Мор Йокаи - Золотой человек

Между тем полученных сведений было вовсе не "довольно". Надлежало бы и еще кое о чем повыспросить господина Качуку, господин капитан не утаил бы своих секретов: кто сказал "а", произнесет и "б". Но господин Атанас не счел нужным допытываться и остался в неведении, как муха, что вслепую бьется о стекло. А господин Качука уже охладел и к обещанной сотне тысяч форинтов, и к тому, что к ней прилагалось. Дадут - хорошо, не дадут - еще лучше.

Господин Бразович немедля помчался в Уй-Сёнь и стал обходить подряд всех виноградарей, уговаривая продать участок. Скупал не торгуясь, а если хозяин упрямился, не желая продавать, сулил втридорога. Ведь для него, чем дорожу, тем лучше: при отчуждении участка затраченные деньги он вернет вдвойне.

Однако махинации господина Бразовича привлекли внимание и других дельцов. Нахлынули конкуренты, и теперь уже виноградники шли с торгов; кто бы мог подумать, что плохонькие моношторские вина настолько возрастут в цене, что будут распроданы еще задолго до сбора урожая? В результате цены на виноградники так подскочил, что если до разглашения тайны им при отчуждении была бы красная цена сто тысяч форинтов, то теперь правительству пришлось бы приобретать их у новых владельцев уже за пятьсот тысяч. Господин Бразович скупил земель на сто тысяч форинтов, хотя с немалым трудом наскреб денег: сбыл за бесценок весь хлеб, распродал свои суда, наделал долгов под большие проценты, не пощадил и чужих средств, доверенных его опеке. Но ведь на сей раз игра шла наверняка: кашу-то Тимар заварил! Правда, ему самому повезло меньше других, он скупил свои земли задешево, а стало быть, и прибыль получит не такую большую. Зато главное, что он тоже заинтересован в деле, а значит, уж тут комар носа не подточит, спекулянты в этом же году получат целиком всю выручку. Ведь выплачивать предстоит государству, а он все денежки берет у нас; выходит, мы, в сущности, получим обратно свои же собственные средства.

Что до Тимара, то он и на этот раз обвел всех вокруг пальца, нацелив свой удар на Атанаса Бразовича.

Тимару была известна и та важная подробность, которую не позаботился выяснить господин Атанас.

Правительство намеревается в значительной степени расширить комаромские укрепления и приступит к этой работе в нынешнем же году, - все это верно. Но вот вопрос: где именно начнутся работы? Ведь они рассчитаны на тридцатилетний срок!

Тимар сыграл весьма злую шутку со своими конкурентами, ох, сколько проклятий посыплется на его голову!

Но будучи умелым коммерсантом, он усвоил себе за правило: если содеешь поступок, за который многие станут тебя проклинать, постарайся одновременно свершить деяние, за которое еще большее число людей благословят тебя; тогда при сведении баланса всегда остается "сальдо" в пользу "благословений".

Тимар призвал к себе Яноша Фабулу.

- Янош, - начал он, - вы уже не молоды и сил своих на труды положили немало. Не пора ли подумать об отдыхе?

Янош Фабула к этому времени совсем лишился голоса и говорил наподобие суфлера, который шепотом подсказывает актерам текст роли.

- Верно изволили заметить, сударь. Вот и глаза стали подводить. Я уж и сам было подумывал, чтобы бросить воду и присмотреть себе какое никакое занятие на берегу. Пристроили б вы меня, сударь, к себе в поместье управителем либо ключником.

- Я мог бы предложить вам, Янош, кое-что получше. В тех краях да на сербских хлебах вам не прижиться, вы ведь к комаромским белым булкам попривыкли. А не заделаться ли вам хозяином обоза?

- Отчего не заделаться? Правда, для этого токмо двух вещей не хватает: хозяйства да обоза.

- Будет у вас и то и другое. Знаете, что я подумал? Сейчас продается с торгов участок земли между Вагом и Дунаем, когда-то там был большой выгон для скота. Ступайте на торги да купите его.

- Ха-ха-ха, сударь! - хрипло рассмеялся Янош Фабула. - Ну, вы меня и насмешили! Да ведь купи я тот выгон, буду самой безмозглой скотиной, какая когда -либо там ходила. Земля-то совсем никудышная, на ней и не растет ничего, кроме ромашки. Что мне, ее в аптеку сдавать, что ли? Да и участок вон какой огромадный - платить, поди, не одна тысяча понадобится.

- Это уж не вашего ума дело; сказано вам, так слушайтесь моего слова. Вот вам две тысячи залога, внесете их на торгах да пообещаете уплатить все остальное. Только смотрите, никому другому землю ту не уступайте, какую цену на нее ни установят, на такую и соглашайтесь. И никого в долю не берите, кто бы к вам в компаньоны ни набивался. Все, что надо будет платить, я вам одолжу, а вы мне возвратите, как разбогатеете. Ни процентов, ни долговой расписки с вас не прошу, уговор наш - по чести-совести. Ну как, по рукам?

Янош Фабула недоверчиво качал головой:

- Ни тебе процентов, ни долговой расписки, деньжищ вгрохаешь уйму, а земля никчемная, под паром. Ей-й, чует мое сердце, последние сапоги с меня стащут, ямы не избежать.

- Зря вам всякие страхи мерещатся, Янош. Год земля будет вашей, значит, и весь доход с нее тоже наверняка вам достанется.

- А чем мне ее распахивать-засеивать?

- Не надобно ее ни распахивать, ни засеивать. Ступайте и делайте, как я велю. А жатва на вашей земле будет, только никому про это не сказывайте.

Янош Фабула привык всякое слово и поступок Тимара поначалу считать несусветной глупостью. Однако же привык он и выполнять все его наказы с безоговорочным послушанием. Потому как впоследствии каждый раз убеждался, что эти несусветные глупости неизменно оборачиваются глубочайшей премудростью. У этого человека какое-то особое чутье.

И старый рулевой поступил по совету Тимара.

А теперь откроем вам подоплеку этого дела.

План оборонительных сооружений вокруг комаромской крепости действительно существовал. Дворцовый военный совет замыслил превратить крепость в превосходную лагерную стоянку. С этой целью готовились обстоятельные проекты, включавшие в себя строительство моношторской цитадели и протяженную линию укреплений, долженствующих связать устье Вага с устьем Рабы; фронт этой линии, именуемой ныне "Линией наместника", вкупе с артиллерийской позицией на круглой площадке вверху моношторского холма охватил бы крепость и весь город сплошным фортификационным кольцом.

Выполнение работ было рассчитано на тридцать - сорок лет, а расходы оценены во столько же миллионов.

Осуществление проекта, по всей вероятности, было одобрено всем правительственным советом, - в этом не приходилось сомневаться.

Однако оставался шанс внести в этот проект оговорку, подсказал ее Дворцовой палате некий ловкий наушник. .

Ведь если участки фортификационной линии будут возводиться постепенно, то отчуждать все земли, по которым пройду будущие укрепления, одновременно нет смысла. На первых порах достаточно будет выкупить у владельцев наделы, необходимые для сооружения меж двумя рукавами Дуная "Линии наместника", а с отчуждением моношторских участков лет двадцать можно подождать.

Только ведь пронырливые дельцы, прознавшие о новых фортификационных сооружениях, бросились наперебой скупать земли на моношторском песчаном холме, никому и в голову не пришло обратить внимание на междуречье двух рукавов Дуная. Поэтому огромную территорию, продаваемую городом с торгов, наш знакомец Янош Фабула сумел приобрести за двадцать тысяч форинтов.

Если отчуждение моношторских земель будет отсрочено, то очередь до них дойдет через двадцать лет, а за это время все средства спекулянтов, вложенные в не приносящие дохода виноградники, окажутся поглощены процентами.

Вот какую шутку подстроил Тимар своим конкурентам и наиболее рьяному из них Атанасу Бразовичу: стоило тому приобрести участки на песчаном холме, как Тимар тотчас же пустил в ход все средства, чтобы венским правительством не было одобрено намерение Дворцового военного совета приступить к осуществлению плана фортификационных работ одновременно по всем пунктам.

Так обстояли дела за три дня до свадьбы Атали.

За два дня до означенного срока господин Янош Фабула влетел на галерею дома Тимара.

Да-да, именно влетел: развевающиеся полы его плаща вполне могли бы сойти и за крылья.

- Двадцать тысяч! Сорок тысяч! Комиссия... выплата... Император, король... Голое пастбище! Жатва!

Бедняга не мог говорить от волнения, так сыпал бессвязными словами, которые Тимар Наконец сложил в такую вот понятную фразу:

- Успокойтесь, Янош, я знаю, что вы хотите сказать. Сегодня на участок приезжала комиссия устанавливать цены на земли, попадающие под полосу новых укреплений. Ваш участок, за который вы заплатили двадцать тысяч форинтов, у вас откупили за сорок тысяч, так что излишек сверх ваших трат - ваша чистая прибыль. Это и есть жатва. Верно я говорю?

- Верно, сударь! Верно и так складно, будто сам Иоанн Златоуст. Все оно так и есть в точности. Получить ни за что ни про что двадцать тысяч! Да я отродясь таких денег не зарабатывал! Двадцать тысяч - шутка сказать, у меня я все в голове вверх тормашками перевернулось! Дозвольте, сударь, разок перекувырнуться.

Тимар дозволил, и Янош Фабула не один раз, а трижды прошелся колесом вдоль галереи. Затем еще трижды в обратную сторону и опять выпрямился пред Тимаром.

- Вот теперь вроде мозги на место встали.. Значит, вся эта пропасть деньжищ мне досталась. Тогда пойду куплю синагогу!

( Дабы кто не подумал, будто последняя фраза Яноша Фабулы дурная шутка, поспешим пояснить, что при тогдашних обстоятельствах жители, исповедующие иудейскую веру, принуждены были строить новый молельный дом на землях графа Зичи, а прежняя синагога действительно была пущена с молотка; вот она-то и понравилась до чрезвычайности нашему другу Яношу Фабуле).

Но прежде чем купить синагогу, он в тот день еще шесть раз наведался к господину Тимару: в первый раз привел к нему свою жену, во второй раз - дочку на выданье, в третий - дочь-молодицу в четвертый - сына, окончившего школу, в пятый - сына, только что пошедшего в школу. Жена Фабулы преподнесла господину Тимару белую комаромскую булку - пышную, поджаристую, с золотисто-румяной защипкой на боку; дочь-молодица принесла миску великолепных медово-сладких пышек из соложеного теста, дочь на выданье - "невестино блюда", искусно составленное из медового калача, красных яиц, обернутых в золотую фольгу орехов и всевозможных цветных бумажек; старший паренек - знаменитый птицелов - притащил большущую клетку, полную щеглов и малиновок, а мальчонка-школьник - приветствие в стихах собственного сочинения. Целый день сородичи Яноша Фабулы рассыпались в благодарностях Тимару, а поздним вечером все вшестером заявились под окна к благодетелю восславить его песней: "За доброту воздастся счастьем на всю жизнь!".

... Ну, а какие дары преподнесут и что пропоют ему конкуренты - и в том числе господин Бразович, - узнав, в какую аферу он втравил их скупкой моношторских участков?..

До свадьбы оставалось всего три дня.

В воскресенье пополудни барышня Атали отправилась с визитами к своим девичьим подругам. Обычно в таких случаях барышням предоставляется привилегия наносить визиты в одиночку, без материнского сопровождения: ведь девушкам столько нужно напоследок сообщить друг другу по секрету - девичьей поре приходит конец.

Стало быть, госпожа Зофия могла остаться дома. Она-то больше всех радовалась тому, что выдался хоть день в году, когда не надо идти в гости или ждать в дом визитеров, не надо присматривать за дочкой, слушать немецкую речь, из которой они ни словечка не разбирает, а можно остаться дома и вспомянуть былые счастливые времена, когда она, еще горничной, вот таким же вольным воскресным днем, насыпав полный передник вареной кукурузы, усаживалась на лавку и до самого вечера лущила кукурузу да ела по зернышку, и при этом всласть сплетничала с веселыми подружками, такими же служанками ей под пару.

Вольный день и вареная кукуруза - они и сейчас при ней, вот только подружки не хватает. Госпожа Зофия даже горничную с кухаркой отпустила прогуляться, чтобы одной побыть в кухне: вареной кукурузой в комнатах не полакомишься, шелуха так на пол и летит.

Но вот отыскалась ей и подходящая компания: на кухню проскользнула Тимея. Девочке тоже нечем было себя занять; вышивка на подвенечном платье закончено, теперь оно в работе у портного, который наверняка поспеет к последнему часу последнего дня.

Тимея была вполне под стать госпоже Зофии - такая же нежеланная в доме, как она, с той только разницей, что Тимея считает себя барышней, хотя всем известно, что она всего лишь прислуга, а госпожу Зофию все почитают за барыню, но она-то сама считает себя служанкой.

Итак, Тимея пристроилась на лавке под бочок к госпоже Зофии - точь-в-точь нянька и кухарка, которые всю неделю знай себе ссорятся, а по воскресеньям тихо мирно усаживаются рядком точить лясы.

До свадьбы оставалось всего три дня.

Тимея робко, осторожно огляделась по сторонам, не подслушивает ли кто, и шепотом спросила: