Из прохода он вышел в большой внутренний двор, где росли красивые деревья и стоял навес для летних трапез, под которым находился большой стол со скамейками. Питер сразу заметил несколько клумб с прекрасными цветами. Рядом со столом лежала груда листьев и стояла метла. Питер решил, что кто-то на минуту зашел в дом и сейчас должен появиться. Дверь была чуть приоткрыта. Юноша подошел и крикнул в надежде, что кто-нибудь отзовется. Он заглянул в дом и увидел темный коридор, а по обе его стороны — двери и сводчатые проходы. Коридор был очень длинным. Питер заметил, что дверь в одну из комнат была приоткрыта. Он увидел возвышение, покрытое персидским ковром, и понял, что перед ним мастерская хозяина дома.

Залитая солнечным светом, мастерская была похожа на театральную сцену, где через несколько минут должно начаться представление. Питер был явно заинтригован увиденным. В этот момент из другого конца мастерской появилась странная девушка в зеленом платье из струящегося шелка. Ее волосы были украшены цветами. В длинном коридоре была прекрасная акустика, и до Питера отчетливо донесся звонкий голосок девушки, которая обращалась к кому-то, так же находящемуся в мастерской.

— Я только что получила письмо от тети Янетье. Прочти его сразу же. Ну как? Ты дочитал до того места, где Янетье описывает прием во дворце Питти? Как-нибудь я обязательно съезжу к ней сама и увижу Флоренцию во всем ее великолепии!

Девушка встряхнула головкой и мечтательно посмотрела вдаль. В этот момент в ее изящной позе было столько неведомой ей самой чувственности, что у Питера ван Дорна перехватило дыхание. Ему так хотелось, чтобы девушка посмотрела в сторону коридора и заметила его. Но она только весело ответила на какое-то шутливое замечание, сделанное мастером Виссером. Смех девушки был удивительно звонким и мелодичным. Затем она повернулась спиной, легко вспрыгнула на покрытое ковром возвышение и, взяв в руки гирлянды цветов, застыла в грациозной позе.

— Я готова, отец. Можешь начинать. — Ее взгляд был устремлен в другой конец мастерской. К большому разочарованию Питера дверь захлопнулась, скрыв за собой прекрасную незнакомку.

Питер улыбнулся и стряхнул с себя оцепенение. Прелестное видение лишило его дара речи. Разумеется, эта девушка не могла подметать листья во дворе, и Питер вновь решил попытать счастья.

— Эй, — закричал он, стуча в дверь костяшками пальцев, — я принес луковицы тюльпанов! Не оставлять же их у двери!

Грета была в чулане и искала мешок для листьев. Она услышала голос незнакомца и, раздраженно поморщившись, крикнула в ответ:

— Слышу, слышу! Сейчас приду!

Однако при первом взгляде на юношу недовольство Греты как рукой сняло. Не слишком-то часто такие красавцы приходили в этот дом, да еще с черного хода. Статная широкоплечая фигура Питера заняла весь дверной проем. Грета прекрасно знала о своей привлекательности. Она поправила передник и приосанилась, собираясь пустить в ход все свои чары. Какое счастье, что ее не угораздило притащить за собой этот проклятый мешок и предстать пугалом перед красивым гостем.

— Добрый день, барышня, — улыбнулся юноша и протянул Грете коробку. — Здесь луковицы тюльпанов, которые заказывал мастер Виссер еще весной. Он просил принести их перед посадкой и обещал сразу заплатить.

Грета взяла коробку. Из своего богатого опыта она знала, как надо обращаться с такими наивными оптимистами, желавшими сразу же получить наличные за свой товар. Хотя сейчас Грете очень хотелось рассчитаться с посетителем и получить в награду его ослепительную улыбку. Она с удовольствием разглядывала мужественное, загорелое лицо юноши с крупным носом и решительным подбородком.

— Как вас звать, господин? — спросила она, скорее для того, чтобы удовлетворить свое любопытство, а вовсе не за тем, чтобы доложить хозяину. Когда Питер ей ответил, Грета изобразила на лице сожаление и сказала:

— Мастер Виссер сейчас работает у себя в мастерской, ему нельзя мешать. — Эта фраза была всегда готова сорваться с уст Греты, неважно, соответствовала она действительности или нет, — я доложу ему о вас.

Именно после этих слов злосчастные кредиторы начинали возмущаться и буквально ломиться в дверь. Однако Питер только пожал плечами и улыбнулся. Его карие глаза как-то странно блеснули. Грета не могла понять поведения Питера ван Дорна. Похоже, он не настаивал на немедленной оплате, и это было странно. К тому же прелести Греты не произвели на него должного впечатления, о чем девушка в душе сильно сожалела.

— Хорошо, — небрежно сказал юноша, — сегодня у меня нет времени, но счет лежит в коробке с луковицами, и я зайду как-нибудь в другой раз.

Грету мучили угрызения совести. Она-то хорошо знала, что Питеру придется прийти сюда еще не раз, чтобы получить хоть один стюйвер. Когда кредиторы вели себя грубо и были чересчур настойчивы, она просто захлопывала у них перед носом дверь. С Питером все было по-другому. Он не станет грубить, но отказывать ему будет чрезвычайно трудно. Зная Хендрика Виссера, можно было предположить, что он заказал самые дорогие луковицы. Хотя долг был записан на его имя, скорее всего придется платить юффрау[2] Франческе. Лучше бы она ничего не знала о долге своего папаши. Ведь добрая девушка отдает свои последние деньги, которых у нее и так очень мало.

— Спасибо, что зашли к нам, гер ван Дорн. До свидания.

Питер покинул дом Вассеров. Он шел и тихо улыбался. Служанка и не знала, какую доставила ему радость, не уплатив за луковицы. Теперь у него был повод снова прийти в дом художника. Может быть, ему повезет больше, и удастся познакомиться с прекрасной дочерью Хендрика Виссера.

Питер вдруг почувствовал первое холодное дыхание октября. А ведь только несколько дней назад они попрощались с теплым и ласковым сентябрем. Росшие вдоль канала деревья были золотыми, на клумбах еще виднелись поздние цветы. Питер был родом из Харлема, и его плантации тюльпанов находились к юго-западу от древнего города. Недавно он купил дом в Амстердаме. Ему нравился оживленный шум и суета большого города, его пропитанный морем воздух и бесконечный лес мачт в гавани. Благодаря развивающейся торговле Амстердам стал богатым и процветающим городом. Из-за политического кризиса между Испанией и Нидерландами сюда устремился поток еврейских торговцев бриллиантами, и Амстердам стал бриллиантовым центром всего мира. Гаага по-прежнему оставалась столицей, и там находилась резиденция правительства, но ее затмил блистательный и преуспевающий Амстердам. Именно здесь голландские компании из Ост— и Вест-Индии основали богатые торговые пути во все концы земного шара. Флот Голландии насчитывал триста тысяч кораблей. Эта страна стала лидером в мировой торговле, ее уважали все конкуренты, даже Англия, с которой у Голландии совсем недавно прошли две короткие войны на море. Все торговые корабли были прекрасно вооружены и могли дать отпор своим исконным врагам, а также пиратам, которыми кишели все моря. Это уменьшало риск для тех, кто вкладывал средства в перевозимые грузы. Одним из таких людей был и Питер ван Дорн. Он несколько раз вкладывал средства через городскую биржу в перевозку грузов. Ему повезло, и именно сегодня он собирался получить причитавшиеся ему деньги. И все же на безоблачный небосклон Голландии надвигалась черная туча. Франции не давало покоя благополучие ее соседа. Людовик XIV устремил жадный взор на жемчужину Европы, и все знали, что рано или поздно разразится война. Начиная с XVI века, в течение восьмидесяти лет испанцы пытались покорить Голландию. Кровь стыла в жилах от их зверств, но, в конце концов, бесконечные войны истощили могущественную Испанию, а маленькая страна, где приходилось отвоевывать у моря каждый метр суши и строить многочисленные плотины, так и осталась непокоренной.

Когда Питер пришел на площадь Дам, то увидел, что дела в лавке идут своим чередом. Он направился в кофейню, где назначил встречу одному купцу, с которым было необходимо обсудить торговые дела, прежде чем идти на биржу. Питер поймал себя на том, что мысль о прелестной девушке не выходит у него из головы, и радостно улыбнулся.


Сидя на возвышении в мастерской, Франческа разглядывала карту Италии, которую Янетье прислала Хендрику в подарок ко дню Святого Николаса в прошлом году. Взгляд Франчески остановился на Флоренции, Риме и Венеции. Именно эти города Франческе хотелось посетить больше всего.

Портрет Титуса так и не был повешен в мастерской, да Франческа уже на этом и не настаивала. Портрет сына Рембрандта вызывал теперь у нее самые печальные воспоминания. В сентябре прошлого года Титус умер от лихорадки. Прошло всего полгода, как он женился, а его жена Магдалена ждала ребенка, о котором они оба так мечтали. Рембрандт вновь нашел утешение в работе, но постигшее горе на сей раз сломило его окончательно. Он превратился в немощного седого старца. Корнелия преданно ухаживала за отцом, который в свои 63 года так и не привык к маленькому домику на Розенграхт Страт. О старом художнике все забыли, и лишь Корнелия старалась как-то скрасить его жизнь.

— Если бы мы предусмотрительно не сделали наброски весенних цветов в апреле и мае, — раздался голос Хендрика из-за мольберта, — эти шелковые цветы у тебя в руках и в прическе испортили бы весь вид, и никакой Флоры из тебя бы не вышло.

— Ты прав, отец! — Франческа перестала называть Хендрика папой, как только пришлось взять на свои плечи всю ответственность за ведение хозяйства.

— Да, а теперь гирлянды выглядят так, как будто цветы только что сорвали. На них видны даже капельки росы.

— Это последний сеанс? — с надеждой спросила Франческа. Она всегда предпочитала находиться за мольбертом сама.

— Нет, придется попозировать еще раз. К полудню я не успею закончить.

— Я могу посидеть и после полудня, — настойчиво сказала Франческа, — тогда ты все закончишь.

— У меня назначена встреча, — сказал Хендрик подчеркнуто деловым тоном, который, однако, не мог обмануть Франческу. Она-то знала, что все деловые встречи отца проходят в кабаках. Девушка чувствовала, что Хендрик собрался вознаградить себя за упорный труд.

— У тебя действительно назначена встреча, но на завтра. В половине двенадцатого придет Виллем. Неужели ты не хочешь показать ему свою готовую картину? Ведь он ждет именно этого.

— Виллем может денек подождать.

Франческа набралась смелости и продолжала настаивать:

— Отец, ты испытываешь его терпение. Он один из лучших дельцов по картинам во всем Амстердаме, а ты обращаешься с ним, как с каким-нибудь мелким торговцем!

— Он знает меня достаточно хорошо и поймет, что я не собираюсь его обидеть, — бодро ответил Хендрик. — Ведь он мой самый старый друг.

— Именно поэтому тебе следует его уважать. Ведь он делает все, чтобы продать твои работы.

Франческа не стала упоминать о настойчивых просьбах Виллема писать то, что можно легко продать. Именно это, как и привычка Хендрика бросать работу, когда осталось сделать лишь завершающий мазок, было постоянной причиной разногласий между двумя друзьями. Слова Франчески повисли в воздухе, и Хендрик прекрасно понял, о чем будет идти речь. Он взял другую кисть, обмакнул ее в краску и угрожающе насупился.

— Не читай мне мораль, Франческа. Твоя мать этого никогда не делала, и от тебя я этого не потерплю. Если ты не прекратишь зудеть, то останешься в старых девах, — злорадно сказал Хендрик, видя, как гневно вспыхнули щеки дочери. — Плохой характер портит цвет твоего лица, к счастью, лицо я уже закончил, — добавил Хендрик, озорно ухмыльнувшись.

Франческа знала, что отца забавляло поддразнивать ее, когда она пыталась удержать его за работой чуть дольше, чем хотел сам Хендрик. Но что же еще оставалось делать, если он совсем не обращал внимания на сыпавшиеся со всех сторон неоплаченные счета. Хендрик по-прежнему вел бесшабашную жизнь и наносил большой вред своему таланту. Его глаз и рука уже не были такими уверенными, как раньше. После очередного ночного загула в кабаке он не мог работать в течение нескольких дней. Желая показать свое неудовольствие, Франческа прекратила разговор. Хендрик стал насвистывать какой-то мотив, зная, что это раздражает дочь. Несмотря на свои пятьдесят лет, Хендрик остался в душе тем же непослушным и проказливым мальчишкой, каким был в годы далекой юности. Франческа хорошо это знала. Но, может быть, в этом и заключалось особое обаяние Хендрика, перед которым было невозможно устоять, если он этого хотел. Очень скоро Хендрику надоело упражняться в свисте и злить дочь. Ему хотелось вернуть хорошее настроение Франческе, так как он не выносил, когда на него долго сердились.

— А знаешь, вот что мы сделаем, чтобы закончить картину вовремя, — весело объявил Хендрик десять минут спустя.

— И что же? — Франческа думала, что отец будет капризничать по крайней мере еще минут пять.