Мор Йокаи - Золотой человек

Пожалуй, она может предположить даже худшее, чем было в действительности. Таинственная смерть отца, его загадочные похороны способны пробудить в ее душе подозрение, что и это дело рук Тимара.

Но если душу Тимеи гнетет столь ужасное подозрение, то как объяснить ее верность, усердие, ее ревностное отношение к доброму имени мужа. Неужели за всем этим кроется лишь глубочайшее презрение, какое питает возвышенная душа к пресмыкающемуся во прахе существу? Но Тимея поклялась ему в верности, она носит его имя и слишком горда, чтоб бы нарушить свою клятву или опорочить собственное имя!

Тимар извел себя терзаниями. Необходимо было добиться определенности. Но и тут ему пришлось прибегнуть ко лжи.

Он вынула из ящичка портрет в бриллиантовой оправе и прошел на половину жены.

- Дорогая Тимея! - начал Михай, усаживаясь подле супруги. - За это долгое время я побывал в Турции. Что я там делал, вы узнаете позднее. Когда я был в Скутари, некий ювелир-армянин предложил мне портрет в бриллиантовой оправе. Женщина на портрете похожа на вас. Эту драгоценность я купил, чтобы подарить вам.

На карту была поставлена судьба.

Если лицо Тимеи даже при виде медальона не утратит своего холодного бесстрастия, если укоризненный взгляд темных очей лишь вскользь заденет лицо мужа, это будет означать следующее: "Не в Турции ты купил эту драгоценность, она давно лежит у тебя в столе! Кто знает, где ты ее взял? Кто знает, где ты был на самом деле? Все твои пути-дороги темны!" И тогда Тимар пропал...

Однако все вышло по-другому.

Как только Тимея увидела портрет, она изменилась в лице. Глубокое волнение, которое нельзя изобразить притворно, так же как невозможно и утаить, исказило ее мраморные черты. Схватив портрет обеими руками, она пылко прижала его к губам; глаза ее наполнились слезами. Лицо Тимеи ожило!

Михай был спасен.

Долго подавляемые чувства вырвались наружу; рыдания сотрясали ее грудь.

Привлеченная необычными звуками, из соседней комнаты вошла Атали и обомлела, увидев Тимею плачущей. А та вскочила порывисто, как дитя, бросилась к Атали и голосом, в котором смешались рыдания и смех, проговорила:

- Смотри, смотри, это моя мать!... Он раздобыл для меня ее портрет!

После чего поспешила обратно к Михаю и, обвив его шею руками, горячо прошептала:

- Благодарю... О, благодарю вас!

Тимару подумалось, что сейчас самое время поцеловать эти губы, шепчущие слова благодарности, и затем целовать, целовать их непрестанно.

Однако дрогнувшее сердце удержало его: "Не укради!".

Теперь, после всех событий на "ничейном острове", поцелуй, сорванный с этих уст, был бы кражей.

Тимару пришла в голову другая мысль. Он поспешил к себе в кабинет и выгреб из ящика все оставшиеся там драгоценности.

Удивительная женщина: у нее в руках был ключ ко всем потайным местам, но она не стала шарить в его столе; взяла лишь ту бумагу, какая была ей нужна.

Сложив драгоценности в ягдташ, с которым он возвратился с остров, Михай вернулся к жене.

- Я не все сказал вам, Тимея! Там же, где мне предложили медальон, я обнаружил вот эти драгоценности и купил их для вас. Примите в дар.

С этими словами он одну за другой выложил Тимее на колени ослепительные сокровища, сверкающей грудой закрывшие вышитый передник. Волшебная сцена из сказок "Тысячи и одной ночи!".

Бледная от зависти Атали стояла, мстительно сжав кулаки: ведь все это могло бы принадлежать и ей. А лицо Тимеи потухло, черты его вновь сковала мраморная холодность; она равнодушно взирала на груду драгоценностей, сваленных ей на колени. Пламень алмазов и рубинов бессилен был согреть ее сердце.

Долгие зимние месяцы вновь были заполнены коммерческими делами - во всяком случае, именно так называют их промеж себя богатые дельцы.

Господин Леветинцский постепенно освоился со своим положением; как говорится, при полных сундуках и сны слаще. Он часто наведывался в Вену, участвовал в развлечения, какими тешили себя крупные финансисты, и видел немало полезных примеров. Кто привык ворочать миллионами, тот может себе позволить, покупая в ювелирном магазине новогодние подарки, отбирать все вещицы в двойном комплекте. Ведь надобно порадовать сразу два женских сердца: подумать о жене, которая принимает гостей, когда в доме званый вечер, а по будням берет на себя все домашние хлопоты, и не забыть о другой даме, главное занятие которой танцы или пение, что, впрочем, не мешает ей требовать для себя роскошные апартаменты в гостинице, богатый выезд, драгоценности и кружева. Тимару посчастливилось бывать на тех вечерах, что его собратья по торговому ремеслу, денежные тузы, давали дома: солидные матроны потчуют гостей чаем и выспрашивают о семье. Бывал он и на вечерах иного рода, где дамы куда более легких манер в развеселой компании угощались шампанским, а мужчины допытывались у нашего добродетельного героя, какой балерине или певице он покровительствует.

Тимар, ко всеобщему веселью, краснея, выслушивал лукавые намеки. "Помилуйте, да господин Леветинцский - образец добропорядочного супруга!" - с серьезным видом заявляет некий толстосум. "Немудрено быть верным супругом, - вмешивается другой, - если жена у тебя остра умом и красавица, каких в целой Вене не сыскать". "Скуповат наш Тимар, - говорит третий у него за спиной. - Да он скорей удавится, чем пустит на ветер такую пропасть денег, в какую все эти любительницы шелка да кружев обиходятся". А иные, пошептавшись, пускают слух, объясняющий загадку Тимара: он из тех неудачников, чье сердце глухо к женским чарам; пусть-ка его попробует завлечь любая чаровница. И находятся искусительницы: дамы, блистающие красотой и бойкостью речи, со славой покорительниц мужских сердец. Но Тимар не поддается соблазну, он неизменно равнодушен к прелестям столичных львиц.

- Образец супружеской верности! - превозносят Тимара доброжелатели. - Невыносимый человек! - Брюзжат хулители.

А он молчит и думает... о Ноэми.

Это ли не мука: шесть долгих месяцев не видеть ее и неотступно думать о ней! И даже не с кем поделиться этими своими думами.

Тимар часто ловил себя на том, что едва не выдал свои мысли. Сидя за обедом, с трудом удерживается от восклицания: "Подумать только, точно такие же яблоки растут на острове, где живет Ноэми!" Когда глаза Тимеи выдают терзающую ее головную боль, его так и подмывает сказать: "Вот у Ноэми мгновенно проходила головная боль, стоило мне только положить руку у ней на лоб". А при виде белой кошечки, любимицы Тимеи, сами рвутся слова: "Ах, Нарцисса, где же ты оставила свою хозяйку?".

Но Тимару должно соблюдать особую осмотрительность; есть в доме человек, который с неослабным вниманием следил не только за Тимеей, но и за ним.

Конечно, от внимания Атали не укрылось, что Тимар после своего возвращения не так грустен, как прежде. Всем бросилось в глаза, что он очень хорошо выглядит. Ведь это неспроста. Нет, Атали не потерпит, чтобы в этом доме кто-то был счастлив. Где он урвал себе счастье? Отчего не страдает так, как ей хотелось бы?

Торговые дела идут блестяще. В начале нового года получена долгожданная весть из-за моря; корабль с мукой благополучно прибыл и операция увенчалась полным успехом. Венгерская мука завоевала себе в Южной Америке такую славу, что теперь даже муку местных сортов норовят сбыть под видом венгерской. Австрийский консул поспешил доложить правительству об этом серьезном завоевании, в результате которого внешняя торговля обогатилась еще одной очень важной статьей экспорта. Ну и в конечном итоге за заслуги пред отчизной на поприще национальной торговли и экономики Тимар удостоился звания королевского советника и малого креста ордена Святого Иштвана.

Как же язвительно издевался злой демон в душе Тимара, когда ему на грудь повесили орден и впервые называл его "Милостивый государь": "Этой частью ты обязан двум женщинам - Ноэми и Тимее!".

Впрочем, неважно! Ведь и пурпур изобрели случайно: собачка возлюбленной некоего пастушка съела багряную раковину, отчего морда у нее окрасилась в багровый цвет, - и тем не менее пурпурный краситель стал всемирно известным товаром.

Да и в Комароме теперь в с великим почтение относились к господину Леветинцскому. Мало быть богатым, вот если ты - королевский советник, тут уж в решпекте никак не откажешь. Всяк спешил его поздравить: городские чиновники, купцы, члены магистрата, пресвитеры, сановные священнослужители. Он принимал поздравления с христианской скромностью.

Явился приветствовать его от имени всей гильдии корабельщиков и наш друг Янош Фабула, разряженный в пух и прах, как и положено ему по рангу. На нем был короткий доломан темно-синего сукна с тремя рядами крупных, как орех, серебряных пуговиц в виде завитка улитки; на грудь свешивалась прикрепленная у плеч серебряная цепь чуть ли не в ладонь толщиной, поддерживавшая огромный медальон с изображением Юлия Цезаря - работы комаромского мастера. Остальные члены депутации были разодеты подстать ему: комаромские матросы в ту пору любили украшать себя серебром. Поздравителей, по обыкновению, пригласили отобедать. Этой же чести удостоился и Янош Фабула.

Наш друг Фабула отличался искренностью и прямодушием. А тут еще и вино развязало ему язык, и он не удержался, чтобы не заговорить с ее милостью. Ведь вот когда он впервые увидел ее еще барышней, сроду бы не подумал, что из нее такая справная хозяйка получится, да к тому же супруга господина Леветинцского. Чего уж греха таить: он, Фабула, ее тогда даже побивался. И вот вам, слава провидению божьему да разуму человека, как оно все повернулось к лучшему! В доме мир и благодать, теперь дело за небольшим. Услышал бы Господь нашу молитву да послал бы нашему благодетелю господину Леветинцскому самое большое счастье: нового гостя в дом - ангелочка с неба!

Тимар в испуге закрыл ладонью свой бокал. Если от этого вина у человека что на уме, то и на языке, он и капли не выпьет. И тут его пронзила другая мысль: "Вдруг да Господь услышит эту молитву?".

А Янош Фабула, не довольствуясь одними добрыми пожеланиями, счет нужным присовокупить к ним и практические советы.

- И то сказать, милостивый сударь мой, уж больно вы о делах хлопочете, себя совсем не жалеете. Негоже так-то, ведь жизнь, она один раз дается, стало быть, ею надобно с умом управлять. Я бы нипочем не оставлял жену надолго, будь у меня такая раскрасавица да умница. Ну да что поделаешь, коли у него его милости земля под ногами горит? Все-то он новые дела измышляет, везде-то он норовит самолично быть. Зато все ему и удается, за что ни возьмись. Ведь это жен надо такое удумать - в Бразилию нашу муку засылать! Сказать по правде, когда я это услышал - вы уж не обессудьте за резкое слово, - ну, думаю, совсем наш барин рехнулся, в этакую даль муку отправлять, да ведь она вся в клейстер превратится. Нешто Бразилию мукой удивишь? Там в лесу на деревьях караваи растут, а на тех, что помене, - булки. И вот, нате вам, какой выгодой все обернулось! Да и как иначе, ежели человек сам во все вникает, за всем присматривает!

Последние слова невольно прозвучали насмешкой для Михая, так что он не смог промолчать.

- Тогда все ваши похвалы, дорогой Янош, относятся не ко мне, а к моей жене: ведь это она следила за всем ходом дела.

- Оно конечно, ее милость - госпожа вседостойнейшая, и мы к ней со всем уважением, а только я при своих словах остаюсь. Мне-то ведь доподлинно известно, где вы были, милостивейший государь, этим летом!

Михай оторопел. Неужели Фабула и в самом деле знает, где он был? А Янош Фабула, подняв бокал, лукаво подмигнул ему.

- Ну, так сказать ее милости, где вы побывали нынешним летом? Выдать вашу тайну?

Тимар почувствовал, как все его тело цепенеет, скованное страхом. Взгляд Атали был прикован к его лицу, и он ни единой черточкой не смел показать, что слова подвыпившего гостя приводят его в смятение.

- Ну что ж, Янош, выкладывайте всю правду! - сказал он с напускным спокойствием.

- А вот и скажу, пускай ее милость все про вас знает! - воскликнул Янош Фабула, ставя стакан на стол. - Сбежал наш господин, никому словечком не обмолвился, а сам сел на корабль, да - в Бразилию! Вот так-то, милостивый сударь мой, в Америке вы побывали. Все дела там наладили. Оттого все и удалось на славу.

Тимар облегченно вздохнул.

- Ну и чудак вы, Янош! Атали, прошу вас, угостите господина Фабулу кофе.

- Все оно так и было, никому меня не переубедить! - стоял на своем Янош. - Как ни таись, а шила в мешке не утаишь, вот я и разгадал. Барин наш ездил в Бразилию, за три тысячи миль. Каких только страстей не натерпелся, сколько штормов перенес, от дикарей-людоедов еле спасся. Бог тому свидетель, но и нам кое-что ведомо... Ну, я свое дело сделал, муженька выдал ее милости, надобно наказать беглеца да в другой раз не пускать в такие дальние странствия.