Потом я узнала, что меня подружкой Виталика сочли. Неприятно. Но через недельку такой жизни в отдел забежала Ксюша. Обняла меня и в своей безапелляционной манере на правах хозяйки заявила:

– Вы мне мою племяшку тут не обижайте! Не то смотрите у меня! – потом приказала мне, чтоб после работы я с Виталиком ехала на выходные на дачу.

Когда она ушла, все тихо-тихо так смотрели в мониторы и на меня даже глаз не поднимали. Решили, видимо, что я тетушке нажаловалась. А мне это и в голову не приходило.

А еще через месяц я познакомилась с Павлом. Случайно, на лестнице. Он спускался, я поднималась. Посмотрели друг на друга и одновременно поздоровались, хотя знакомы не были. В этот же день я столкнулась с ним у выхода. Он широко мне улыбнулся и пошел рядом. Я сразу поняла, что он познакомиться хочет. В моей старой конторе при поступлении на работу меня Вера Гавриловна по всем отделам провела, со всеми нужными людьми познакомила. А Василий Егорович этого сделать не удосужился. Поэтому я почти никого и не знала.

– Вы давно у нас работаете? – он смотрел на меня с легкой улыбкой.

Я улыбнулась в ответ. Он мне понравился. Стройный, худощавый, среднего роста, он был бы как все, если бы не озорной огонек в глазах. Ожидая ответа, он мне лукаво подмигнул, доброжелательно так, и мне вдруг стало смешно.

– Месяц назад устроилась.

– Устроилась? – это прозвучало у него саркастично. – У нас не устраиваются, нас только пристраиваются. Верно?

Несколько смутившись, я кивнула.

– Да не смущайтесь вы. Меня ведь тоже пристроили. Кстати, я Павел, – и он вопросительно посмотрел на меня.

– Катя, – прозвучало немного опасливо, но я и в самом деле опасалась новых знакомств.

– А вы замужем, Катя? – на мой неодобрительный взгляд со смешком протянул: – Это чтоб времени зря не тратить и необоснованных надежд не питать.

Пришлось ответить:

– Нет, – и уточнить на его требовательное «совсем?» – и не была. – И в свою очередь спросила: – А вы?

– Уже нет. – Прозвучало это спокойно, но какой-то внутренний надрыв все-таки присутствовал, это я почувствовала. – Но сын есть.

Кивнула, принимая его слова к сведению. В моем возрасте холостых мужчин, не задетых узами брака, законного или гражданского, практически нет. Если б я была матримониально озабоченной, я б такой встрече обрадовалась. Но мне хотелось отойти от передряг последних месяцев, и я восприняла его слова вовсе не так, как надеялся он.

Он явно приготовился к вопросу «почему вы разошлись?», это же стандартный вопрос всех одиноких женщин, но я прекрасно знала, что ни один разведенный мужик правду о своем разводе не скажет, да и вообще, правда у каждого своя, и спросила:

– А в каком отделе вы работаете?

– В производственном. Заместитель начальника отдела.

Я уже знала, что производственных отделов несколько. И то, что он не назвал свой отдел, меня насторожило. Но немного. Никаких дел с ним иметь я не собиралась, так что мне это было ни к чему.

Он ждал вопросов, их не было. Я вообще не знала, о чем говорить с мужчинами. О спорте? Но мне нравилось только фигурное катание, о хоккее и футболе я имела самое смутное впечатление. Не интересно мне это. Никогда не понимала тех дамочек, что жили интересами мужа, забывая о том, что они тоже личности. К чему такое самоуничижение? Мне всегда казалось это бессмысленным.

– Эээ… – Павел явно растерялся. Видимо, все его знакомые проявляли искренний и стойкий интерес к его персоне, а мне было до фонаря. – Похоже, вы перенесли какую-то личную трагедию.

Неужели по мне это так видно? В последнее время я почти успокоилась и о бабушке думала уже реже. Да и смена места жительства помогла. Теперь я уже не ждала, что из кухни выйдет бабушка и скажет мне «солнышко мое». В новой квартире жить стало легче, как и говорила мне Ксения.

Нехотя ответила:

– Недавно умерла бабушка, – голос нехорошо дрогнул, и я замолчала, чувствуя, что к глазам снова подступают слезы.

Он удивленно приподнял брови.

– Бабушка? Обычно по бабушкам печалятся, а не горюют.

Сухо пояснила:

– Меня, по сути, вырастила бабушка.

– Да? А где же родители?

– Разошлись, когда я еще маленькая была.

– Понятно, – он сочувственно посмотрел на меня. – Может быть, в кафе посидим? – он кивнул на кафешку, мы как раз проходили мимо «Самобранки». – Там неплохо кормят.

– Не хочу, спасибо. – Прозвучало сухо, но мне в самом деле не хотелось с ним говорить.

– А вы видели цветущие каштаны? – он широко улыбнулся, непонимающе глядя на меня. В самом деле, никому не нужная старая дева, и кобенюсь?

– Давайте как-нибудь потом, Павел, ладно? Я устала сегодня. – А потом я найду еще какой-нибудь предлог уклониться от навязываемого свидания.

– То есть потом будет суп с котом? – он опять проявил никчемушную проницательность.

– Ну почему обязательно «суп с котом»? В русском языке довольно много идиом для обозначения слова никогда: «когда рак на горе свистнет», «до морковкиного заговенья»…

Он подхватил:

– «После дождичка в четверг»…

Я улыбчиво подтвердила:

– Вроде того.

Он удрученно склонил голову и печально так вопросил:

– Я что, вам совсем не нравлюсь? – умный какой, знает, что никому не хочется обижать людей, говоря им неприятные вещи.

– Ну, почему, нравитесь. – Он победно улыбнулся, и тут я притушила его победную улыбочку одним словом: – Почти.

У него вытянулось лицо.

– Почти? И что это значит?

– Вы бы нравились мне еще больше, если бы пошли сейчас своей дорогой.

– То есть вы меня сейчас вежливенько так послали?

– Домой? Конечно.

– Как невежливо. А выглядите такой располагающей дамой.

– Располагающей к чему? К интиму? – да, я слишком прямолинейная, ну и что? Зато всем все сразу ясно.

Он засмущался, глазки долу опустя. Нарочито так, сразу видно, привык к актерству.

– Ну, если вы настаиваете, то я готов! – и посмотрел на меня смеющимися глазами. – Правда, я и не надеялся, что так сразу все и получится.

– Все сложится, хотите сказать?

Он многозначительно сложил ладони параллельно земле. Получилось пошло. Мне стало горько. Похоже, ни на что другое я не гожусь? Противно.

– Пошляк! – вырвалось у меня с излишним, пожалуй, презрением, и я быстро отправилась по дороге к видневшемуся неподалеку дому.

Он догнал и искренне сказал:

– Извини, я не хотел. – С чего это он перешел на «ты»?

Я фыркнула. Не хотел? Как раз хотел. Ничего не ответила, просто молча шла дальше. Он протянул руку, ухватил за локоть. Хотела вырвать, но он держал крепко.

– Не сердись, правда! Я давно не общался с девушками, забыл.

Вот врет!

– Вы с ними постоянно общаетесь, Павел. И наверняка именно с той категорией, которую сейчас так наглядно обозначили. И отстаньте от меня, потому что я к столь обожаемой вами категории не отношусь.

Он хотел возразить, но мимо нас шла моя соседка со своей шумной веселой семейкой. Она взглянула на меня, заметила мое возмущенное лицо и мгновенно пришла на помощь.

– Ой, Катенька! Вы с нами?

Я решительно влилась в их ряды, заставив нахального спутника отцепиться от моей конечности. Вместе с соседями дошла до дома и оглянулась. К моему удивлению, Павел хмуро смотрел мне вслед. Заметив, что я обернулась, постучал по сердцу двумя пальцами. Недоумевая, я вошла в подъезд. Что значит этот странный жест?

На следующий день на моем столе лежала роза на длинном толстом стебле со срезанными шипами. Ярко-алая, как кровь. И записка с одним-единственным словом «извини».

Мужчины снова смотрели на меня с ехидными ухмылками, а женщины завистливо. Нет, как мне не хватало своих старых коллег! Лизонька наверняка сказала бы что-нибудь смешное, Марья Ивановна привела бы мудрый пример из своей жизни, а Любовь Николаевна изрекла бы фривольное типа «от жизни нужно брать все, и даже больше». И никто не смотрел бы на меня с таким негативом.

– Новый поклонник? – якобы нейтрально произнес сидевший напротив Виктор.

– Понятия не имею. Это вы его видели, вы его и должны знать. – Сказала это с неприкрытым отвращением, но достали уже.

– Это Павел Громов из геологоразведовательного. У него после развода тормоза отказали, всех окружающих баб на прочность проверяет. – Данута презрительно сморщилась. Видимо, она тоже под разнарядку попала.

– А до развода он что, этим не грешил? – скептически поинтересовалась, убирая розу на край стола. – Что-то мне говорит, что у него уж слишком большой опыт.

– Было дело, – признала Данута. – Потому жена от него и ушла.

– Черного кобеля не отмоешь добела, – процитировала я всем известную поговорку и принялась за работу, больше не отвлекаясь по пустякам.

Но Дануте стало жаль розу.

– Завянет ведь, – сказала она, подойдя ко мне, взяв ее в руки и понюхав. – Хорошо как пахнет. Может, отдашь?

– С удовольствием, – я едва взглянула на цветок, внимательно анализируя полученные данные. – Конечно, жаль, если засохнет. Роза ни в чем не виновата.

Данута взяла ее, налила воды из кулера в высокий стакан, больше похожий на вазу, опустила в него розу и поставила перед собой.

– Тебе не стыдно забирать чужие подарки, Данута? – насмешливо спросил Виктор.

Не давая ей ответить, я сердито обрезала:

– Мне подарки не нужны! Особенно от откровенных волокит.

Наши пререкания прервал Василий Егорович, пришедший проинспектировать вверенный ему отдел. Увидев розу на столе Дануты, удивленно протянул:

– Данута, не ожидал от тебя такого. Ты же замужем! Неприлично, неприлично! А если я мужу скажу?

Она от начальника такого коварства никак не ожидала и растерянно захлопала накрашенными ресницами. Мужики злокозненно молчали, ожидая ее жалких оправданий. Пришлось вмешаться.

– Это моя роза, Василий Егорович, но она мне не нужна, вот ее и спасла Данута.

– Не нужна, говорите, Катерина Георгиевна? – он повернулся ко мне массивным телом. – Это хорошо, потому что эту розу я в руках Павла видел. А он… эээ… не тот, кто нужен приличной девушке.

– Согласна с вами, – я чуток склонила голову в подтвержденье его правоты.

– Молодец! – он аж крякнул от удовольствия. – Разбираешься в нашем брате! Правда… – тут он замялся, но я его и без продолжения поняла: он, как и мои драгоценные родственнички, желал бы видеть меня при хорошем мужчинке. – Ну, на этот предмет мы потом поговорим. Наедине.

Выяснив, кто чем занимается, он ушел, а Данута, лукаво мне подмигнув, утешила:

– Не журись, дивчина, теперь тебе непременно найдут добрые руки! И будешь жить-поживать, добро наживать!

– Что-то не хочется, право слово.

Главный в нашей комнате, обладающий на редкость странным именем Ананий Прокопьевич многозначительно на нас посмотрел, и мы тут же заткнулись. А вот нечего трепаться на работе! Сами не работаем и другим не даем!

После работы меня снова поджидал Павел. Насмешки на его лице уже не было. Пристроившись рядом, поинтересовался:

– Понравилась роза?

– Дануте понравилась.

– То есть ты ее ей отдала?

– Догадливый.

– Да я так сразу и предполагал. То есть ты меня не простила?

– А я тебя ни в чем и не обвиняю, следовательно, и прощать мне тебя не за что, – как-то сразу мы перешли на «ты». – Держись от меня подальше, мне ничего больше и не надо.

– Жаль, ты мне понравилась.

– И что с того? Тебе слишком многие нравятся.

Он искоса на меня посмотрел с каким-то виноватым выражением лица.

– Что, уже рассказали о моем недостойном моральном облике?

– Конечно, ты же местная знаменитость. От тебя по этой причине и жена ушла.

– Кто тебе это сказал? – он вскинулся, готовый сражаться за хрустальную чистоту своего нрава.

– Василий Егорович. – Это было вранье, но подставлять Дануту я не хотела. К тому же была уверена, что выяснять отношения к моему начальнику Павел точно не пойдет. – А что, он наврал? – я специально говорила гадости, чтоб проникся и отстал.

Павел вздохнул и даже малость покраснел.

– Ну, как сказать?..

– Да никак не говори. И так все ясно. – Он подтянулся, собираясь выдать на-гора очередную лажу, но я не дала: – И не вздумай заверять, что ты все осознал и больше не будешь. Будешь, и еще как!

Он огорчился. И даже без притворства. И посмотрел на меня с укором, сердито наморщив лоб.

– «Ах, вот какая ты! А я дарил цветы!» – насмешливо пропела я строчку из старой глуповатой песенки. – Да, вот такая я! И учти, я на тебя никаких видов не имею!

– А вот я на тебя имею! – Павел хмуро ухмыльнулся. – Мне давно никто так не нравился.

Я удивилась.

– А женился как? – Он поморщился, и я все поняла. – По залету?

Он смешно почесал кончик носа и признался:

– По залету, ты права. но не жалею. Сынулька классный.

– А жена наверняка жалеет. По сути, ты ей жизнь испортил.