— Что ты делаешь, дуреха? — взвизгнула г-жа Зофия. — Перестань сейчас же! Что ты натворила с прической? Вот погоди, вернется Аталия, уж она тебе покажет!

— Ну и пусть! — огрызнулась девушка, выжимая волосы. Затем, усевшись позади хозяйки, она принялась заплетать волосы в косу.

Внезапно в Тимее проснулось упрямство. Слова капитана приободрили ее, пробудили в душе какие-то дремлющие силы. Она перестала бояться хозяев и впредь решила считаться только с его вкусом и во всем ему угождать. Закрутив косу, она закрепила ее на затылке так, как подсказал ей капитан.

Госпожа Зофия в душе смеялась: «Ну и заморочили же голову наивной девчонке». Пока Тимея заплетала волосы, она придвинулась к ней вплотную и, чтобы расположить ее к себе, снова стала рассказывать:

— Хочешь, я доскажу тебе про обряд венчания? На чем же прервал нас этот шутник? Если бы он знал, о чем мы с тобой беседовали! Да, помнится, я остановилась на том месте, когда жених и невеста пьют из одной чаши. В это время хор поет «Гос-по-ди по-ми-луй!». Священник читает Евангелие, а шафера тем временем держат венцы над головами новобрачных. Потом священник снова берет в руки венцы, кладет их на серебряный поднос и торжественно говорит, обращаясь к жениху: «Будь прославлен, как Авраам, благословен, как Исаак, и приумножься, как Иаков». Затем, обращаясь к невесте, произносит: «Будь прославлена, как Сарра, возвеселись, как Ревекка, и приумножься, как Рахиль!» После этого благословения жених и невеста целуются три раза перед алтарем, на глазах у всех свадебных гостей.

Тимея опустила глаза, чтобы не видеть этой сцены.

* * *

Вернувшись с визитов, Аталия с изумлением увидела, что волосы Тимеи заплетены в косу.

— Кто тебе позволил испортить прическу? Где же твой высокий гребень? Где бант? А ну-ка сделай все, как было! Сейчас же, слышишь!

Но Тимея лишь сжала губы и упрямо тряхнула головой.

— Ты сделаешь, как я сказала, или нет?

— Нет!

Аталию поразило столь необычное упрямство девушки. Слыханное ли дело, чтобы кто-нибудь ей перечил? А тем более эта живущая в их доме из милости приживалка. Что с ней случилось? Всегда такая покорная и смиренная. Даже ноги ей, Аталии, целовала…

— Нет? — спросила она, подойдя вплотную к Тимее и приблизив свое пылавшее гневом лицо к бледному, как всегда, лицу девушки; казалось, она хочет испепелить ее взглядом.

Госпожа Зофия не без злорадства наблюдала за этой сценой:

— Говорила я тебе, что Аталия задаст тебе трепку?

Но Тимея, не отводя взгляда от сверкающих яростью глаз Аталии, решительно повторила:

— Нет!

— А это почему же? — взвизгнула Аталия, точь-в-точь как мать, и в ярости выпучила глаза, как это делал ее отец.

— Потому что я так красивее! — смело ответила Тимея.

— Кто это тебе сказал?

— Он…

Пальцы Аталии сжались, словно когти орла, готового броситься на свою жертву. Стиснутые зубы блеснули меж злобно искривившихся губ. Казалось, вот-вот она вцепится в девушку и растерзает ее.

Но тут неожиданно Аталия разразилась саркастическим хохотом и, резко повернувшись спиной к Тимее, удалилась в свой будуар.

В тот же день вечером г-н Качука пришел к своей невесте. Его пригласили на ужин. За столом Аталия необычайно ласково обращалась с Тимеей, выказывая ей самое нежное внимание.

— Не находите ли вы, капитан, что гладкая прическа очень к лицу Тимее, что она делает ее гораздо интересней?

— Несомненно, — подтвердил гость.

Аталия ехидно улыбнулась. Теперь она твердо решила не в шутку, а всерьез отомстить дерзкой девчонке.

До свадьбы оставалось всего два дня.

Все это время Аталия относилась к Тимее с подчеркнутой нежностью. Она не отпускала ее от себя, а прислуге приказала обращаться с Тимеей как с барышней и целовать ей руку.

Госпожа Зофия даже называла ее маленькой невестой.

Вскоре портниха принесла подвенечный наряд.

Как восхищалась Тимея роскошным платьем! Она хлопала в ладоши и, как ребенок, приплясывала вокруг него.

— А ну-ка, примерь свое подвенечное платье, — с коварной улыбкой предложила ей Аталия.

Девушка позволила надеть на себя подвенечное платье, узоры на котором она вышила своими руками. Тимее не нужны были ни корсет, ни корсаж, платье чудесно сидело на ее стройной фигурке. С каким целомудренным самодовольством вертелась она перед огромным трюмо, разглядывая себя в зеркале. Ах, как она будет прекрасна в этом подвенечном наряде! Кто знает, может быть, в эту минуту в девушке впервые вспыхнуло пламя страсти, с ее блаженством и муками? О, такого, конечно же, не могла предвидеть особа, решившая сыграть с Тимеей злую шутку!

Горничная, одевавшая ее, кусала губы, чтобы не прыснуть со смеху. А жестокая Аталия со злорадством наблюдала за ничего не подозревавшей девушкой, охваченной не изведанными ранее чувствами, которые читались на ее беломраморном лице.

Затем Аталия велела принести фату с флердоранжем, примерила ее сама и водрузила на голову Тимеи. Мирты и белые жасмины красиво обрамляли головку девушки и удивительно шли к ее тонкому лицу.

— Какой прелестной невестой будешь ты послезавтра!.. А теперь я сама его примерю! — воскликнула Аталия, заставив Тимею снять подвенечное платье. — Уж очень хочется мне посмотреть, как я в нем выгляжу!

Прежде чем надеть платье, Аталия затянулась в корсет, который подчеркивал ее красивую фигуру. На голову ей надели фату с флердоранжем, и Аталия тоже стала вертеться перед зеркалом, любуясь собой.

Тимея смотрела на нее с искренним восхищением.

— Ах, какая ты красавица! В этом наряде ты прямо восхитительна! — прошептала она.

«Пожалуй, хватит валять дурака», — подумала Аталия. Впрочем, нет. За свою дерзость и глупость девчонка должна испить чашу мести до дна.

Все, кому не лень было, весь день глумились над несчастной Тимеей, с беспримерным коварством разыгрывая ее. Бедняжка потеряла голову от бесконечных намеков. Притаившись возле парадной двери, она поджидала г-на Качуку и, когда он появлялся, стремглав убегала прочь. Она вздрагивала при звуках его имени и отвечала невпопад, когда ее о чем-нибудь спрашивали.

Догадывался ли Качука об этой недостойной комедии?

Возможно.

Вызывало ли это его негодование? Вполне вероятно, что в душе он не имел ничего против этой затеи.

А возможно, капитан предвидел развязку, о которой не подозревали насмешники, глумившиеся над Тимеей, и потому с редким хладнокровием ждал рокового дня.

Накануне венчания Аталия сказала Тимее:

— Нынче ты весь день должна поститься. Ведь завтра великое торжество. Тебя поведут к алтарю — сперва окрестят, затем обвенчают, и чтобы предстать перед алтарем кристально чистой, ты должна соблюдать строгий пост.

Тимея послушалась и весь день не брала в рот ни крошки.

А между тем молодые девушки в пору созревания обладают отменным аппетитом: растущий организм требует своего. До сих пор голод был единственным чувством, которое Тимея могла удовлетворять. Теперь же она поборола его. Она молча смотрела в тарелку, сидела за обедом и ужином, ни к чему не прикасаясь, хотя, как нарочно, подавались самые любимые ее кушанья. В прихожей служанки и кухарка подговаривали ее тайком отведать вкусных яств, специально для нее припасенных: дескать, пост все нарушают и никто ничего не узнает. Но Тимея выдержала искушение и, глотая слюнки, стойко терпела голод. На кухне ей пришлось участвовать в приготовлениях к свадебному пиршеству — печь всевозможные торты, пироги, делать желе из фруктовых соков. Груды соблазнительных лакомств; множество деликатесов, сладостей и пикантных кушаний громоздились перед ней на кухонном столе. Но Тимея не смотрела на них. А между тем на ее глазах Аталия, тоже помогавшая на кухне, лакомилась вовсю. Но Тимея решила честно и стойко соблюдать пост! Вечером она рано улеглась спать, сославшись на озноб. Это была правда: девушка дрожала, как в лихорадке, даже под теплым одеялом и долго не могла сомкнуть глаз. Аталия, ложась в постель, слышала, как Тимея стучит зубами, но у нее хватило жестокости шепнуть девушке: «Погоди, завтра ночью тебя еще не так в дрожь бросит!»

Бедная девочка! Разве могла она заснуть, когда все ее чувства, до тех пор мирно дремавшие в юном сердце, были преждевременно и столь коварно пробуждены?

Она испытывала страх, трепетную радость, жгучие, еще не изведанные чувства. Затаенные желания всю ночь искушали ее. Радужные грезы, призрачные видения проносились перед ее сомкнутыми глазами. Она попыталась молиться, но в душевном смятении никак не смогла припомнить подобающую случаю молитву. Она заучила немало молитв, но никто не научил ее пользоваться молитвенником и по-настоящему молиться. Ведь все это делалось шутки ради. Наконец она стала вслух повторять всплывший в памяти отрывок библейского повествования о казнях египетских, который начинался словами: «И вся вода в реке превратилась в кровь», а кончался строкой: «И не могли пить из реки».

Бессердечная Аталия злорадствовала и в душе смеялась над смятением девушки. Она даже не подумала поправить Тимею: «Помилуй, это же отрывок из Библии, а в этом случае нужно читать молитву, ту, что начинается словами: „Отче наш“. Давай помолимся вместе». Да, в канун свадьбы, даже такой красивой и богатой невесте, как Аталия, не мешало бы прочитать молитву вместе с Тимеей, от начала до конца, заключив ее словами: «Но избави нас от лукавого!»

До рассвета Тимею лихорадило, нервы ее были предельно напряжены. Ей не спалось. Вконец истомившись, она под утро, словно в бездну, погрузилась наконец в глубокий сон. Не проснулась она даже от шума и невообразимой суматохи, поднявшейся с самого раннего утра.

А ведь наступил день свадьбы!

Аталия велела прислуге опустить шторы на окнах спальни, чтобы там царил полумрак, и ни в коем случае не будить Тимею, пока она, Аталия, не облачится в подвенечный наряд.

Наряжать невесту — дело хлопотливое, оно требует немало времени. Тщеславная Аталия решила предстать перед женихом и гостями во всем блеске своей неотразимой красоты. Из самых отдаленных уголков страны уже съехалось немало родни, друзей, представителей делового мира. Свадьбу единственной дочери богатого купца Бразовича готовились отпраздновать торжественно. Пленительней и краше ее трудно было отыскать во всем мире!

Мать невесты, г-жа Зофия, тоже была одета с иголочки; с превеликим трудом натянула она на себя нарядное платье и новые, на беду, очень тесные ей туфли, «Скорей бы прошел этот проклятый день!» — уныло думала она.

Вот уже и жених пожаловал, как всегда учтивый, с маской любезности на лице.

Капитан привез для невесты традиционный букет. В те времена камелия еще не вошла в моду, и букет был составлен из разноцветных роз. Преподнося его невесте, г-н Качука галантно заявил, что он счастлив вручить эти нежные розы прекраснейшей из роз, за что был вознагражден гордой улыбкой, озарившей лицо Аталии.

Собрались все, не было лишь Тимеи и хозяина дома. О Тимее все словно позабыли, но появления г-на Бразовича ждали со все возрастающим нетерпением.

Рано утром он укатил в экипаже в крепость на прием к самому коменданту и с минуты на минуту должен был вернуться. Домашние и гости никак не могли дождаться его возвращения. Встревоженная невеста несколько раз подбегала к окну, взглянуть, не подъехал ли экипаж отца.

Лишь один жених не обнаруживал ни малейшего беспокойства.

Но куда же все-таки запропастился г-н Бразович?

Накануне вечером он находился в отличном расположении духа. Кутил с друзьями и всех встречавшихся ему знакомых приглашал на свадебный пир. Поздно ночью, проходя мимо дома, где жил Качука, он постучал к нему в окно и пьяным голосом крикнул с улицы: «Завтра выложу тебе сто тысяч форинтов чистоганом!»

Да, настроение у него было превосходное.

Комендант крепости сообщил Бразовичу, что план фортификационных работ в целом одобрен советом министров и уже отдано распоряжение о закупке земель, подлежащих отчуждению. Более того, выплачены суммы за участки на острове Чаллокёз, выписаны другие ассигнования: бумаги за подписью министра ожидаются нынче ночью. Так что можно считать, что деньги уже в кармане!

Рано утром, едва дождавшись часа приема посетителей, г-н Бразович первым явился в приемную.

Комендант не заставил себя долго ждать и встретил Атанаса словами:

— Тут, видите ли, возникла маленькая загвоздка.

— Ежели маленькая, то не беда.

— Слышали вы когда-нибудь о государственном совете?

— Ни разу в жизни.