Мор Йокаи - Золотой человек

— Золотой вы человек, господин шкипер! Вы спасли все имущество этой барышни. Без ее отца я не имею права взять под арест ни ее самое, ни ее имущество. Можете следовать своим курсом. Да, вы поистине золотой человек!

С этими словами капитан резко повернулся и направился к трапу, мимоходом закатив здоровенную оплеуху замешкавшемуся солдату, который от этого удара чуть не свалился за борт. Был отдан приказ всем оставить судно.

Сев в шлюпку, капитан еще раз пристально посмотрел на Тимара. Тот по-прежнему стоял на палубе и с тупым выражением на лице глядел вслед уплывающей шлюпке.

«Святая Борбала» с ее грузом были спасены.

Барка беспрепятственно плыла вверх по течению. Тимару оставалось лишь наблюдать за погонщиками лошадей на берегу.

Плавание по Дунаю через венгерскую равнину быстро наскучивает. Ни скал, ни бурных водопадов, ни развалин древних крепостей на берегах. Куда ни кинешь взор — ничего, кроме ив и тополей по обеим сторонам.

Что можно рассказать об этих берегах Тимее?

Девушка иногда целыми днями не выходила из своей каюты и не произносила ни слова. Она сидела в одиночестве и частенько даже еду уносили от нее нетронутой.

Вечера стали длиннее. Подошел конец октября, и ясные погожие дни сменились дождями. Тимея все сидела взаперти в своей каюте, и оттуда не доносилось никаких звуков, кроме тяжелых вздохов. Вздохов, но не плача.

Смерть отца, вероятно, совсем заморозила ее сердце.

Сколько же тепла нужно, чтобы растопить это сердце, заставить его оттаять?!

Впрочем, к чему эти думы?

Зачем он, Тимар, во сне и наяву мечтает о бледнолицей красавице? Да не будь даже она так красива, все равно она богата, а ты как есть бедняк, так и будешь им вечно. Кому ты нужен, голодранец? Зачем забиваешь себе голову несбыточными мечтами о богатой красавице?

Вот если бы все было наоборот, если бы ты был богат, а она бедна — тогда еще другое дело…

«А так ли уж богата Тимея?» — задумался вдруг шкипер, словно желая окончательно убедиться в беспочвенности своих мечтаний.

Отец оставил ей тысячу золотых наличными и груз зерна, которое по нынешним ценам потянет еще тысяч на десять золотом. Возможно, у нее есть еще и драгоценности, — словом, она имеет чистым золотом тысяч одиннадцать. Да, такие богатые невесты, как Тимея, не так уж часто встречаются в небольших венгерских городишках.

Но тут перед Тимаром вдруг возникла загадка, которую он никак не мог разрешить.

Если Али Чорбаджи нужно было спасти и вывезти от турок одиннадцать тысяч золотых, десять из которых он вложил в пшеницу, то общий вес этих золотых монет не должен был бы превышать шестидесяти шести фунтов: шестьдесят шесть фунтов можно легко вынести даже на плечах в дорожной котомке. Для чего же в таком случае Али Чорбаджи надо было обращать это золото в сотни мешков пшеницы, для которых пришлось фрахтовать целое судно и полтора месяца пробиваться на нем по Дунаю, вступая в единоборство с бурями, скалами, рискуя сесть на мель, разбиться о пороги, подвергать себя опасности, мытариться в карантине? Ведь с тем же самым золотом, уложенным в заплечный мешок, можно было преспокойно перебраться на лодке через Дунай и через две недели быть уже в другом конце Венгрии?

Ответа на этот вопрос Тимар никак не мог найти.

С этим была связана и другая загадка.

Если все состояние Али Чорбаджи, увезенное им (независимо от того, честным ли путем оно приобретено), исчислялось всего-навсего в одиннадцать-двенадцать тысяч золотых, какой резон турецкому правительству устраивать за ним бешеную погоню? Что за смысл отправлять для его поимки двадцатичетырехвесельную военную галеру, расставлять лазутчиков и гонцов? Ведь то, что для скромного шкипера составляет огромные деньги, для турецкого султана — жалкие гроши. Допустим, туркам удалось бы конфисковать пшеницу Чорбаджи стоимостью в десять тысяч золотых. Но после оплаты расходов на погоню, на чиновников и других официальных казнокрадов из всей этой суммы султану едва досталось бы на понюшку табака.

Разве не ясно, что игра не стоит свеч?

А если главной целью погони была Тимея? Душа у Тимара была достаточно романтична, чтобы допустить это, хотя его трезвый разум подсказывал ему нечто иное.

К вечеру ветер разогнал облака, и Тимар, выглянув в окно каюты, увидел на западе молодой месяц.

«Красный полумесяц»…

Раскаленный лунный серп почти касался водной глади Дуная.

Тимару почудилось, будто у луны действительно человеческий лик, — такой ее обычно рисуют в календарях. Искривленный рот, казалось, что-то ему нашептывал. Но Тимар не понимал этой чужой, недоступной человеческому слуху лунной речи. Только лунатикам понятен этот язык, когда, блуждая по крыше, они идут на лунный зов. Впрочем, и они, пробуждаясь, не помнят, о чем беседовали с луной…

В уме Тимара вдруг блеснул ответ и на тот романтический вопрос, от которого сильнее колотилось сердце, и на тот, который подсказан был ему разумом.

Однако ответ этот пока что был неясен.

Багряный месяц медленно погружался в Дунай, и лунная дорожка на поверхности реки протянулась к самому носу барки, словно маня судно плыть по ней вдогонку за исчезающим лунным серпом.

И, уже скрываясь в реке, месяц в последний раз как бы подмигнул Тимару: «Жди меня завтра, и я открою тебе свою тайну!»

Рулевой решил использовать обычное на закате затишье и плыть дальше до наступления темноты. Ведь Комаром был уже недалеко. Они проплывали мимо Алмаша. Дунай в этом месте так хорошо был знаком Фабуле, что он мог бы с закрытыми глазами управлять судном. До самого Дьера, где река снова разветвлялась на рукава, путь казался свободным от неожиданностей.

Ан нет!

Неожиданно судно килем наткнулось под водой на какую-то преграду, издало глухой треск, и тотчас рулевой страшным голосом закричал погонщикам лошадей на берегу: «Сто-о-ой!»

Тимар, побледнев, застыл на месте. Впервые за все время пути на лице его отразился ужас.

— Конец! Пробоина! — закричал он рулевому.

Рулевой, большой и сильный человек, бросил руль и, как-то по-мальчишески обхватив голову руками, ринулся к каюте шкипера.

— Пробоина!

Да, случилось непредвиденное. Дунай, разливаясь в паводок, валит с корнем вековые деревья и уносит их вместе с огромными комьями земли вниз по течению. Зацепившись за дно, эти деревья застревают в самом фарватере реки, и их могучие вывороченные и вздыбленные под водой корни дырявят и коверкают днища мирно плывущих барж и судов.

Рулевой может провести свое судно между скал, отмелей и рифов, но если ему суждено столкнуться с корневищем столетнего дуба, который стережет свою жертву под водой, то тут уж не поможет ни лоция, ни опыт, ни ловкость, ни мужество. Большинство кораблекрушений на Дунае происходит именно по этой причине.

— Тонем! Тонем! — кричали рулевой и матросы. Бросив свои места на палубе, они ринулись в трюм спасать свои пожитки, выбежали оттуда с узлами и рундуками и поспешно покидали их в аварийную шлюпку.

Барка повернулась поперек течения и начала быстро погружаться носом в воду.

О спасении судна не могло быть и речи. Пока перенесешь мешки с пшеницей из трюма и доберешься до пробоины, чтобы ее заделать, судно уже очутится на дне.

Тимар рванулся к дверям каюты Тимеи.

— Быстро одевайтесь, берите шкатулку и бегите к шлюпке! Судно тонет!

Не дожидаясь, пока обомлевшая девушка придет в себя, Тимар накинул на нее теплый бурнус, отвел ее к шлюпке, вверил ее заботам рулевого, а сам побежал обратно в свою каюту спасать ящик с судовой кассой и документами.

Однако Янош Фабула вовсе не жаждал опекать Тимею. Скорее наоборот, увидев красавицу, он разозлился.

— Говорил я, что эта бледнолицая ведьма со сросшимися бровями навлечет на нас беду. Лучше бросили бы ее в воду!

Тимея не поняла слов рулевого, но его налитые кровью глаза испугали ее, и она предпочла тихо вернуться в свою каюту, где, притулившись в углу, смотрела, как вода постепенно затопляет помещение, поднимаясь все выше и выше к койке. Она вдруг подумала, что, если остаться здесь, течение отнесет ее по Дунаю вниз, к тому месту, где на речном дне покоится ее отец, и тогда они снова окажутся вместе и уже никогда больше не разлучатся.

Тимар, стоя по колено в воде в своей каюте, сложил все необходимое в походный ящик, потом вскинул его на плечо и побежал к шлюпке.

— А где Тимея? — закричал он, заметив, что девушки нет.

— Черт ее знает! — пробурчал рулевой. — Глаза бы не глядели на эту ведьму!

Тимар снова бросился к каюте, двигаясь по пояс в воде; подхватив девушку на руки, он спросил ее:

— Шкатулка с вами?

— Да, — пролепетала она.

Он успокоился, молча пробрался по палубе до спущенной на воду шлюпки, опустил свою ношу на среднюю скамью и только тогда оглянулся.

«Святая Борбала» погружалась с ужасающей быстротой.

Нос барки уже совсем скрылся под водой, а через несколько минут на поверхности реки виднелась лишь голая палуба да мачта, на которой болтался обрубленный буксирный канат.

— Поплыли! — приказал Тимар гребцам, и лодка направилась к берегу.

— Где ваша шкатулка? — спросил он через некоторое время у Тимеи.

— Здесь, — сказала она, показывая шкиперу коробку с турецкой халвой.

— Несчастная! Это же не то!

Действительно, озабоченная прежде всего тем, чтобы спасти подарок для своей новой сестры, Тимея оставила в затопленной каюте шкатулку, в которой заключалось все ее теперешнее состояние.

— Поворачивай назад! — крикнул Тимар рулевому.

— Найдешь дурака лезть сейчас в воду! — пробурчал Фабула.

— Поворачивай, тебе говорят! Живо! Здесь командую я!

Шлюпка вернулась к погрузившемуся в реку судну.

Ни слова не говоря, Тимар спрыгнул на корму и пошел по ней к затопленной надстройке.

Тимея неотрывно следила за тем, как Михай скрылся под водой, и ее большие темные глаза как бы говорили: «Теперь и ты покинешь меня?»

Тимар нащупал бортовые поручни, но судно накренилось, и пришлось карабкаться по доскам, чтобы не соскользнуть вниз.

Он нашел дверь каюты Тимеи. К счастью, она была распахнута, иначе пришлось бы повозиться, чтобы ее открыть.

Внутри было темно. Вода доходила до потолка. Вытянув руки вперед, он пошел к столу. Шкатулки на нем не оказалось. Может быть, она на койке? Койку подняло водой к потолку, и Тимару пришлось притянуть ее к себе. Но шкатулки и там не было. Она могла упасть на пол, когда судно дало крен. Тимар стал шарить руками по полу — безуспешно. Наконец он наступил на шкатулку ногой: она действительно упала на пол. Тимар схватил ее под мышку и устремился к противоположному борту судна, чтобы не карабкаться больше по обшивке корабля.

Мгновенья, которые Тимар провел под водой, показались Тимее вечностью. Все это время девушка невольно сдерживала дыхание, словно проверяя на себе, сколько может выдержать человек, не дыша.

Только увидев голову Тимара над водой, она перевела дух. А когда Тимар протянул ей спасенные сокровища, турчанка даже просветлела лицом и впервые за все это время улыбнулась. Спасенная шкатулка была тут ни при чем…

— Ну, господин шкипер, — воскликнул Фабула, когда Тимар влез в лодку, — вам уже трижды пришлось искупаться ради этих ведьминых бровей. Трижды!

— Что значит «трижды»? — тихо спросила Тимея, Михай перевел ей.

И тогда, не сводя с него глаз, Тимея шепотом повторила:

— Трижды…

Шлюпка шла к берегу, держа курс на Алмаш. На серовато-синем фоне вечерней реки вырисовывался черный силуэт мачты «Святой Борбалы». Силуэт этот казался то взывающим о помощи восклицательным знаком, то таинственным знаком вопроса.

Потерпевшие кораблекрушение покинули борт затонувшей «Святой Борбалы» в шесть часов вечера, а полтора часа спустя Тимар вместе с Тимеей был уже в Комароме. Возница хорошо знал дом купца Бразовича и, немилосердно щелкая кнутом, гнал четверку прытких алмашских коней по улице Рац до самого рынка, стараясь честно заслужить обещанные ему чаевые.

— Вот и приехали, — сказал Михай Тимее и снял ее с крестьянского возка. Затем, накрыв шкатулку с деньгами плащом, он повел девушку по лестнице.

Атанас Бразович жил в двухэтажном особняке, что по тем временам было большой редкостью в Комароме, где после сильного землетрясения в прошлом веке население предпочитало строить одноэтажные жилища.