Удар за ударом обрушивался на голову пристыженного Тимара.

Каждый в отдельности взятый пункт обвинения не соответствовал истине: он не убивал отца Тимеи, не похищал его сокровища, не совращал Ноэми, не приковывал Тодора к галерной скамье... И все же в совокупности своей эти обвинения невыносимы!

Он надел фальшивую маску и теперь оказался повинным во всех смертных грехах.

А беглый каторжник продолжал свою речь.

- Когда мы стояли в заливе Барра до Рио до Гранде до Суль, на галере вспыхнула желтая лихорадка. Ее подцепил и мой отец. Он умирал тут же на скамье, подле меня. Заболевших каторжников никуда не уносят, так уж заведено: галерный раб должен умирать там, где прикован. Мне, конечно, от этого было мало радости. Старика сутками тряс озноб, у него зуб на зуб не попадал, а он знай себе клянет весь белый свет. Невозможно было слушать его богохульства; особенно доставалось деве Марии, и на мою беду сквернословил он по-венгерски. Отчего ему не делать бы этого по-испански - звучит столь же приятно для слуха, и другие каторжники могли бы насладиться. И чем уж ему Мадонна не угодила! Слушать было тошно; существует целый сонм святых мужского пола, ну и поносил бы их сколько влезет, а задевать честь дамы недостойно воспитанного человека и джентльмена. По этой причине я окончательно рассорился со стариком. И не из-за того, что мне надоело смотреть, как он рядом со мной загибается от желтой лихорадки, которая не нынче-завтра и на меня перекинется, - а между прочим это отнюдь не самый приятный способ околеть, - только лишь из-за его сквернословия я решил уносить ноги. Сколь бы прочные родственные узы нас ни связывали, а придется их разорвать. И я разорвал их вполне успешно, стакнувшись еще с двумя товарищами по несчастью. Надо было только выждать, когда у старика начнется агония, так как он грозился кликнуть стражу, если я вздумаю его покинуть. Ночью мы подпилили цепи; надсмотрщика, который обнаружил наш побег, мы спровадили в воду, так что он и пикнуть не успел. Затем отвязали шлюпку и пустились в плавание.

Нас крепко мотало по волнам, а неподалеку от берега шлюпка и вовсе перевернулась. Один из беглецов не умел плавать и сразу пошел ко дну; другой умел плавать, но не так хорошо, как погнавшаяся за ним акула. Я услышал лишь его предсмертный вопль, когда акула, изготовясь его заглотнуть, на миг подбросила несчастного над водою. До берега добрался один. Согласись: то перст божий. Значит, есть еще какие-то дела у меня здесь, на грешной зеле. Ты как добрый кальвинист и я как истый мусульманин оба верим в предначертание судьбы. У меня было заветное желание - попасть обратно в Европу. Уж очень хотелось тебя повидать: ты у меня теперь вместо отца остался; старика моего уже наверняка акулы сожрали, и так для него к лучшему, по крайней мере в пекло не угодит, из акульей утробы его даже самому дьяволу не выцарапать. Как я раздобыл морскую форму, паспорт, деньги на дорогу и все другое, необходимое для океанского путешествия, - я тебе расскажу как-нибудь в другой раз, за стаканчиком вина, а сперва покончим с делами. Надеюсь, ты понимаешь, что мы должны свести счеты.

Кристян потрогал повязку на левом глазу. Должно быть, его беспокоила плохо заживающая рана, да и скитания по морозу не шли на пользу.

- Вот я и направился прямо в Комаром, где, как мне было известно, ты постоянно живешь, в надежде тебя увидеть. "Он еще не вернулся из-за границы" - сказали твои управляющие. В каком именно государстве за границей ты пребываешь, никому не было известно. Ладно, думаю, дождусь, вернется же он рано или поздно. Чтобы не терять зря времени, я ходил по ресторациям, перезнакомился с офицерами; сам я тоже в мундире, так что дружбы завязать было нехитро. Разок-другой наведался в театр; там-то и увидел я дивной красоты даму с алебастрово-белым лицом и страдальческими глазами. Догадываешься, кто это? При даме всегда состоит компаньонка - тоже красавица, но взгляд - убийственный. Не светская дама, а пират в юбке. Не возражал бы я вступить в разбойничью шайку, если бы она там была предводительницей, да и на галерах не прочь бы побыть, если бы ее рядышком приковали. Ну, да ладно, сантименты в сторону, вернемся к нашим делам. Начал я, что называется, "зондировать почву". Однажды подстроил так, чтобы оказаться в партере рядом с предводительницей пиратов. Слегка приударил за ней - она не противилась. Нельзя ли, спрашиваю, нанести вам визит, а она на госпожу сослалась, все, мол, от нее зависит. Тут я рассыпался в комплиментах сей достойной поклонения мадонне, и как бы вскользь упомянул, что имел счастье знать эту семью еще в Турции, и подивился, до чего она похожа на мать.

"Разве вы могли быть знакомы с матерью госпожи Леветинцской? - насторожилась красотка. - Ведь она умерла совсем молодой".

"Нет, я видел ее лишь на портрете, - отвечаю. - Он хранился у отца госпожи Леветницской, с которым мы были в большой дружбе. На портрете почти такое же белое, мечтательное лицо в обрамлении двойного ряда бриллиантов. Вещь дорогая, стоит, должно быть, тысяч сто, не менее".

"Ах, так вы видели этот дивный медальон?" - восклицает барышня. - Мне госпожа тоже показывала однажды, когда получила в подарок от господина Леветнцского...".

Тимар сжал кулаки в бессильной ярости.

- Какая приятная новость! - продолжал авантюрист с жестокой улыбкой, явно наслаждаясь мучениями Тимара. - Выходи, ты подарил дочери Али Чорбаджи драгоценность, похищенную у ее же отца!... Тогда, значит, и остальные сокровища у тебя, ведь они были все в одном мешке. Теперь уж не отопрешься... Вот мы и сравнялись рангами, можем говорить друг другу "ты", можем величать один другого "ваша милость", главное, что теперь нам нечего друг друга стесняться!

Тимар, весь окаменев, сидел перед человеком, которому судьба предоставила неограниченную власть над ним. Кристяну не было никакой нужды держать его под прицелом; у него не хватило бы сил даже встать со стула.

- Однако ты, приятель, заставил себя долго ждать, и я уж начал беспокоиться. К тому же я совсем издержался, а денежные переводы - от богатой тетушки, из адмиралтейства, от управляющего имением или от банкиров, - по поводу которых я ежедневно справлялся на почте, по вполне понятным причинам не поступали. И вдобавок ко всему, куда ни пойдешь, везде только и слышишь похвалы в твой адрес сметливый коммерсант, способнейший предприниматель, благодетель сирых и убогих. О твоей примерной супружеской жизни мне тоже все уши прожужжали. Оказывается, ты у нас идеал супруга, так и жди, что после смерти женщины спалят тебя на костре, чтобы потом щепотку праха твоего подмешать мужьям в приворотное зелье... Ха-ха-ха!

Тимар отвернулся, чтобы лицо оказалось в тени.

- Похоже, тебе наскучила наша беседа? Потерпи чуть-чуть, сейчас до дела дойдет. Как-то раз был я не в духе: тебя все нет как нет, а тут еще в офицерском казино, где кто-то опять помянул твое имя всуе, я дерзнул выразить робкое сомнение по поводу стольких совершенств всего лишь в одном простом смертном. Ну, и получил пощечину от какого-то несдержанного субъекта. Признаться, на это я не рассчитывал. Ах, язык мой - враг мой! Я тотчас же раскаялся в непочтительных словах по твоему адресу: мол, урок учту и больше поклепов на тебя возводить не стану. Оно бы и славно на том поставить точку; таким пустякам, как пощечины, я не придаю значения. Однако ударивший меня грубиян, отстаивая твою честь, вынудил меня драться с ним на дуэли. Как узнал впоследствии, этот одержимый некогда был поклонником белоликой мадонны, а теперь вступился за честь ее супруга. Тоже редкая удача, какая может случиться лишь с тобою, "золотой человек". Что ж, я поплатился за твою удачливость: сабельный удар рассек мне голову до самой брови. Полюбуйся!

Беглый каторжник сдвинул черную шелковую повязку, обнажив длинный шрам, стянутый грязным пластырем. Зловещая багровая припухлость по края пластыря свидетельствовала о том, что рана воспалена. Тимар в ужасе смотрел на изуродованное лицо.

Тодор Кристян снова прикрыл глаз повязкой и с циничной усмешкой произнес:

- Это зарубка номер три, какие я ношу на своей шкуре в знак твоего ко мне расположения. Но не беда: тем длиннее будет предъявленный счет. После такого казуса в Комароме мне нельзя было долго оставаться. История наделала шума, я легко мог подвергнуться неприятному допросу. Хотя благодаря нерадивости наших судей любому проштрафившемуся в нашей стране ничего не стоит уйти от возмездия - чему живые примеры мы оба.

Кристян был очень горд своей находчивостью.

- Да и вообще мне уже порядком осточертело околачиваться в Комароме и ждать, когда ты соблаговолишь вернуться. Ладно, думаю, коли ты не торопишься, поеду-ка я сам тебе навстречу! Уж я-то знаю, в какой загранице ты государственные дела улаживаешь: не в какой-либо известной части света, а, напротив, в уголке, никому не ведомом, - на ничейном острове. Наведаюсь-ка я на остров!

- Значит, ты был на острове! - взволнованно вскричал Тимар. Его трясло от гнева и от страха за близких.

- Спокойно, приятель! - охладил его пыл каторжник. - Ружье заряжено, и стоит тебе шевельнуться, как оно выстрелит; тогда уж пеняй на себя. К тому же тебе не стоит волноваться. Моя поездка на остров тебе не повредила, а для меня обернулась к худшему. Так уж у нас получается: во всем мне приходится расплачиваться за тебя - железный закон, что твои десять заповедей. Я плачу за вход, ты резвишься на балу. Меня гонят взашей, а ты укладываешься в уготованную мне постель. Как же мне было не ездить на остров, ведь я надеялся там встретить тебя. А мы, оказывается, разминулись. Никого я там не застал, кроме Ноэми да мальца. Ах, друг мой Михай, кто бы мог заподозрить тебя в таком двуличии? Тс-с, никому про то не скажем!.. Доди его зовут, верно? Славный, смышленый такой мальчонка. Меня из-за этой дурацкой повязки насмерть перепугался. Да и Ноэми здорово струхнула, что и говорить. Вдвоем с ребенком на пустынном острове... Очень я расстроился, когда узнал, что матушки Терезы нет в живых. До чего добрая душа была! При ней-то мне небось другой прием оказали бы. А Ноэми, представь себе, даже присесть не позволила, так прямо и заявила: она, мол, меня боится, а Доди и того пуще, и они одни на всем острове. "Но ведь я затем и пришел, чтобы было кому вас защищать. Для этого и нужен мужчина в доме". Кстати спросить, чем ты ее опоил, что она так похорошела? Такая красавица стала, аж дух захватывает. Я не преминул ей это выложить, и в ответ получил недовольную гримасу. Я-то с ней пошутить хотел. Разве так годится, говорю жених тебя проведать зашел, а ты взглядом готова его насквозь проткнуть. Она меня обозвала прощелыгой и велела убираться из дома. Ладно, говорю, уйду, но и тебя с собой прихвачу, и изловчился было обнять ее за талию.

Глаза Тимара метали молнии.

- Сиди, приятель, не вскакивай. Опять не для тебя, а для меня плохо кончилось. Красавица твоя мне такую оплеуху отвесила, что куда майору с ней тягаться. Правда, справедливости ради отмечу, что на этот раз досталось другой щеке, так что симметрия была восстановлена.

Тимар не в силах был скрыть свое злорадство.

- Благодарю покорно, и этим тоже обязан тебе. Ну, тут уж я рассердился не на шутку. Вступать с женщинами в рукопашную не в моих правилах. Как известно, я убежденный поклонник женского пола. Но душа моя жаждала отомщения. "Не разрешаешь здесь мне остаться, так сама пойдешь за мной как миленькая". И схватил мальчонку за руку, чтобы увести с собой.

- Будь ты проклят! - вскричал Тимар.

- Тише, приятель, тише! Каждый высказывается в свой черед. Сейчас дойдет очередь и до тебя, вот тогда ты запоешь, а я послушаю. Но прежде изволь выслушать меня до конца. Я неточно выразился, когда сказал, что в доме были всего двое. Трое их было; Альмира, собака эта проклятая, лежала под кроватью и делала вид, будто вовсе меня не замечает. Но когда мальчонка закричал, эта мерзкая тварь - по злобе натуры - метнулась из-под кровати и набросилась на меня. Хорошо, что я начеку был: выхватил пистолет и разрядил его в упор.

- Душегуб! - прохрипел Тимар.

- Э-э, приятель, если бы только собачья кровь была у меня на совести! К тому же не думай, будто это чудовище тут же сдохло от одной пули, ей это было нипочем. Еще злее вцепилась в меня, левую руку насквозь прокусила, опрокинула на пол и придавила так, что ни подняться, ни шевельнуться. Пытался я было другой пистолет вытащить, да где там: вцепилась зубами, как тигрица. Пришлось упрашивать Ноэми, чтобы вызволила. Ноэми сжалилась надо мной, попыталась оттащить проклятую зверюгу, а та еще глубже клыки вонзила. Наконец Ноэми сказала, проси, мол, ребенка, его собака послушается. Стал я Доди уговаривать. Ну, он мальчик добрый, пожалел меня; подошел, обнял Альмиру за шею, тут только собака меня и выпустила и позволила мальчонке морду свою обцеловывать.

У Тимара на глаза навернулись слезы.

- И тут надо мной надругались! - сказал Тодор Кристян и засучил грязный, окровавленный рукав на левой руке. - Видишь, вот следы собачьих зубов, все четыре клыка разорвали руку до кости. Еще одна зарубка на память о тебе - эта уже за номером четыре. Моя шкура вроде ходячего альбома, где полным-полно ран, полученных по твоей милости; выжженное клеймо, след от кандалов, сабельный шрам, собачий укус - все это твои дружеские отметины на моем теле. А теперь скажи, что я с тобой должен сделать, чтобы мы были квиты?