— А есть в этом доме время, когда ты не работаешь?

Алетта тихо рассмеялась.

— Только, когда сплю. Расскажи мне все домашние новости.

Франческа колебалась, рассказывать ли ей о своей ужасной истории, когда у сестры и без того полно собственных трудностей. Но рано или поздно Алетте все равно придется узнать, а сейчас существовала уверенность, что они одни, и им никто не помешает. Она начала с хороших известий о том, что руки Хендрика не пострадали, и описала свадьбу Греты. Затем последовало описание несчастного обеда, в доме Людольфа, ужасного открытия о власти этого подлого человека над их отцом и брачном контракте, который Хендрик был вынужден подписать, и, наконец, о том, почему она не смогла присутствовать на помолвке сестры.

Рассказ Франчески потряс Алетту. Она горестно причитала над несчастьем, выпавшим на долю отца и сестры.

— Но… Питер, — произнесла она, наконец, — ты… и… Питер. Разве он не может ничего придумать?

— Я провела пять чудесных дней с ним в Харлем-Хейсе, — сказала Франческа, — и у него есть кое-какие планы, как можно было бы выпутаться из этой ужасной ситуации. — Она ни слова не произнесла об Италии. Алетта находилась в таком потрясении, что было бы жестоко добавлять ей волнений и печали, сообщив, что, возможно, их ожидают долгие годы разлуки.

Зазвонил колокольчик Константина, и Алетта машинально поднялась с места.

— Я вернусь через секунду, — пообещала она.

Подходя к комнате Константина, девушка услышала звуки лютни. В последнее время они иногда импровизировали вместе: — Алетта играла на клавикорде в прихожей, а Константин на лютне или виоле — у себя. Он играл одинаково хорошо на обоих инструментах и обладал неплохим голосом, но до сих пор она слышала его пение только во времена запоев.

— Садись и слушай, — весело сказал Константин, едва Алетта вошла в комнату. — Я сочинил новую мелодию и набросал ее на бумаге. Позже ты аккуратно перепишешь ее.

— Пришла моя сестра, и я не могу оставить ее, но я открою обе двери, и она сможет послушать внизу, пока я буду здесь, — Алетта проговорила всю фразу на едином дыхании, чтобы он не успел прервать ее.

Константин нахмурился, явно недовольный.

— Как долго она пробудет здесь?

— Примерно еще часа два.

После небольшого молчания он сказал:

— Она должна оставаться внизу у лестницы.

— Я передам ей.

Франческа стояла у перил лестницы в прихожей, вслушиваясь в струящуюся мелодию и надеясь, что музыка отвлечет немного сестру. Когда замер последний звук, она услышала, как Алетта подхватила мотив на клавикорде, а затем вновь вступила лютня, аккомпанируя до самого конца. Наверху Алетта поднялась из-за клавикорда и с восторгом захлопала в ладоши, одобряя сочинение Константина. — Почему бы не написать и стихи к ней? — с готовностью предложила она. — Мелодия просто идеальна для любовной песни.

— Неужели? — с горечью спросил Константин. Прежде чем Алетта успела остановить его, он разорвал листок с записанной на нем музыкой и, скомкав обрывки, с силой вышвырнул их в окно.

— Я пойду вниз к сестре, — спокойно сказала Алетта.

Франческа сразу же заметила по лицу сестры, что что-то произошло.

— Это из-за меня? — с тревогой спросила она.

Алетта покачала головой.

— Нет. Есть тысяча способов причинить ему боль, и я, кажется, перебрала большинство из них. Он выбросил свое сочинение в окно, я пойду в сад, поищу обрывки.

— Я пойду с тобой.

— Нет, подожди здесь, я примерно знаю, где искать.

Алетта нашла разбросанные кусочки бумаги на клумбе с розами и, опустившись на колени, собрала все до единого. Потом вернулась в кухню, и они с Франческой спокойно говорили, пока не пришла Вейнтье. В своей комнате перед тем, как лечь спать, Алетта тщательно сложила кусочки вместе и переписала мотив на чистый лист. Когда чернила высохли, она положила его в ящик комода вместе с браслетом тети Янетье и еще парой вещей, которые она хранила как сокровища.

Несмотря на пережитые недавно шок и печаль, сон быстро сморил ее, а последней мыслью было то, что Питер ван Дорн своей любовью и решительностью обязательно спасет сестру от нависшей над ней беды.

Глава 20

Когда наступил день прихода родителей, Константин настоял, чтобы Алетта осталась в комнате вместе с ним. Он пребывал в мрачном расположении духа с той поры, как выбросил свое сочинение в окно, и его капризы и требования были совершенно непредсказуемы.

— Но они захотят поговорить с вами наедине, — возразила она.

— Я хочу, чтобы ты присутствовала. Это понятно?

Алетта надеялась дать его родителям небольшой тактичный совет, когда они приедут, но ей не представилось для этого возможности. Мать Константина тут же бросилась в комнату сына. А увидев его, разрыдалась, причитая между всхлипываниями, что он — ее бедный беспомощный мальчик. Ухудшая положение, ее муж, явно получивший заранее указания жены, попытался уговорить его переехать жить в их загородный дом, где он сможет получить необходимый уход.

— Мы сделали ширму высотой до пояса, как кафедру проповедника, — гордо сообщила фрау де Вер, — так что ты можешь присутствовать на всех официальных приемах в нашем доме, не испытывая ни малейшего смущения от… чего бы то ни было.

— От отсутствия ног, мама? — безжизненным голосом произнес Константин. — Ты это имеешь в виду?

— Ну… да. Тебе не кажется, что идея великолепна?

Алетта пришла в отчаяние от столь угнетающего предложения и мысленно сравнила его с собственным подарком, который заказала для Йозефа. Она видела, что Константин становится все бледнее, а глаза его расширяются все больше по мере того, как затягивался визит родителей. На лице молодого человека отразился страх, когда гер де Вер сказал, что двое слуг готовы в любую минуту подняться наверх, чтобы отнести его вниз в ожидающий экипаж.

— Я выбрал, где мне жить, и давайте больше не будем говорить об этом! — Константин боялся, что его, руководствуясь самыми благими намерениями, перенесут силой. Потом он заметил, как Алетта встала перед дверью, словно показывая, что никогда не допустит этого, и немного успокоился. Вскоре его родители, разочарованные и подавленные, покинули комнату. Алетта, вышедшая проводить их, испытывала глубокую печаль от того, что двое самых близких Константину людей, даже не догадываются о его душевных мучениях. Когда они уже выходили из дома, она решилась предложить:

— Вы могли бы кое-что сделать для вашего сына.

— Что же? — умоляюще спросила фрау де Вер, глаза ее были влажными, так как она снова залилась слезами, когда сын поцеловал ее на прощание.

— Мы сделаем все, что угодно, — подтвердил ее муж.

— На прошлой неделе я спросила Йозефа, не изготовит ли он в своей мастерской два деревянных ножных протеза с ремнями для вашего сына. Деревяшек не будет видно — их скроют брюки и обувь. Я шью мягкие подкладки на протезы, а вы, может быть, сможете привезти пару костылей?

Фрау де Вер казалась очень встревоженной.

— Я видела людей, которые могли ходить на одной деревянной ноге, но не на двух. — Она прижала руку к груди в страшном волнении и покачала головой.

— Йозеф должен немедленно прекратить работу над этим поручением! Мой сын упадет! Возможно, он убьется, если ударится обо что-нибудь острое! Нет!

Но гер де Вер изучал Алетту внимательным взглядом.

— Он получит костыли. Когда будут готовы деревянные ноги?

— Довольно скоро. — Алетта знала, что Йозеф приготовил также дерево и для костылей, но для Константина, как и для его родителей, будет лучше, если они сделают это сами. — Но я не могу сказать, что ваш сын согласится на это. Ему еще нужно время. Я не отдам ему протезы до тех пор, пока полностью не буду уверена, что момент выбран правильно.

Во время своей речи Алетта гадала, как гер де Вер воспримет то, что она отдает распоряжения, но он не возмутился ее настойчивому тону. — Мы оставляем все на ваше усмотрение, а я тем временем позабочусь, чтобы доставили самые лучшие костыли, какие только я смогу найти. Каковы размеры?

— Вот, у меня все записано. — Алетта вытащила из кармана листок бумаги и подала его геру де Веру. Он поблагодарил девушку и, обняв за плечи все еще рыдающую жену, повел ее к карете.

Ночью Константин напился до бесчувственного состояния, и два дня после этого ему было плохо. Мрачный и раздражительный, впав после визита родителей в состояние полной апатии, он не находил терпения ни для карт, ни для триктрака. Незаконченную партию в шахматы на столике возле него он сбросил на пол, едва Алетта заикнулась, не доиграть ли ее. Она видела, что Константин вновь замкнулся в себе и вернулся к тому, с чего начал, судя по отсутствию интереса ко всему, что его окружало. Теперь будет вдвойне трудно вернуть его к жизни, даже до того состояния, которого он достиг раньше, но Алетта не собиралась сдаваться.

По мере того, как благоухающая нежными ароматами весна переходила в лето, надежды девушки заставить Константина выйти в сад превращались в ничто. Он соглашался посидеть на балконе, но на этом все и заканчивалось, так как Константин настолько стыдился своей беспомощности, что боялся даже попасть на глаза садовнику. Единственное, чему он уделял внимание, это газеты, и Йозефу приходилось каждую неделю покупать целый ряд изданий, Алетта, читая их после Константина, обсуждала с ним политические события и иногда даже спорила по некоторым вопросам.

Это было беспокойное лето, по всей Голландии проходило множество демонстраций в пользу принца Оранского — движение, которое поддерживал Константин. Будучи сам молодым, он хотел видеть у власти молодого человека, и Алетта соглашалась с ним. Тот факт, что оба они оказались «оранжистами», перекинул между ними мостик. Но в старинном здании парламента в Гааге де Витт и другие политики сопротивлялись давлению масс, их заботило больше то, как бы поугодливее удовлетворить чрезмерные требования Людовика XIV, чем голос народа.

Так как Алетта никогда не выходила в город, ей пришлось поручить Йозефу, купить для нее кое-что из рисовальных принадлежностей. Затем она приступила к работе над эскизом, делая все точно так, как ее учили когда-то в детстве в мастерской отца. Закончив, она на следующее утро отнесла рисунок вместе с набором тростниковых перьев и цветных чернил в комнату Константина. Его всегда мыли и одевали перед завтраком, и он все еще сидел за столом, когда Алетта, оставив принесенные ею вещи в приемной, вошла к нему. Они поговорили, пока она убирала со стола, и Алетта заметила, что он находится в довольно добродушном настроении.

— Я кое-что приготовила, и это заинтересует вас, — сказала она, унося поднос в приемную. Затем вернулась с материалами для рисования и разложила их перед Константином. — Я знаю, что вы увлекаетесь искусством, и у вас есть чувство перспективы, поэтому, я подумала, что вам, вероятно, захочется самому создать пару эскизов.

Константин, склонив голову набок, смотрел на нее с веселым изумлением.

— Очень любезно с твоей стороны. Ты неутомима в своих попытках разогнать мою скуку. Я с радостью принимаю твой подарок. Ты будешь учить меня рисовать.

Алетта растерялась, так как в ее намерения это вовсе не входило.

— Вы говорили как-то, что часто в школе делали наброски и получили кое-какое обучение. Мои уроки вам совершенно не нужны.

— Нет, нужны. Ты ведь специалист.

— Что вы хотите этим сказать? — Алетта разволновалась.

— Когда ты появилась здесь, в первый же день похвасталась, что тебя посадили как-то в студии отца рисовать нищего без ног. По-моему, это был не совсем обычный урок по технике рисования и живописи. И, конечно же, это не был предмет, выбранный наугад, не так ли?

— Ну, да, — неохотно призналась Алетта. Константин во время их бесед неоднократно расспрашивал ее о прежней домашней жизни, но она ни разу не упомянула о сокровенной мечте стать художницей. Нередко после таких бесед она проводила беспокойную ночь, видя сны, в которых снова рисовала, а проснувшись, снова оказывалась в чужих стенах в роли экономки. После таких снов болели вновь старые раны. — Но вы забываете, что у меня нет времени на обучение. В этом деле нельзя торопиться, а я не могу взвалить на плечи Сары все домашние обязанности.

Константин видел, что она хватается за единственную возможную отговорку.

— По крайней мере, ты будешь давать мне советы и замечания?

— Конечно. Почему бы не начать с вида, открывающегося с балкона? — Алетта распахнула стеклянную дверь.

— Да, я попробую. — Он сидел уже лицом к окну, так как любил завтракать, глядя на сад. Константин выбрал одно из перьев, открыл пузырек с чернилами и пристально посмотрел на открытый перед ним блокнот. — Вид чистого листа пугает.