Горничная вернулась в людскую.

- Теперь мы сами себе господа! - залихватски вскричал лакей.

- Кошки спят - мышам раздолье! - вторит ему привратник, пряча в карман ключ от входной двери.

- Теперь бы только по стаканчику пунша опрокинуть, оно было бы и в самый раз! - развязным тоном высказал пожелание кучер.

И словно в ответ распахнулась дверь, и вошла барышня Атали с подносом в руках, на котором набатным отзвуком звенели, соприкасаясь друг с другом бокалы горячего пунша. Обычная, повседневная услуга к сегодняшнему праздничному вечеру пришлась как нельзя кстати.

"Дай бог здоровья нашей дорогой барышне!" - взрывается криками людская.

Атали с улыбкой ставит поднос на стол. В фарфоровой вазочке грудой высится сахар, с чрезмерной предупредительностью натертый апельсиновой коркой, - оттого он стал желтый и пахучий.

Госпожа Зофия больше всего любит чай именно в таком виде: добавить побольше рома и сахара, пропитанного апельсиновой цедрой.

- А ты не откушаешь с нами? - спрашивает она у дочери.

- Спасибо, я уже пила чай с господами. Голова что-то разболелась, пойду лягу.

Она пожелала матери спокойной ночи, а слугам наказала не засиживаться: ведь завтра рано вставать.

Слуги с жадностью набросились на угощение и сочли восхитительный нектар достойным завершением пирушки.

Лишь госпоже Зофии он таким не показался.

После первой же ложечки она поморщилась.

"Ну и прикус у этого пунша, точно у отвара из маковых головок, каким нерадивые матери поят капризных детей".

Этот привкус и запах показался ей настолько противным, что она не в силах была поднести бокал ко рту и отдала его поваренку. Тот, не избалованный лакомствами, выпил пунш с причмокиванием.

А госпожа Зофия, сославшись на то, что утомлена хлопотами долгого дня, тоже наказала слугам не засиживаться допоздна да проверить, хорошо ли закрыта дверь кладовой, чтобы кошка не подобралась к дорогим угощеньям, и поспешила вслед за Атали.

Когда она вошла в их общую спальню, Атали уже лежала в постели. Полог был раздвинут, и она видела дочь: Атали, укрывшись до подбородка одеялом, отвернулась к стене.

Госпожа Зофия торопливо разделась. Однако запах пунша по-прежнему преследовал ее; глядишь, из-за малюсенькой ложечки этой отравы весь роскошный ужин насмарку пойдет.

Она задула свечу и опустилась на постель, но не легла, а, приподнявшись на локтях, долго смотрела на дочь. Смотрела до тех пор, пока глаза у нее не стали слипаться, и она уснула.

Стоило ей уснуть, как она снова увидела себя в людской. Все спят мертвецким сном. Кучер повалился навзничь на скамью. Лакей уткнулся головой в стол, привратник, развалившись на полу, голову положил на спинку опрокинутого стула, кухарка прикорнула на постели, горничная - на краю плиты, голова у нее свесилась вниз, а поваренок свалился под стол. И перед каждым валяется пустой бокал из-под пунша. Только она свой не выпила.

Сон продолжается. Атали босиком, в ночной сорочке подкралась сзади и шепчет ней на ухо: "А ты, милая мама, почему не пьешь пунш? Сахару тебе мало? На, вот тебе сахар!" И наваливает ей целый стакан до краев. А запах, отвратительный запах макового зелья не оставляет ее ни на минуту.

"Не надо, не хочу!" - отбивается во сне госпожа Зофия, но Атали прижимает к ее губам бокал с горячим напитком, от запаха которого ее мутит. Ни за что не проглотить эту дрянь! Она с силой отталкивает от себя бокал и... опрокидывает на себя со столика приготовленный на ночь стакан воды.

Госпожа Зофия просыпается, но даже после этого ей чудится Атали с выражением угрозы в прекрасных глазах.

- Атали, ты не спишь? - беспокойно спрашивает она.

В ответ молчание.

Госпожа Зофия прислушивается: с соседней кровати не слышно сонного дыхания дочери. Она встает и дрожа подходит к постели Атали. Постель пуста.

- Атали, где ты, Атали? - вконец напуганная, шепотом вопрошает она.

И, не дождавшись ответа, чувствует, как безотчетный страх сковывает все ее существо. Такое впечатление, будто все тело одеревенело, нет сил шевельнуться, нет голоса, чтобы закричать. Она молчит, и вдруг ей кажется, будто она оглохла. Ни в доме, ни с улицы - ни шороха, ни звука.

Где же Атали?

Атали на своем наблюдательном посту в тайнике.

Она уже давно находится здесь.

Сколько же можно заучивать наизусть одну-единственную молитву?

Наконец Тимея откладывает книгу и истово молится. Затем берет в руку подсвечник и проверяет, надежно ли заперты двери, и даже заглядывает за спущенные на окнах портьеры. Слова жениха заронили в ее сердце чувство страха.

Подняв над головой свечу, она внимательно оглядывает стены: нельзя ли откуда-нибудь сюда проникнуть?

Тимея, конечно же, ничего не видит. А между тем смотрит прямо в глаза человеку, который подглядывает за ней...

Теперь она подходит к туалетному столику и, распустив косы, укладывает их вокруг головы, стянув сеткой для волос, чтобы за ночь не растрепались.

Оказывается, сия дама не лишена тщеславия. Дабы сохранить кожу рук белой и нежной, она смазывает их душистым кремом и натягивает высокие, до локтей, лайковые перчатки. Теперь осталось только раздеться и облачиться в капот. Но прежде чем лечь, Тимея идет в глубь комнаты к шкафчику за постелью и достает из выдвижного ящика обломок сабли с эфесом. Долго и нежно разглядывает его, прижимает к груди. Затем целует и кладет под подушку. Она привыкла спать, не расставаясь с драгоценной реликвией.

И Атали вынуждена видеть все это!

Наконец Тимея гасит свечу, и теперь уже Атали ничего не видно. Остается лишь прислушиваться к бою часов. Часы бьют час и три четверти. У нее хватает выдержки ждать. Она прикидывает: когда Тимея погрузится в сон - настанет ее время... А ведь в моменты тягостного ожидания каждые четверть часа кажутся вечностью.

Наконец часы бьют два часа пополуночи...

Мозаичная картина сдвигается в сторону, и на ней как бы оживает змий, который, хоть и пригвожден копьем, но отнюдь не убит: Атали выходит из тайника. Она ступает босыми ногами совершенно неслышно, так что пол словно бы и не ощущает ее ступней.

В комнате кромешная тьма, ставни заперты, портьеры задернуты.

Медленно, ощупью продвигается она к цели.

Глубокое сонное дыхание Тимеи служит ей ориентиром.

Вот она нащупывает подушку, на которой покоится голова Тимеи. Засовывает руку под подушку и натыкается на холодный предмет: эфес сабли.

От прикосновения холодного металла адский огонь разливается в ее жилах. Атали сжимает сабельную рукоятку. Прислонив к губам клинок, она чувствует, как остро он наточен.

Однако в комнате так темно, что спящую не видно. И спит она сейчас столь тихо, что даже дыхания ее не слышно.

А ведь удар должен быть нацелен точно...

Атали, низко склонясь над постелью, прислушивается.

Но вот спящая чуть шевельнулась и вздохнула во сне: "О, господи боже мой!..".

Удар сабли обрушивается на то место, откуда раздался этот вздох.

Однако удар оказался не смертельным: Тимея во сне прикрыла голову правой рукой, и острый клинок, рассекший перчатку, лишь поранил руку Тимеи.

Спящая проснулась от боли и привстала в постели на колени.

Тут ее и настиг второй удар - по голове, но густые косы смягчили его, и соскользнувший клинок лишь рассек лоб до самого виска.

В этот момент Тимее удалось левой рукой схватить саблю.

- Убивают! - закричала она, соскакивая с постели, и пока острый клинок кромсал и кромсал ей левую ладонь, она изловчилась вцепиться раненной правой рукой в волосы врага.

Она почувствовала под рукой длинные, густые женские волосы и тут же сообразила, кто перед нею.

Бывают такие жизненно опасные моменты, когда душа с молниеносной быстротою успевает охватить цепь умозаключений.

Итак, перед нею Атали. В соседней комнате - мать Атали. Ее, Тимею, решено убить из ревности, из мести. Звать на помощь бесполезно. Надо бороться своими силами.

Тимея больше не взывает о помощи; собрав все вилы, она старалась раненной рукой прижать голову противницы к полу и вырвать у нее смертельное оружие.

Тимея была сильной женщиной, а убийца, как известно, всегда сражается не в полную силу.

Молча боролись они во тьме, разостланный на полу ковер заглушал шум единоборства.

Вдруг в соседней комнате послышался душераздирающий крик: "Караул, убивают!" - отчаянно надрывался визгливый женский голос.

То был голос госпожи Зофии.

От этих криков руки-ноги Атали наливаются тяжелым свинцом.

Она чувствует, как теплая кровь жертвы заливает ей лицо.

В соседней комнате раздается звон разбитого стекла, и визгливые крики госпожи Зофии, оглашают безмолвную улицу.

- Караул! Убивают!

Атали в испуге выпускает саблю и теперь уже обеими руками пытается высвободить волосы, в которые вцепилась Тимея; они поменялись местами: теперь Атали - жертва нападения, и она напугана. Вырвавшись из рук Тимеи, она отталкивает ее, бежит к тайнику и тихонько притворяет за собою дверцу - мозаичную картину.

Тимея, пошатываясь на неверных ногах, делает несколько шагов и, выронив на пол саблю, без чувств падает на ковер.


В конце улицы слышны торопливые шаги. Привлеченный истошными воплями госпожи Зофии, к дому поспешает ночной дозор.

Первым подбегает майор. Узнав его, госпожа Зофия кричит из окна:

- Скорее на помощь, Тимею убивают!

Майор звонит, барабанит в дверь кулаками, но никто в доме не торопится отпереть подъезд. Подоспевшие солдаты пытаются взломать дверь, но она слишком прочна и не поддается.

- Сударыня! - кричит майор госпоже Зофии. - Разбудите прислугу, пусть отопрут дверь.

Госпожа Зофия в порыве отчаянной храбрости, какую способен вызвать лишь чудовищный страх, бежит анфиладою неосвещенных комнат и темных переходов, ударяясь впотьмах об углы мебели и дверные притолоки, пока не попадает наконец в людскую.

Взору ее предстает та же картина, что и в недавнем сне. Слуги валяются как попало, где настиг сон: кучер навзничь опрокинулся на лавку, лакей уткнулся головою в стол, привратник развалился на полу, горничная пристроилась на плите, голова ее в неудобной позе свешивается с краю. Догорающая свеча всполошенными язычками пламени освещает эту гротескную группу.

- Убийца в доме! - срывающимся голосом кричит госпожа Зофия и в ответ слышит лишь мощный устрашающий храп.

Она поочередно тормошит каждого, громко называя по имени, но все ее попытки тщетны: спящие, не открывая глаз, безвольно роняют головы.

Внизу ни на миг не смолкает стук в парадную дверь.

Привратника тоже не добудиться, зато в кармане у него ключ от подъезда.

Госпожа Зофия завладевает ключом и, собрав последние остатки сил, бежит по темной галерее, темной лестнице, темным сеням. Чтобы открыть входную дверь. И все это время ее не отпускает мысль об убийце, притаившемся в темноте! Что, если она столкнется с убийцей и опознает его?.. Эта мысль был еще страшнее!

Наконец она отыскала впотьмах входную дверь, нащупала замок и отперла его.

В темные сени ворвался свет: и у ночного дозора, и у городской стражи были при себе фонари. К месту происшествия подоспел и начальник городской полиции, и поблизости живущий полковой лекарь, наспех одетые и вооруженные кто топориком, кто саблей наголо.

Господин Качука взбежал по лестнице, ворвался в прихожую и очутился перед дверью, ведущей непосредственно в спальню Тимеи.

Дверь оказалась запертой изнутри; поднажав плечом, майор высадил ее.

Перед ним на полу лежала Тимея - без чувств, вся в крови.

Полковой лекарь, осмотрев раны, сказал, что ни одна из них не представляет опасности для жизни; у пострадавшей просто глубокий обморок.

Теперь, когда тревога за жизнь любимой женщины улеглась, в майоре проснулась жажда мести.

- Но где же убийца?

- Странно, однако! - недоуменно заметил начальник полиции. - Все двери заперты изнутри; никто не мог ни войти, ни выйти.

Нигде не малейшего предательского следа. Само орудие убийства - сломанная сабля, бережно хранимая Тимеей в бархатном футляре, - окровавленное, валялось на полу.

Тут подоспел и городской лекарь.

"Давайте-ка займемся челядью!".

Слуги спали беспробудным сном. Врачи осмотрели их и убедились, что никто из них не притворяется: все до одного опоены маковым настоем.

Кто мог сделать это? Есть ли еще какие-то люди в доме?

- Где Атали? - обращается майор с вопросом к госпоже Зофии.

Та молча смотрит на него, не в силах вымолвить ни слова. Да она и не знает, где сейчас может находиться ее дочь.

Начальник городской полиции распахивает дверь в спальню Атали, и все гурьбою вваливаются туда. Госпожа Зофия, каждую минуту готовая упасть в обморок, следует за ними. Ведь она-то знает, что Атали там нет.

Атали лежит в своей постели и спит, как ни в чем не бывало.