:

— Убийца!

То была почтенная Зофия.

Услыхав этот крик, Аталия как бы оцепенела, руки и ноги у нее онемели. Горячая кровь жертвы струилась по ее лицу.

В соседней комнате зазвенели осколки стекла. Г-жа Зофия разбила окно и, высунувшись из него, принялась звать на помощь. Тихая улица огласилась неистовым визгом:

— Убийца!.. Убийца!.. Убийца!..

Перепуганная этим истошным криком, Аталия выпустила из рук эфес сабли и крепко вцепилась в Тимею, стараясь высвободить свои волосы. Теперь уже ей приходилось защищаться. Наконец ей удалось вырваться. Резко оттолкнув от себя Тимею, она кинулась к заветной нише, юркнула в щель тайника и задвинула за собой раму с картиной.

Тимея, держа в руке эфес, шатаясь, сделала несколько шагов вперед, потом выронила саблю и без чувств рухнула на ковер…


В ответ на отчаянные крики г-жи Зофии послышался громкий топот бегущих людей. Это был ночной патруль.

Майор первым добежал до дома. Узнав его, г-жа Зофия крикнула из окна:

— Скорей! Скорей сюда! Тимею убивают!..

Майор позвонил, раз, другой, стал колотить в дверь, — никто не отворял. Солдаты хотели взломать дверь, но она была так массивна, что не поддавалась.

— Сударыня, разбудите прислугу! Скажите, чтобы отперли наружную дверь! — крикнул майор.

Ошалевшая женщина бросилась бежать через анфиладу темных комнат, по бесконечным коридорам. Она то и дело натыкалась на мебель и дверные косяки, пока добралась до людской.

К ее удивлению, вся прислуга спала вповалку. Кучер лежал навзничь на столе, к которому припал другой слуга, дворецкий растянулся на полу, горничная, свесив голову вниз, притулилась на плите.

— В доме убийца! — срывающимся голосом крикнула г-жа Зофия. В ответ раздался храп.

Она трясла за плечи то одного, то другого, громко звала всех по имени, но, сколько ни тормошила их, слуги снова валились без чувств. Так ей и не удалось никого разбудить.

Тем временем с улицы все громче доносились крики, слышно было, как настойчиво, с остервенением колотят в дверь.

Ключ от двери находился в кармане привратника, которого тоже невозможно было добудиться.

Собравшись с духом, г-жа Зофия вытащила у него из кармана ключ и помчалась по темному коридору и лестнице к парадному подъезду. Пока она бежала, ее неотступно преследовал кошмар: вот сейчас из темноты выскочит на нее убийца!

Кто? Кто это мог быть?..

Наконец она добралась до парадной, нащупала замочную скважину и распахнула дверь.