Людольф бродил по саду, наблюдая за работами, и это означало, что Нелтье не появится. Питер с нетерпением ожидал, когда же тот уйдет, но он, казалось, не имел в это утро никаких других дел. Питер не осмеливался послать Нелтье записку, опасаясь, что Людольф проверяет всю приходящую в дом корреспонденцию, прежде чем раздать ее.

Питер несколько раз бросал взгляды на дом, но не заметил появления интересующей его женщины. Судя по тому, что он знал, ее, возможно, уже вообще уволили. Придя в уныние, он оставил старшего рабочего заканчивать укладку и вышел из дома. За первым же поворотом он наткнулся на ожидавшую его Нелтье.

— Я так надеялся увидеть вас! — воскликнул Питер.

— Я так и подумала. Я видела, как вы несколько раз оглядывались на дом.

— Можете ли вы рассказать мне что-либо о связи хозяина с женщиной по имени Гетруд Вольф в Делфте?

— Только то, что она время от времени пишет ему по делам. Юффрау Франческу она упоминала лишь дважды — первый раз, когда та приехала в Делфт, а второй — когда туда же приехала и юффрау Алетта. — Нелтье заметила, как взгляд Питера стал острее, и поняла, что выдала себя. Она дерзко повела плечами. — Да, я читаю его переписку. У меня есть на то особые причины.

— Может быть, если вы доверите мне эти причины, мы сможем в дальнейшем объединить наши усилия.

Несколько мгновений Нелтье внимательно изучала его лицо, размышляя над сказанным. Потом резко спросила:

— Могу я придти к вам домой сегодня вечером?

— Я буду ждать, — ответил Питер и объяснил, как его найти. Нелтье повернулась и, не попрощавшись, быстро направилась домой. Не было смысла терять зря время, так как позже они все равно встретятся. Впервые с тех пор, как Людольф перевернул ее жизнь, она ощутила надежду. Если все пройдет хорошо этим вечером, в лице Питера ван Дорна она обретет сильного союзника.


Нелтье появилась в доме Питера, когда стемнело. Его экономка поставила у камина поднос с чаем и печеньем и ушла. Нелтье испытывала благодарность к Питеру за его радушное, непринужденное поведение. Он никоим образом не торопил ее доверять свои секреты. Это сильно помогало ей. Нелтье допила чай, опустила маленькую чашку из китайского фарфора на блюдце и отодвинула их в сторону.

— В те сумасшедшие годы тюльпаномании я была еще ребенком, — начала она.

Питер слушал, не перебивая и не задавая вопросов, пока Нелтье рассказывала о том, как бесчеловечно был уничтожен черный тюльпан и зверски убит ее отец. Он поразился, услышав, кого она считала убийцей. Нелтье не отрывала взгляда от камина во время своего рассказа. Хотя она не плакала, Питер заметил, что свет огня крошечными искорками отражался в слезах, подступавших к глазам. Жалость к Нелтье переполняла его, и когда она замолчала, он сочувствующе покачал головой.

— Никогда не слышала о более подлом убийстве и предательстве, — сказал Питер. — Вы говорите, что признали в Людольфе младшего из двух мужчин, когда снова встретились с ним. Вы абсолютно уверены, что это был он?

Нелтье медленно повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— Абсолютно уверена. Как я и говорила, когда я увидела его в нашем доме, его внешность показалась мне знакомой, и это заставило меня внимательно изучить черты лица. Вот почему, получив место у моей покойной госпожи, я начала проверять его дела, надеясь найти что-нибудь, обвиняющее его в преступлении. Я не испытывала чувства стыда, читая его переписку с того времени, как мне удалось достать дубликат ключа от его кабинета; первые из них я собрала благодаря терпеливому ожиданию и наблюдению, пока не получила доступ ко всем его личным письмам и документам, где бы они ни хранились. Мне кажется, что сумма, выплаченная за помощь в уничтожении черного тюльпана, позволила ему стать совладельцем какого-то корабля. В конце концов, дела его, должно быть, пошли настолько хорошо, что он приобрел собственное судно, а затем стал судовым маклером. Считали, что в то время, когда шло расследование, он отправился в море. Я никогда не предполагала, что наступит день, когда мне придется призвать его к ответу за второе убийство.

— Второе? — взволнованно переспросил Питер. Нелтье сложила на коленях руки. — На смертном одре я готова поклясться, что Людольф ван Девентер стал причиной смерти жены. Он задушил ее подушкой! Ему необходимо было избавиться от нее, чтобы жениться на юффрау Франческе!

— Что вы такое говорите?

Она рассказала все, что знала. Питер был убежден, что услышанное им, — правда, и начал тщательно расспрашивать о корреспонденции, которую Нелтье проверяла несколько лет.

— Какого рода дела заставляют Гетруд Вольф поддерживать связь с Людольфом?

— Не знаю. Какое-то время она вообще не писала, кроме одного письма, полученного из Делфта несколько лет назад, которое Людольф сразу же сжег. Я нашла пепел в камине и сохранила крошечный уцелевший обрывок бумаги. Я сравнила его с другими письмами, но не нашла ничего похожего, пока она не начала присылать деловые письма три-четыре года назад. Без всяких сомнений, это был ее почерк, и я полагаю, что Людольф сжег не что иное, как любовное письмо. Должно быть, он сообщил ей, что считает слишком рискованным писать в подобной манере.

— Это всего лишь предположение, — практично заметил Питер.

— Это мое мнение. Но вернемся к тому, что она пишет сейчас. Что-то насчет поставок, о которых ей пришел хороший отчет, и о которых ему будет приятно узнать и так далее. Людей она упоминает только под инициалами.

— Возможно, у него доля в ее доме, совсем как раньше в корабле, и Гетруд сообщает о количестве постояльцев, которых берет. Когда я пытался найти жилье во время последнего визита в Делфт, жена хозяина таверны спросила мужа, нет ли у фрау Вольф свободной комнаты.

— Может быть, и так, — согласилась Нелтье. — Я подумала, что упоминания время от времени какого-то корабля означает, вероятно, что он делает для нее капиталовложения.

Питер откладывал в памяти все, что рассказывала женщина. Они еще немного поговорили, потом он проводил Нелтье домой. Она просила его не ходить дальше угла ближайшей к дому ван Девентера улицы, но он постоял, ожидая, пока ее фонарь не скрылся за входом для слуг под двойным пролетом лестницы, ведущей к главной двери. Довольный, что Нелтье благополучно добралась, Питер вернулся домой.


Кое-какие обязанности в роте резервной городской стражи задержали Питера в Амстердаме еще на одну неделю. Теперешний знаменосец собирался жениться; это означало, что вскоре понадобится замена, и Питер слышал, будто было названо его имя. Подобной чести удостаивался только холостяк, так как знаменосец должен был носить самые богатые одежды и красивейшие пояса с золотой или серебряной бахромой. Все это требовало значительных финансовых затрат, и давным-давно пришли к соглашению, что от женатого человека, обремененного другими заботами, нельзя ожидать подобного расточительства. В беседе во время одного из обедов в доме Виссера — до того, как Питеру запретили появляться там, — Хендрик заговорил о единственном случае пребывания в Амстердаме Франса Халса, когда ему поручили нарисовать портрет офицеров городской стражи.

— Халс так тосковал по дому вдали от Харлема, — сказал Хендрик, — и ему настолько не понравился Амстердам, что он написал лишь левую половину картины, а потом уехал домой, поручив кому-то закончить полотно. Но можете быть уверены — знаменосец в кружеве и серебре, белых сапогах с золотистыми шпорами, оранжевом поясе, материи которого хватило бы на женскую юбку, — находится в законченной Халсом части картины. Знаменосец всегда притягивает взор, и Халсу не хотелось перемещать его и тем самым умалять его великолепие.

Питер после того, как к нему официально обратились с предложением стать знаменосцем, согласился, что ему следует дать ответ перед всем отрядом и выбрал момент примерно через час после начала трехдневного званого обеда. На этом пиршестве, где присутствовали только старшие и младшие офицеры, еда и выпивка с речами и тостами, прерывались время от времени музыкой и пением.

— Вы оказали мне большую честь, господа, — сказал Питер, встав со своего места и окидывая взглядом сидящих за столом. — Но я вынужден отклонить почетное назначение знаменосцем, которое было предложено мне.

— Ты тоже женишься? — весело крикнул кто-то за столом.

Улыбаясь, Питер покачал головой.

— Пока что, нет. Причина в том, что в следующие месяцы я буду все реже и реже бывать в Амстердаме, а ведь бывают такие важные случаи, когда присутствие знаменосца необходимо.

Послышался ропот разочарования, но причину посчитали уважительной. Питер снова сел на свое место и часа два-три наслаждался приятной беседой и отличной едой, прежде чем собрался уходить. Когда он уже вышел в прихожую, один из офицеров-приятелей, видевший, как он поднялся из-за стола, поспешил вслед за ним.

— Ван Дорн! Подожди минутку. Ты уже уходишь?

— Завтра я собираюсь возвращаться в Харлем. Надо немного поспать.

— Я не задержу тебя долго, но ты, кажется, знаешь Хендрика Виссера.

Питер поджал губы.

— Я знаком с ним.

— Прекрасно. На последнем собрании, на котором ты не смог присутствовать, было принято решение, что давно пора заказать еще один групповой портрет отряда. Среди нас появилось множество новых лиц, включая и капитана. Предложили, чтобы именно ты встретился с художником, обговорил условия и все такое прочее.

Питер кивнул, радуясь законному предлогу нарушить запрет появляться в доме Виссера, наложенный на него.

— С удовольствием. Интересно, почему выбрали мастера Виссера?

— Кое-кто видел его работы в доме ван Девентера и где-то еще.

— Я зайду к нему завтра перед тем, как выехать из Амстердама, и пришлю затем письменный отчет из Харлема.

На следующее утро в доме Виссера Грета радостно встретила появление Питера.

— Вы так долго не были у нас, господин! Входите.

— Как поживаешь, Грета? — поинтересовался ван Дорн.

— Я просто счастлива. Мой возлюбленный вернулся с моря, и мы обручились. — Возбуждение просто переполняло ее, и Питер сделал вывод, что помолвка состоялась совсем недавно.

— Великолепная новость. Прими мои поздравления!

— Но я не оставлю это место, потому что после того, как мы поженимся, он снова уйдет в море.

Питер понимающим взглядом посмотрел на девушку.

— Нелегко будет вам обоим в разлуке, но я уверен, что эта семья очень рада твоему решению остаться.

— Не знаю, как они будут управляться без меня. — Затем она хлопнула себя по губам. Потеряв от радости голову в связи с новым поворотом в своей жизни, Грета утратила в это утро присущее ей благоразумие. — Не обращайте на меня внимания, господин. Я забываюсь. Я скажу хозяину, что вы здесь.

— Тебе лучше упомянуть также и о моем деле, — Питер вовсе не был уверен, что иначе Хендрик захочет видеть его. — Передай, что я пришел заказать ему от имени городской стражи групповой портрет.

Вскоре Питера провели в мастерскую. Хендрик был один, но погружен в работу. На его полотне люди сидели за столом, а богато одетый человек поднялся на ноги с выражением ужаса и тревоги на лице, и Питер предположил, что сюжетом является пир Бальтазара. Краска густым слоем лежала на полотне, где художник изображал украшенную драгоценными камнями парчовую мантию, и Хендрик соскребал ее ножом, стремясь придать ткани своеобразие.

— Что там с этим групповым портретом? — не поздоровавшись, грубовато спросил Хендрик, не отрывая глаз от картины. Когда Питер объяснил, что требовалось от него, художник фыркнул. — Я не рисую по заказу. Я выбираю лица по своему усмотрению.

— Я помню, Франческа говорила мне это. — Питер сделал намеренную паузу. — До того, как на наши встречи был наложен запрет.

— Зачем же вы тогда пришли? — с хмурым видом спросил Хендрик.

— Я пришел относительно заказа. Я подумал, что вам, возможно, будет удобно рисовать отдельные лица в подходящее вам время, и когда будет настроение. Я смогу устроить так, что времени окажется довольно много.

Хендрик погрузился в размышления, вспоминая, что Рембрандту понадобилось четыре года, чтобы написать группу военных, выходящих в ночной дозор, хотя большую часть фона и одежду рисовали его ученики. Он брал и другие заказы между выписыванием лиц и важных деталей.

— Офицеры будут приходить в удобное для меня время? — переспросил Хендрик.

— Я выскажу от вашего имени это условие.

— Хм-м. — Хендрик вновь задумался. Полотно будет слишком большим, чтобы установить его в студии, но он жил недалеко от церкви Зейдеркерк, где Рембрандту позволяли работать над крупными вещами, и так как семья Виссеров тоже посещала ее, он был почти уверен, что подобная привилегия распространится и на него. Это означает, что он может нанять какого-нибудь художника написать все, кроме лиц и деталей, которые он захочет изобразить сам. Парень не будет болтаться под ногами, чего никак не удавалось избежать в собственной мастерской.