— Я забыла, — пробормотала Клер. — И как только я могла забыть? Джина, это Алекс Джаррелл. Джина Сойер. Я рассказывала тебе о ней…

— Подруга, которая думает, что Эмма в опасности, — сказал Алекс, пожимая ей руку. — Вы что-нибудь видели? Или слышали?

— Я думаю, Брикс насторожился, когда узнал, что кто-то говорит о новых тестах ПК-20 и о том, что в предыдущих тестах было что-то неладное. Если я права, то Брикс поймет, что единственный человек, который все знает, это Эмма. И он поймет, что она передала всю историю кому-то, несмотря на то, что клялась ему, что этого не делала.

— Это достаточно тревожно, — сказал Алекс. Он обнял рукой Клер и открыл дверцу машины. — Мы едем в Дариен, Джина — иногда Брикс пользуется квартирой своего друга в Нью-Йорке, и мы думаем, что Квентин знает адрес.

— Хорошая мысль — это много лучше, чем сидеть и горевать. Я тоже поеду, хорошо? — Она увидела, что Клер на нее не смотрит. — Алекс?

— Конечно. И Квентин, вероятно, знает любимые отели Брикса, — прибавил он, когда они выехали с дорожки.

— Может быть, — сказала Клер. — Хотя, кажется, они не очень откровенничают друг с другом.

Алекс взял ее за руку и держал всю дорогу. Они молчали: никому из них не хотелось говорить.

— Пока еще рано, — сказал Алекс, когда они достигли Дариена. — Они будут еще ужинать в Нью-Йорке. Мы можем успеть до тех пор, пока они не закончат. Мы найдем ее, Клер. И привезем домой.

Он крепко держал ее за руку. Но ведь он никогда не встречался с Бриксом, подумала Клер. И никогда не встречался с Квентином. Он даже не знает, что они такое — сплошная определенность, прямолинейность. И он не знает, что Эмма боится разорвать с Бриксом. Теперь она, может быть, и самого Брикса боится, но, вероятно, еще больше ее страшит мысль о расставании с ним.

Но этого она Алексу не сказала. С ним ей было уютно, он был на ее стороне и будет с ней, что бы они ни встретили. Отныне, любовь моя. Вместе.

Она едва могла постичь это. В этом слышалось что-то чудесное, что-то бесконечно возможное и драгоценное. Она ощущала только восторг, ее собственная любовь так разгорелась, но потом, внезапно, все пересилила, захлестнула мысль об Эмме, и о чем-то настолько ужасном… что она не могла поверить. Джина ведь, может быть, и ошиблась, она могла вообразить, преувеличить. Вероятно, мы найдем Эмму и Брикса, спокойно ужинающих. Вероятно. Вероятно.

Он что-то сделал с задвижкой на окне, парень высунулся слишком далеко и выпал.

По телу Клер пробежала дрожь. Она закрыла глаза и увидела, как падает Эмма. Нет! — крикнула она про себя. Нет, нет, нет… Она отогнала видение. Затем, через минуту, она увидела Эмму опять, солнечный майский день, в желтом платье, которое она для нее сшила, Эмма смеялась и кривлялась со своими друзьями после выпускной церемонии, и волновалась, широко раскрывая глаза, что Тоби пропал.

Все меняется.

Пожалуйста, подумала Клер, не в силах уже больше ничего выразить словами. Пожалуйста, пожалуйста!


Брикс и Эмма сидели за маленьким столиком у зеркальной стены ресторана. Было еще рано, и в зале мало народа, и сидя на вельветовой скамеечке, Эмма видела только Брикса, ей казалось, что они совсем одни. Вокруг звучал гул чужих разговоров, звякал фарфор и серебро, но их столик представлялся ей прекрасным, тихим уголком, куда официанты подходили на цыпочках и говорили шепотом, где она и Брикс смотрели друг на друга поверх хрустящей белой скатерти, убранной хрупким французским фарфором и хрусталем, с маленьким канделябром с тремя белыми свечами, и прекрасной розой в маленькой вазочке. Французские рождественские песенки звучали где-то недалеко, и время от времени, когда Эмма улавливала фразы из них, которые она учила еще в школе, у нее появлялось странное ощущение, будто она — это два человека сразу — Эмма в хоре в старших классах, взволнованная своим пением на французском, и Эмма, сидящая в нью-йоркском ресторанчике, взволнованная близостью Брикса.

— За самую красивую женщину Нью-Йорка, — сказал он и, поднимая бокал, взял ее за руку. — И за нас.

Эмма, вспыхнув и задрожав от счастья, которое едва могло в ней вместиться, чокнулась с ним.

— Я люблю тебя, — произнесла она.

Официант принес десерт, и Брикс отпустил руку Эммы.

— Может быть, покатаемся на лыжах, — сказал он, аккуратно набирая в ложку крем-брюле. — Хочешь? За секунду научишься: поедем в Эспен, ты возьмешь пару уроков и потом будешь летать по склонам так, что никто не остановит.

Глаза Эммы засияли:

— Мне ужасно хочется. У меня была подруга, которая рассказывала, что это такое, и иногда я лежала ночью в кровати и представляла, что катаюсь на лыжах, и почти в это верила, а потом на меня запрыгивал Тоби и все кончалось.

— Тоби?

— Это моя собака. Разве я тебе не рассказывала о Тоби? Я нашла его однажды на улице, он был весь в грязи и такой худющий, что все косточки можно было сосчитать, а уши были порваны, но у него были самые прекрасные глаза, так что я привела его домой. Мама поверить в это не могла, наша квартирка была такой крошечной, но ему нужно было всего несколько дюймов, а спал он со мной.

— Счастливый пес. Но умен тоже. Эмма покраснела:

— Во всяком случае, он ходил за мной повсюду, и мы играли в разные игры…

— Я люблю те игры, в которые ты играешь.

Эмма покраснела еще сильнее. Она терпеть не могла, когда Брикс отпускал такие замечания.

— А какой он был? — спросил Брикс, помолчав.

— Ты имеешь в виду — какой породы? Я не знаю, может быть, какой-то терьер, я ничего о собаках не знаю. Все, что мне было нужно, это чтобы он любил меня и ходил за мной, и понимал все, ну, почти, что я говорила, и иногда мы беседовали.

Брикс задрал бровь:

— Ты разговаривала с собакой?

Эмма захихикала.

— Я понимаю, что это звучит глупо, но он всегда так глядел, как будто слушал, и так серьезно, а когда я хотела что-нибудь важное обдумать, то всегда рассказывала ему об этом. — Она снова хихикнула. — Я ведь знала, что он не выдаст, и могла рассказывать ему все, что угодно. Послушай, много ли ты знаешь людей, в которых абсолютно уверен, что они не перескажут твои секреты другим? И потом, было так хорошо болтать, потому что многое становится другим, когда ты говоришь об этом громко: не так страшно. По крайней мере, иногда. — Ее голос упал. — Я на самом деле скучала по Тоби последние месяцы.

Брикс разделался со своим десертом:

— А что с ним случилось?

— Он убежал. В тот день, когда я окончила школу. И это был тот же день, когда мама выиграла в лотерею — все в один день.

— Ладно, а почему вы не завели другого пса?

— Ох, не знаю. Мы так были заняты всякими делами с нашими деньгами, а потом поехали на Аляску, а потом я начала сниматься… я не знаю… — Она помолчала. — Ты знаешь, я нашла его.

— Кого?

— Тоби. Я однажды ехала по Дэнбери, по соседству с нашим прежним домом, просто смотрела по сторонам и увидела его.

— Ну и? — спросил Брикс, когда она остановилась. — Почему ты не забрала его с собой?

— Потому что он был счастлив. Он был во дворе одного большого дома, с кучей ребятишек, они кидали ему мяч, а его хвост вертелся так быстро, что его было почти не заметно, и он гак потявкивал, ну знаешь, так смешно, как будто человек, который смеется. И я подумала, что самое худшее, что можно сделать в этом мире, это взять кого-то, кто счастлив… и разрушить это счастье.

— Ну, вы всегда можете взять другую собаку. — Брикс махнул официанту, и тот наполнил им стаканы. — Выпей; дорогуша, это очень особенный «Иквем» в честь очень особенной леди, которой хватило сообразительности приехать в Нью-Йорк, не поддаваясь желанию спросить на это разрешения у своей матери. Кстати, как там у них с отцом? Я уже давненько не видел ее у нас на фирме.

— Они разошлись. — Эмма отхлебнула вина, пытаясь понять, что же в нем такого особенного. Это была уже третья бутылка вина, которую они пили, и она уже не могла различить их друг от друга, несмотря на то, что в первой вино было белое, во второй красное, а в этой маленькой бутылке — темно-золотое. Она подумала, что по вкусу вино чуть походит на глазурь. Она больше не хотела пить, но Брикс всегда огорчался, когда она пыталась отказаться от того, что он лично выбрал, поэтому она сделала глоток, поставила стакан и тронула вилкой грушевый «талин», который он тоже заказал, не взирая на то, что она не хотела десерт. — И уже довольно давно.

— Понятно — в этом весь мой старик, — сказал Брикс. — Он гуляет несколько месяцев, пылкий и страстный, а потом находит себе кого-то еще. Женщины всегда пытаются его пришпилить к себе, но им никогда не удавалось.

Эмма расслышала нотку восхищения и поглядела на него слегка нахмурившись:

— Тебе что, это тоже нравится?

— Эй, что за вопросы? Вспомни, это же я — Брикс! Преданный, верный, смелый, почтительный, надежный друг — вот что я такое. Разве не я спас тебя в ужасающей аляскинской пустыне? Когда за нами гнались волки и львы? И отнес тебя на руках, как принцессу, в отель, который был словно на краю земли?

Эмма тихо рассмеялась.

— Там не было ни волков, ни львов.

— Это ты так думаешь. А я — то их видел, сотни, может быть, тысячи, они прятались среди деревьев, выжидали момент схватить тебя, у них тогда были дни принцесс. А я держал их на растоянии. Как только они начинали двигаться, я смотрел на них своим диким животным взглядом, и они столбенели от ужаса. Ты думаешь, я допустил бы кого-то кроме себя, к тебе? Никто не решает судьбу моей Эммы, только я.

Странные речи, подумала Эмма рассеянно, но эта мысль тут же пропала: ей было так чудесно, тепло, она любила Брикса и хотела его, жаль только, что сейчас для этого не было местечка.

— А что бы ты сделал, если бы там на самом деле были дикие звери? — спросила она с любопытством.

— Убил бы их, конечно. — Он ухмыльнулся. — Уверенности в том, что мой взгляд сработает, у меня нет.

— Да нет, я не имела в виду — что, если бы они на нас набросились. Я хотела сказать, если бы они просто там были, и мы могли их видеть.

— Вероятно, я бы их все равно убил. Не следует кому-то давать шанс добраться до тебя первому.

— Кому-то?

— Чему-то. Зверю. Что, наверняка бы случилось, прежде чем они затащили бы тебя туда, откуда ты не смогла бы выбраться. Во всяком случае, ничего не случилось, по крайней мере, ничего со зверями. Но много чего другого — это была самая лучшая ночь из всего круиза. Хорошо, вышло, что ты ни разу не посмотрела на часы. Ты собиралась, но я едва отвлек тебя пару раз. Так что кое-какие проблемы были, ты понимаешь.

— Отвлек меня? Когда? За ужином? Ты хочешь сказать, что знал… ты знал, что мы опоздаем на борт?

— Ты что же, на самом деле подумала, что. я допустил такое случайно, а? Я не упускаю корабля, моя маленькая Эмма. Я ничего не упускаю.

— Так ты спланировал весь вечер? Все задумал?

— Эй, не говори со мной так — я же не преступник, ты понимаешь. Мы оба этого хотели, поэтому я помог этому произойти.

— Я не хотела этого.

. — Хотела, но просто не осознавала, до тех пор, пока я тебе этого не преподнес. Ничего удивительного: большинство женщин не знает, чего они хотят на самом деле. Им нужен верный парень, который покажет.

Черт! Голос Ханны, ясный и резкий, пронзил мысли Эммы, слегка замутневшие от вина. Мужчины рассказывают женщинам, что хотят мужчины. Помнишь, как мы говорили об этом?

И перед Эммой словно замаячило лицо Ханны, морщинистое, умное и любящее. Она не могла использовать фразы Ханны: ей никогда не удавалось так ловко сочетать слова, но у нее были свои фразы, ничуть не хуже.

— Никогда не слышала ничего смешнее, — сказала она.

Брикс сощурился:

— Эмма, я уже говорил тебе: следи за собой. Ты не должна так разговаривать со мной.

— Но ведь так и есть, — сказала она упрямо, все еще цепляясь за Ханну, вспоминая ее тоску и ее силу. Она тряхнула головой, пытаясь очистить ее от неясности.

Это смешно. Это глупо. Мужчина не показывает женщине, что женщина хочет, он рассказывает ей, что он хочет, чтобы она хотела, а потом, если женщина ему такого не дает, он ведет себя, словно его лишили чего-то, что он заслужил.

Его лицо помрачнело:

— Кто сказал тебе это?

— Ханна. Но я с ней согласна. Ты не можешь решать, что я хочу, Брикс, люди, которые любят другого, пытаются выяснить, что тот другой хочет, а потом пытаются ему это дать. — Она снова тряхнула головой. — Это не совсем понятно звучит. Я хочу сказать, если мы любим друг друга, то мне надо выяснить, чего ты хочешь, и дать тебе это. И ты должен делать то же самое для меня. Это и есть любовь. Ты не должен был изображать, что у нас куча времени впереди, когда знал, что я волнуюсь о том, как бы не опоздать на корабль. И нечего выдумывать истории про мою мать, потому что ты на самом деле ее не знаешь. Она порвала с твоим отцом, а не он с ней. Она прекратила это.