Джудит Майкл - Золотой мираж

— Нет, конечно же, нет. Они бизнесмены; они не разбрасываются людьми. И кстати, что бы там ни видела Эмма, это может быть неправдой. Может быть, кто-то ошибся и нашел проблемы там, где их не было. Если в отчетах все в порядке, разве это не важнее?

— Должно быть. — Джина надела юбку и блузку. — И, может быть, так оцо и есть. Ты, вероятно, права — сотню раз люди, которые проводят тесты, сталкиваются с различными интерпретациями данных.

— И что тогда?

— Они проводят еще тесты или набирают побольше людей для анализа и смотрят, какую интерпретацию они дадут. Испытания всегда штука хитрая, ты же понимаешь — ведь те, на ком их проводят, не живут в стерильных стеклянных колбах, все то время, что они пробуют на себе твой новый продукт, они едят, пьют, моются, используют другую косметик-у и путешествуют черт знает где, в местах с непонятным загрязнением… нельзя проконтролировать, что они делают, и поэтому никогда не узнаешь, что еще наложилось на продукт, когда возникает такая реакция.

— Так почему ты волнуешься?

— Потому. — Джина надела жакет и набросила плащ. — Потому что все, кто смотрит телевизор или читает газеты, слышали о прикрытиях в корпорациях — «Форд», «Доу», «Джи Эм» — и каждый раз, когда я слышу или читаю о ком-то, то всегда думаю — а сколько еще скрытых, о которых мы никогда не узнаем.

Роз обдумала это:

— Ты сказала, что они обычно проводят еще тесты. А по ПК-20 их проводили дополнительно?

— Эмма говорит, что Брикс ей рассказывал об этом. — Тогда, похоже, что они этим обеспокоены. Не думаю, что тебе надо в это встревать. Есть в лаборатории люди, которым ты можешь позвонить после своего увольнения, чтобы выяснить о результатах новых тестов?

Джина кивнула:

— . С этим я справлюсь. Как раз это я собираюсь сделать. И, может быть, чуть-чуть разнюхать до своего ухода. Хотя мне надо быть осторожной. Если бы не Эмма… — Она покачала головой. — Рисковать мне нельзя.

Они вышли из примерочной.

— Но послушай, — сказала Джина. — Если я еще что-нибудь услышу, я собираюсь искать способ донести на этих парней. Я ответственна за это; я не могу просто так отвернуться. Но что тогда делать с Эммой?

— Она сможет укрыться на ферме, — сказала Роз, когда они подошли к прилавку. — Но до этого не дойдет, я не верю. Ты мне очень нравишься, Джина, и мне нравится твое воображение, но на этот раз оно тебя подвело. Все это дело — одно из таких, про которые ты читала или видела по телевизору; ни с кем из тех, кого ты знаешь, ничего подобного не происходило.

— Так много радостей, — сказала Ханна, принимаясь разделывать индейку. Она стояла во главе стола, с раскрасневшимся лицом от пребывания в нагретой кухне с самого утра. Метким ударом она отделила ножку и положила ее на серебряную тарелку. — Клер выиграла лотерею, а теперь у нее своя собственная фирма. Эмма начала блестящую карьеру, и у нас есть этот замечательный дом. И к нашей семье присоединились Джина и Роз.

— И к нам пришла Ханна, — добавила Клер.

— Да, да, — морщинистое лицо Ханны засияло. — У меня никогда не было такого Благодарения, когда столько хорошего сразу.

— Я поддерживаю, — сказала Джина. — И хочу предложить тост за…

— Ой, подожди, когда я дорежу, — сказала Ханна. — Всего несколько минут. И я забыла про кукурузный хлеб — он в печи. Не мог бы кто-нибудь…

— Я принесу, — сказала Клер и пошла на кухню. Джина последовала за ней, и захлопнула за собой дверь:

— Я хочу остаться с тобой наедине на пару минут, мы так долго не были вместе.

— Как раз с тех пор, как лошади выиграли твои симпатии, — сказала Клер, улыбаясь.

— Да, вот о чем я тебе хотела сказать, прежде чем тебе перескажет это кто-то другой. Дело не в одних лошадях.

Клер кивнула.

— Что означает твой кивок?

— Джина, почему бы тебе просто не рассказать то, что ты собиралась? Мне кажется, я знаю, но могу и ошибаться.

— Обычно ты не ошибаешься в людях. Ладно, вся суть в том, Клер, что меня привлекают не одни лошади и даже не эта чудесная ферма. Еще Роз.

— Да, — сказала Клер.

— Значит, для тебя это не неожиданность, — Джина поглядела на свои руки, затем раскрыла ладони. — Я не знала. Клянусь Богом, Клер, все эти годы, я никогда не догадывалась. Я бы сказала тебе: из всех людей мне больше всего хочется быть откровенной именно с тобой. Но я знала только, что не хочу замуж, и даже представить себе не могла, что мне всегда лучше одной, чем на свидании с кем-то. Я терпеть не могла свидания, всегда чувствовала себя на них не в своей тарелке. Ты знала это, я тебе довольно часто говорила. Сначала я думала, что это только оттого, что я встречалась с плохими парнями, но хорошие никогда не попадались, ни одного, с кем можно было бы расслабиться и почувствовать себя уютно. Я думала, что это нечто такое, из чего я должна вырасти, или проснуться однажды утром и обнаружить, что люблю всех других, которых я знала. Однако ничего не менялось, и наконец я подумала: что ж, какого черта, значит, я не для замужества — многие люди счастливо живут всю жизнь в одиночку. Моей семьей были ты и Эмма, и этого было достаточно. По крайней мере, мне казалось, что этого достаточно, пока я не встретила Роз.

— Клер? — позвала Ханна. — С кукурузным хлебом что-то не так?

— Наш бравый сержант, — сказала Джина, ухмыльнувшись. — Слушай, ты это так и представляла себе, да? То есть, тебя это не шокирует?

— Конечно, нет. Я только думала, когда вы об этом заговорите.

— Я собиралась, в тот вечер, когда она тебе объявила, что разводится с Хейлом, но мы просто не были готовы. А теперь…

Дверь распахнулась и ворвалась Ханна:

— Слушайте, если проблемы с… ой, извините, я не думала, что помешаю.

— Мы просто заболтались, — сказала Джина. — Все в порядке. Я возьму хлеб. — Она вынула закрытую корзинку из духовки и пошла вслед за Ханной и Клер в гостиную. — Надо раздать?

— Да, и теперь можно объявить тост, — сказала Ханна, когда Клер уселась на место. Она подняла свой стаканчик с водкой и подождала, пока остальные поднимут свои, с вином. — Я хочу сказать от себя, что, во-первых, я очень рада быть здесь, а во-вторых, что это очень ново и мило — праздновать День Благодарения в женской компании. Поначалу я думала, что без мужчин будет жутко скучно, но теперь совсем не жалею об этом. Квентина и Брикса нет в городе, Хейл и Роз разошлись, а Форрест со своей семьей в Лонг Айленде. Алекс, конечно, с семьей сестры, и кто знает, принял бы он приглашение в любом другом случае? Но мне не о чем волноваться. У нас роскошная и веселая компания, мы отлично поболтаем, и нам есть за что благодарить судьбу, так что не зря — День Благодарения. Итак, я пью за нашу маленькую и счастливую семью.

— Я согласна, — сказала Клер. — Нигде в другом месте на целом свете я бы не хотела сейчас быть, и ни с какими другими людьми.

Эмма сделала глоток вина. Кое-что произошло, раз она оказалась сидящей здесь — она чувствовала себя гораздо лучше, чем многие недели прежде. Как будто какая-то тяжелая ноша свалилась с плеч, ей было уютно, тепло и покойно. Весь день падал снег, и начался снова, как только они сели за стол — Эмма видела огромные снежинки, лениво падавшие за окном, и представляла себе, как они складываются в огромную стену, все выше и выше, и ограждают их от всех невзгод. Поглядев на праздничный стол, который Ханна накрыла изящной хлопковой скатертью, украсила белыми свечами во французских глиняных подсвечниках и маленькими букетиками хризантем перед каждой тарелкой, Эмма вдруг ощутила какой-то укол любви к своей матери и всему этому дому. Она, как обычно, скучала по Бриксу, как всегда, когда его не было рядом, но сегодня впервые ей пришлось признаться, что в его отсутствии было какое-то облегчение. Как будто на каникулах, подумала она с унынием.

Ей было так стыдно за то, как она пресмыкалась перед ним в его кабинете, что даже мысль об этом была невыносима; она ожесточенно боролась со своей памятью каждый раз, когда та пыталась представить ей ужасную сцену. Но хуже всего было то, что она знала: так будет всегда, чего бы ей это ни стоило, и каждый раз, когда он пригрозит прогнать ее, она будет унижаться перед ним. И от этого она чувствовала себя беспомощной, злилась на саму себя. Иногда она даже ненавидела себя. И вот сейчас она боялась завтрашнего дня, и одновременно не могла его дождаться.

Но в это мгновение, сидя в окружении уютных ароматов индейки, кукурузного хлеба и тыквенного пирога посреди красно-желтых блесток хризантем, сиявших, как маленькие солнца, и мерцающих отблесков свечей на милых лицах вокруг нее, Эмма думала, что она на время оказалась в каком-то тихом уголке, где ей светло и спокойно. Ханна была права: иногда очень славно побыть среди одиноких женщин.

— У меня есть тост, — сказала она порывисто. — За мою мать, потому что я ее люблю, и за Ханну, которую я тоже люблю. И особый тост: за Джину и Роз.

— Боже правый, — сказала Ханна.

— Спасибо, милая, — сказала Клер Эмме. — Ты знаешь, что я люблю тебя, и всегда буду любить, больше чем кого бы то ни было.

— Что ж, спасибо, — сказала Джина. — А что, есть какие-то причины для особого тоста?

— Ой, ты такая глупышка: — Затем Эмма внезапно покраснела. — Я хочу сказать… или я ошиблась? Мне просто показалось… вы обе выглядите такими счастливыми, понимаете…

— Новое поколение, — проворчала Роз. — Нет, ты не ошиблась, Эмма, ты просто застала нас врасплох.

— Ну вы просто так ясно это показали, — сказала Эмма, — разве нет? То есть, а разве Джина не живет на ферме? Или почти? И ты развелась с Хейлом, а была его женой целую вечность и потом вдруг…

— Ну, не совсем вечность, хотя что-то в этом роде, — сказала Роз. — Это был неудачный брак — он просто длился и длился, в ожидании, пока кто-то из нас его не прекратит. Ханна, ужин просто замечателен. Спасибо, что пригласили меня.

— А как вам это удалось? — спросила Ханна. Она из осторожности избегала смотреть на Эмму. — Мир полон дурными связями, которые необходимо прерывать. Как вы решились?

— Знаете, когда отношения достаточно плохи, от тебя уже ничего не требуется. — Роз поглядела через дверной проем столовой в гостиную, где по стенам и потолку танцевали отблески и тени от свечей, отражавшиеся от высоких окон. — Я полагала, что должна была быть с ним много лет, даже всегда. Мы неплохо справлялись — всегда было о чем поговорить, мы во многом соглашались в том, что касалось воспитания детей, а когда они разъехались, то осталось еще много другого, что мы оба любили. Вдобавок я давала ему кучу идей для рекламных кампаний, и он был за это мне благодарен. Секс не был проблемой, потому что мы не занимались этим уже многие годы. Ему нравились очень молоденькие узкобедрые блондинки, а это определенно не мой тип.

И, знаете, когда ты занят чем-то, что тебе нравится — а я участвовала в скачках и управляла фермой, это самое любимое место в мире для меня — то дни как-то незаметно проходят и совсем не хочется говорить: «Я должна что-то изменить, потому что так жить ужасно». Ужасно не было. Но, конечно, и прекрасно тоже, черт возьми, прекрасно — с Джиной.

— Все гораздо веселей, когда мы вместе, — сказала Джина. — Все как-то имеет большее значение, когда мы вместе. — Она поглядела на Ханну, Эмму и Клер. — Мы обе привыкли к чувству, что у нас никого нет. Теперь с этим покончено. Мы больше не одиноки.

— Это так мило, сказала Эмма задумчиво.

— Существует столько разных видов любви, — сказала Ханна, — но только один из них непростителен — когда любовь фальшивая, открытая для жестокости, разных манипуляций.

Воцарилось молчание. Эмма уставилась в свою тарелку.

— Я вам завидую, — сказала Клер спокойно. Она встала и поцеловала Роз и Джину. — Я никогда не слышала лучшего описания взаимоотношений такого рода, о которых мечтают все. И я желаю вам счастья.

— Спасибо, — сказала Джина. — Спасибо тебе, спасибо. Я была уверена, что ты так скажешь, но, однако, ты понимаешь, было…

— Одно маленькое «но», — докончила Роз. — Спасибо, Клер. Спасибо, Эмма. Я знаю многих людей, которые не были бы так щедры.

— Это не важно, — сказала Джина. — Нас волнуете только вы. Я хочу сказать, конечно же, все узнают, это не тайна…

— Но мы не собираемся участвовать в парадах и во всем подобном, — вставила Роз. — Это наша частная жизнь и мы хотим, чтобы она такой и осталась.

— Просто. мы хотим, чтобы вы поняли, что мы чувствуем, — продолжала Джина, — и разделили это чувство с нами, прежде чем все остальные начнут комментировать.

. — Как Хейл, — сказала Роз. — Он будет просто в ужасе. Он воспримет это как пятно на своей репутации и (бог знает почему) на своей сексуальной репутации. За двадцать четыре часа он постарается оповестить всех, что всегда знал, что у меня что-то было не в порядке, и что он бросил бы меня давным-давно, но должен был держаться ради детей, потому что не хотел оставлять их под моим тлетворным влиянием.