― Оба-на! - словно шут, ухмыльнулся Митя, он все ещё сидел, развалившись на диване.

Отец обнял дочь за плечи и спокойно произнёс:

― Семейный совет держите? Что ж, семья Косовых, вот мой вердикт. Вера, пока не слишком поздно, звони арендаторам, пусть съезжают. Вы с утра выметаетесь в свою квартиру на Костюшко.

― Но, Ваня, - растерянно начала Вера Степановна.

― Я все сказал, освободите жилплощадь до полудня завтрашнего дня, хоть сейчас выметайтесь, мне всё равно. У вас мало времени осталось, вещи собирайте, - все так же твёрдо продолжил Иван Родионович.

― А если мы не съедем? - нагло спросил Митя, поднимаясь с дивана.

Иван плечами пожал.

― Так ведь поможем, ребятам со смены позвоню, вынесут. А ты дочь, покорми меня. Что сегодня вкусненького приготовила?

― Иди, вымой руки, будут капустные пельмени, - Лену трясло после разговора, но привычные хлопоты успокаивали. Она так была благодарна отцу, что он пришел вовремя, что заступился за неё и особенно за то, что принял такое радикальное решение, что у неё невольно полились слезы. Девушка отвернулась к мойке, открыла кран и поплескала в лицо водой.

Иван ушел в ванну. Оленька бросила на стол только недавно взятый кусок хлеба и убежала, Вера Степановна прошествовала следом за дочерью, гордо выпрямив спину, а Митя встал, подождал, когда отчим уйдёт из кухни, приблизился к Лене и прошептал:

― Зря ты так с нами.

Кинул недоеденный помидор и вышел.

― Дочка, почему ты не сказала об этом поганце? ― Иван Родионович вернулся в кухню. Он был сердит.

Лена погладила отца по плечу:

― Как? Как я могла тебе рассказать?

― Я ходил как слепой, - сокрушенно признался он.

― Ты не виноват, ты работал, - попыталась утешить его Лена.

― Я десять лет делал вид, что у нас семья. Я горбатился в доках, ты ― здесь, а пиявки только наглели, - Иван Нега никак не мог успокоиться, справиться с эмоциями.

― Давай закончим. Я не хочу, но могу расплакаться, а это ни к чему. Поешь, поспи. Утро вечера мудренее. Если поутру не передумаешь, - дочь достала из холодильника бутылку водки, налила две стопки, они с отцом чокнулись и выпили.

― Не передумаю. Сил нет их видеть. Ты мне здесь постели, не могу с ней в одной комнате находиться, - Иван Родионович налил ещё по одной, закусил пельмешками.

― Не хватает, чтобы ты заболел и умер. Тогда я точно не выдержу, - предупредила дочь.

― Не дождутся, - заверил отец.

Они долго сидели за столом, вспоминали погибшую Татьяну. Впервые за столько лет у отца нашлось мужество поговорить с взрослой дочерью. Он пытался перед ней оправдаться, а Лена успокаивала, что всё прошло, и у них будет замечательная жизнь.

Было слышно, как Оленька кричала на мать, иногда что-то говорил Митя, падали вещи.

― Какое счастье, что Вера оказалась алчной, надеялась получить ещё одну квартиру, не прописывалась к нам. Я, дурак, предлагал. Она и брак регистрировать не стала, думала получить привилегии от военного ведомства как вдова. Зато теперь без хлопот съедут. Иди спать, тебе рано на работу собираться, - поделился с дочкой Иван Родионович, она и не знала об этом.

― Тебе здесь удобно, папа? ― Лена убрала посуду, проветрила, выключила верхний свет, оставив бра.

― Нормально, ночь переночую.

Лена ушла в свою комнату. В счастье, что они завтра с отцом останутся вдвоём, не слишком верилось. Вот Петя удивится! Он так и не пришёл попробовать пельменей, ныть будет. Вот завтра и поест и новости узнает.

Хотя весь разговор был тяжёлым, и пока не верилось, что скоро не будет Косовых в их доме, робкая радость теплилась в душе Лены.

Она давно прекрасно понимала, что все эти годы они с отцом оказались заложниками семьи Косовых.

Однако ничего не собиралась говорить отцу, это был его выбор, и она не имела права что-то ему высказывать.

Лена строила планы, что всё же когда-нибудь выйдет замуж, и, если отец пожелает, заберёт его к себе, хотя понимала, как это наивно.

Семейство она не осуждала, да и никого не винила. Кто знает, как бы сложилась их жизнь с отцом, если бы не Косовы, отец мог спиться. А Вера Степановна держала всех железной рукой, и её было немного жалко.

Лена по привычке повернула ключ в двери, переоделась в длинную фланелевую ночнушку, погасила ночник и улеглась. Немного повертелась, устраиваясь удобнее, и затихла. Незаметно подкралась дрема.

Митька навалился на неё неожиданно, одной рукой зажал рот, а второй, откидывая одеяло, попытался задрать рубашку.

― Не хочешь за меня замуж? Никуда не вывернешься! Завтра мы уйдём, но сегодня я заделаю тебе ублюдка, - прошипел он.

От ужаса, что она закрыла себя с этим человеком в комнате, Лена замычала и стала яростно сопротивляться, выгибаться, чтобы освободить рот, отталкивала его руками и ногами. Она пыталась дотянуться, пнуть хотя бы куда-нибудь, но не видела его. Дышала прерывисто, носом, волосы мешали, лезли в глаза, она ослепла от льющихся слез и от страха за свою жизнь.

У неё заболели губы, зажатые его рукой. Он давил с такой силой, что стали болеть зубы. Казалось, что его пальцы раздавили её череп и порвали щёки, так сильно он прижал ей голову к подушке.

Болела спина, болело бедро. Он вдавил Лену в матрас, ногтями разодрал кожу на ноге, задирая рубашку. У неё болели руки и ноги, оттого, что она била ими куда попало, отталкивала, пытаясь сбросить. Она сорвала ноготь, с такой силой и ненавистью выщипывая из его руки, которая держала рот, куски кожи с мясом. Рванула его ухо, он вывернул голову, и она ногтями процарапала ему по лицу.

И всё равно он побеждал, потому что был сильнее, и на его стороне была внезапность. Лена теряла сознание.

У неё получилось пнуть его коленом в пах, когда он задрал, наконец, ей рубаху и освободил ноги, и это вновь придало силы. Но от её пинка он озверел ещё больше. Ему в этот момент уже не нужна была женщина, им руководила лишь месть и остановить его могла только победа над жертвой. Митька чувствовал, что одерживает верх и усилил натиск. Кровавая муть в голове не давала осознать, что он убивает девушку.

В дверь комнаты заколотили.

― Лена! Лена открой! У тебя все в порядке? Лена, я буду выламывать дверь! - стучал и кричал отец.

Митька скатился с неё, напоследок ударив кулаком в живот.

― Только пикни, я и отца твоего прикончу, - злобно прошептал он и спрятался за портьеру.

― Ты что, папа? - хрипло, со второго раза крикнула, Лена, тяжело дыша. - Ты меня разбудил, я спала.

― Митьки нигде нет, я беспокоиться начал. Откроешь?

― Да, скоро выйду.

― Я не сплю, приходи.

Лена вытерла пальцы и рот о пододеяльник. Кровь в темноте была чёрной.

Митька прятался за портьерой, но она была уверена, что он больше не нападёт.

Лена сползла с кровати, кое-как, трясущимися руками, открыла дверь. Отца в коридоре не было, он ушёл в кухню. Она прокралась на цыпочках мимо, закрылась в ванной и посмотрела на себя в зеркало.

Волосы были всклочены, она все ещё хрипло дышала.

Ладонь насильника отпечаталась на лице, губы оказались опухшими и разорваны, на зубах багровела кровь.

В глаза себе она посмотреть не смогла, она не знала, что или кого там увидит.

Страх и ярость плескались где-то внутри нее, в животе, рвались наружу, и Лена боялась, что они вырвутся, превратят её в чудовище, и тогда она пойдет убивать Митьку.

Лена кое-как залезла под душ, включила холодную воду и подставила лицо под струи. Было невыносимо больно и холодно, но она терпела, боль от ледяной воды отступала, утихала. Так же утихали её эмоции, замораживались, сначала ушел страх, потом уползла ярость, и ей стало покойно.

Живот, куда он ударил, горел огнём. Она наводила холодную струю на место удара, и там успокаивалось, не так пульсировало. Руки тряслись. Слезы лились, или это была вода? Лена замирала, успокаивая боль холодом, мысли словно замирали вместе с ней и прятались.

Ей бы сейчас пару таблеток, но аптечка была в кухне. «Отца отправить из кухни не получится. Он не должен видеть, что со мной, иначе произойдёт убийство. Он не должен видеть».

От ледяной воды Лена совершенно окоченела, её сотрясала крупная дрожь. Она переключила воду на кипяток, не в силах больше терпеть холод. Кожа постепенно согревалась, а боль возвращалась.

Сорванный ноготь болел сильнее, чем губы и живот, она кое-как смогла замотать его подручными средствами, тряпки для мытья у них хранились в шкафчике. Лена пыталась вымыть, выковырять из-под ногтей кусочки кожи и кровь мерзавца, чтобы на ней не осталось ни грамма, ни молекулы этого существа. Отец ждал ее, а она никак не могла решиться выйти из безопасного места.

Сколько прошло времени, она не знала, но надо было выходить.

В кухне горел свет, и раздавалось мирное сопение. Отец, не дождавшись, уснул. Лена крадучись подошла к столу, взяла нож, погасила свет и пошаркала к себе в комнату.

Она зажгла свет, оставив дверь открытой настежь, проверила под кроватью, за портьерами, в шкафу.

Подонок исчез.

Дверь она закрыла на ключ. Подошла к кровати, стянула на пол простыню, наволочку с подушки, пододеяльник. Всё было испачкано в её и его крови. У неё хватило сил застелить постель покрывалом, сверху она уложила подушку и одеяло и легла. Одной рукой управляться было несподручно.

Боль, особенно в животе, пульсировала, возвращалась, губы и бедро болели не так сильно.

Ей нужен был лёд, но в кухню зайти не решилась, боялась нечаянно разбудить отца. .

Лена встала, открыла окно, спасибо, подоконники были широкими, соскребла весь снег, до которого дотянулась, скатала его в комок, обернула какой-то тканью из шкафа и легла, прикладывая попеременно к животу и губам, а палец засунула в сам комок.

Снег таял, промочил ей рубашку, стекал на кровать, но облегчал мучения. Она не выключила свет, не смогла остаться в темноте. Изредка впадала в дрему, но тут же в испуге открывала глаза.

Сон всё-таки сморил девушку.

Она проснулась по будильнику.

Кое-как сумела надеть джинсы и носки, сверху свитер, волосы не получилось заплести, свернула в бабушкин узел и заколола шпильками. Так сойдёт. Сегодня отработает, а завтра выходной, отлежится, напьётся таблеток.

Папе скажет, что сорвала ноготь, когда окно открывала. Зачем? Душно. Ей и сейчас не хватает воздуха, скорее бы на улицу. Только макияж наложить.

Все тело болело и не хотело слушаться.

Лицо оказалось припухшим, там, где пальцы выродка впивались в щеки, проявились синяки. Губы треснули в нескольких местах. В месте удара кулаком на животе появилось чёрное пятно.

Лена наложила на лицо несколько слоёв пудры, прикрыв синяки, глаза накрасила ярко, губы обвела красной помадой. Спасибо мачехе, косметику не успела убрать из ванной.

Палец забинтовала. Смотреть, что там с ногтем не хотела, страшно. Она надеялась в обед дойти до клиники и попросить, чтобы ей все обработали.

Её мутило, все раненые места болели, в животе что-то дёргалось, особенно когда наклонилась, чтобы застегнуть сапоги. Ох, какое мученье. Еле справилась.

Лена выпрямилась, в глазах потемнело, но она, преодолев головокружение, вышла из квартиры. Было немного рано, Петя спустится позже. Она просто будет стоять на улице и курить. И дышать холодным воздухом. Хорошо бы лёд приложить, но папа спал, беспокоить его не хотелось.

Она ни о чём не думала, Никаких чувств, кроме боли, не испытывала. За ночь она вымерзла внутри, как тот комок снега, что сумела наскрести.

Петя увидел Лену возле своей машины и удивился, обычно она на две - три минуты умудрялась опаздывать. Возле неё валялось, он насчитал, шесть окурков. Значит, она курила уже седьмую сигарету, пока ждала его. И её лицо было вульгарно разукрашено.

― Привет, Лен. Ты чего?

― Привет. Не выспалась. У нас разъезд. Косовы съехали. Наконец, отец повёл себя как мужик.

Сказано было грубым, каким-то вульгарным тоном.

― Лена! Ты ли это? - игриво спросил Петя и заткнулся.

Лена посмотрела на него чёрными мёртвыми глазами.

― Я, Петя. Просто ещё не поняла своего счастья. Мы едем, или такси вызывать?

Это существо, что прикинулось его Леной, напугало Петю.

― Едем.

Молчали всю дорогу.

Не доезжая до офиса, Лена вдруг закричала «Останови!» и почти на ходу выскочила из машины. Её вырвало. Она стояла, согнувшись, попыталась выпрямиться, снова закричала и стала падать. Петя, вышедший помочь, подхватил её, отволок от сугроба в сторону, чтобы она не испачкалась, кое-как пристроил на снег и вызвал неотложку.