– Только за то, что ты танцевала с ним в этом странном месте?

– За это, и за остальное... Но я быстро его спровадила! Я помнила о свидании с тобой в восемь часов. Мне нужно было еще зайти домой, чтобы переодеться...

– ...и чтобы заплатить Люсьену?

Он почти прокричал эти слова.

– Ты вызываешь у меня отвращение! Я еще никогда не встречал девушку, которая бы с таким цинизмом и, одновременно, с такой невинностью, рассказывала о подобных вещах!

– Потому что они тебя не любили... Зачем им было говорить тебе правду? Я тебе повторяю еще раз: я говорю правду, потому что люблю тебя.

– Ты меня любишь! Не опошляй такие слова, ты, должно быть, говорила тоже самое, два часа назад клиенту с дансинга! А вчера? Перед тем, как ты появилась передо мной в своем сари, у тебя был уже кто-то?

– Конечно, в три часа... Это постоянный клиент, который приходит ко мне.

– К тебе?

– То есть, к Люсьену. Но это как бы и «ко мне», потому что я плачу сто франков в день за то, чтобы чувствовать себя как дома.

– Твой сутенер позволяет тебе приводить к нему в дом клиентов?

– Ему все равно, так как я это делаю после обеда, а он в это время на скачках. Он мне сам это предложил: «Если это тебя устроит – принимай дома, я не возражаю. Потрудись только объяснить клиентам, где ты живешь, чтобы они ничего не спрашивали у привратника».

– Они что, не замечают, что в соседней комнате живет мужчина?

– Я всегда слежу за тем, чтобы дверь этой комнаты была закрыта; если бы один из клиентов и заметил что-то, то я бы сказала, что это квартиросъемщик, что он, например, служащий министерства финансов.

– И он бы тебе поверил?

– Пока у них есть желание, они готовы поверить во все, что угодно. Добившись своего, они думают только о том, как бы побыстрее уйти. Так что они не задают много вопросов. К счастью, они не все такие, как ты! Должна признать, что с тобой все по-другому: я уже счастлива оттого, что ты меня обо всем расспрашиваешь. Теперь ты все знаешь.

– Что больше всего поражает меня в этой истории и что выше моего понимания, так это то, что, как девушка, воспитанная в своей стране в строгих мусульманских правилах, не только выслушала какого-то Люсьена, но еще и последовала его советам!

– Вот именно, я это сделала потому, что не могла больше выносить этот тиранический надзор, вплоть до своего совершеннолетия. У меня было неистовое стремление к свободе, поэтому я воспользовалась любым удобным случаем.

– Связав себя с этим мерзким типом?

– Я уже тебе говорила, что он ничего для меня не значит. Поэтому не стоит больше об этом говорить: это только испортит твой прекрасный образ, который я сохраню о тебе.

Она поднялась с дивана, не спеша одела туфли, в ее глазах была решимость. Он молча смотрел на нее.

– Будь так любезен, вызови такси.

Он не шелохнулся.

– Ты что хочешь, чтобы я возвращалась домой пешком, после того, как вчера вечером мы побывали в самых шикарных местах? Разве ты не понимаешь, что первый же мужчина, увидев меня на улице в таком виде, предложит мне свои услуги, и что я буду вынуждена, против своей воли, воспользоваться ими. Ты этого хочешь?

– Замолчи! Ты чудовище, в тебе сочетаются двуличность, искренность, простодушие, беспринципность, равнодушие, алчность... К тому же, ты красива! Он не дурак, этот Люсьен! Увидев тебя, он сразу понял, что ты для него как манна небесная!

– Он не произвел на меня никакого впечатления: это жалкий тип. Я просто использую его дом, чтобы делать то, что я хочу, телефон, как свое орудие труда, фальшивый контракт, чтобы остаться в этой стране, его связи в префектуре, на которые – у меня был случай убедиться в этом – можно рассчитывать в случае непредвиденных обстоятельств.

– Понимаешь ли ты, что говоришь сейчас как настоящая девка?

– А я ею и являюсь! И я ею собираюсь остаться, я тебе это обещаю! Но я запрещаю тебе меня так называть, потому что с тобой я вела себя по-другому!

Смущенный, растерянный, раздираемый непреодолимым желанием снова ее обнять и желанием наказать ее за тот образ жизни, который она вела, Ален был почти готов простить ее. Когда она произносила последнюю фразу, ее черные глаза метали молнии, в которых досада смешалась со страстью.

– Послушай, Хадиджа...

Теперь уже в его голосе чувствовалась усталость:

– Такая жизнь тебе нравится?

– Если я тебе скажу, что она мне совсем не нравится, как я это говорю всем своим клиентам, которые делают вид, что жалеют меня, то это будет не совсем так... Конечно, я от нее не в восторге! Но она единственная, которая позволяет мне скопить достаточно денег, не поднимаясь рано утром, чтобы, в один прекрасный день, заняться тем, чем захочу.

– То есть, совсем ничего не делать?

– Да, за исключением того, чтобы быть с мужчиной, которого полюблю.

– А если бы этот человек потребовал от тебя немедленно бросить твое ремесло?

– Я бы ему охотно повиновалась... Я бы даже ему сделала кучу подарков, истратив часть своих сбережений.

Тоном, не допускающим возражений, Ален произнес:

– Такой мужчина был бы худшим сутенером, чем твой месье Люсьен. Эти деньги лучше всего оставить в банке. Кто знает, может быть когда-нибудь ты сможешь купить приданое для одной из твоих сестер. По крайней мере, может быть кому-нибудь они пригодятся, чтобы обучиться во Франции, получить хорошую специальность.

– Что? Привезти кого-нибудь из моих родственников сюда? Никогда в жизни! Если я увижу, хотя бы одного, кто приедет сюда, я убегу в другую страну. Ты не знаешь, что это такое «арабская семья». Когда один приезжает, будет через несколько дней десять, а потом пятьдесят, а потом бесчисленное количество, как за обедом, которые давал мой отец, это настоящее сборище.

– Ладно, не будем говорить о твоих сестрах. Поговорим о тебе.

Он помолчал, затем сказал:

– Можешь остаться у меня. Но с условием, что буду твоим единственным мужчиной на долгое время.

– Ну, скажем, Ален, на несколько лет. Это уже неплохо. Обними меня.

В этот момент оба ощутили сильное желание друг друга. Им так хотелось быть вместе, но все же он сумел удержаться и сказал:

– Теперь, когда перед нами не существует никаких недоразумений, надо решить еще одну проблему.

– Ты имеешь в виду этого беднягу месье Люсьена?

– Неужто тебе его жалко?

– Ну это уж слишком. Это ведь негодяй, ничтожество.

– Это твой тип.

– Нет, это не мой тип. Его единственная страсть – скачки, а любовь в его жизни – телевидение. Если даже он и живет с женщинами, то он не способен быть мужчиной в жизни какой-нибудь из них. Для того, чтобы мужчина стал всем для какой-нибудь женщины, он должен обладать превосходными качествами, как ты, например; это почти что талант, и быть настоящим возлюбленным – это искусство, и вовсе не так просто.

Но Ален продолжал говорить о своем:

– Поскольку сегодня вечером ты полностью покидаешь его жилище, я хочу, чтобы мы с ним расквитались и оплатили все по счетам. Я думаю, ему необходимо преподать хороший урок. Это тем более необходимо, чтобы ни он, и никто из его дружков больше тебе не встречались в жизни и не доставляли неудобств. Может, ты предпочитаешь подождать меня здесь, а я займусь им? Он должен быть в это время дома перед своим телевизором. Что ж, я ему сейчас предоставлю такую спортивную передачу. У тебя есть ключ от жилища? Давай его сюда.

– Вот. И все же я пойду с тобой, чтобы показать, где он живет. Потому, что по адресу это не так просто найти. Да и потом, никогда не знаешь, может быть, я тебе пригожусь. Все-таки нужно забрать все мои платья. Ведь за то время, что я появлялась перед тобой, ты должен был заметить, что у меня их предостаточно. Твоя машина достаточно большая, все поместится. Я не хочу ничего оставлять у этого Люсьена.

– Еще чего не хватало,– заметил Ален,– что касается сувенира, то я ему оставлю хороший. Да, кстати, подумай, надо же забрать и твои украшения.

– Не беспокойся, пока ты будешь разговаривать с ним, я соберу все свои вещи. Я заберу их из матраца и даже зашивать его не буду. Пусть будет так.

– Да, и еще вот что, не можешь ли дать мне еще одну справку. Этот супермен, случайно, не вооружен?

– В его отсутствие я проверяла квартиру, но я ничего такого не заметила. Я не нашла ни оружия, ни долларов, ни интересных бумаг, но, ты знаешь, все трудно предвидеть, будь осторожен. Самое дорогое для меня теперь – ты.

– Из того, что я услышал о нем из твоих уст, я думаю, что я с ним справлюсь. Я не буду брать оружие, я постараюсь с этим мямлей мягко и убедительно поговорить. Ну что, поехали?

– Поехали,– сказала она.

Когда они вошли в переднюю, дверь в комнату Люсьена была закрыта, но слышно было, что телевизор работает, и хозяин находится там.

Хадиджа проводила сначала Алена в свою комнату, где вполголоса они провели короткое совещание, чтобы выработать тактику действий.

– Что мы предпримем? – спросила она тихонько.

– Используем эффект неожиданности. Дорогая, забери сначала свои драгоценности. А в это время я перейду к действию. Когда нужно будет – я тебя позову.

После того, как она быстро распорола матрац и забрала украшения, Ален постучал в соседнюю дверь.

– Это ты? – донесся невнятный голос.– Ты уже пришла, что тебе нужно?

Не отвечая, Ален открыл дверь, которая даже не была закрыта на ключ. И перед его взором предстала картина, которую описала в точности Хадиджа. Мужчина и все убранство этой комнаты производили неприятное впечатление. Лежа на своей кровати, одетый в старый выцветший халат, месье Люсьен наслаждался тем, что ему представляло телевидение, положив свою голову на две подушки, чтобы лучше было видно.

На ночном столике, рядом с ночной лампой, которая, кроме экрана телевизора, тоже приносила немножко света в эту комнату, стояла также бутылка виски, уже наполовину опустевшая, ведерко со льдом и стакан.

Нападающий заметил сразу, что тот, которого он принимал за своего противника, был уже немолодым человеком: череп, лишенный почти всякой растительности, оплывшее лицо, огромные мешки под глазами, вялые отвисшие щеки заканчивались двойным подбородком. Личность этого человека не вызывала никакой симпатии. Он был невысокого роста, какой-то расплывшийся, на коротких ножках. Облик этого человека, чем-то напоминавшего хомяка, вызывал чувство презрения и жалости.

Да, Хадиджа была права. Это был мелкий, никчемный негодяй.

Появление нежданного посетителя настолько ошарашило и испугало хозяина комнаты, что он несколько мгновений оставался с открытым ртом и не мог произнести ни слова. Наконец он выдавил из себя:

– Вы кто?

– Человек, который не желает тебе ничего хорошего,– холодно ответил Ален, подошел к телевизору и выключил его.

– Вы не имеете права мне тыкать,– промолвил сутенер, пытаясь подняться со своей постели, но светловолосый атлет подошел к нему и быстро уложил на постель, приказав:

– Лежи, тебе так будет удобнее. Разговаривать же на «Вы» с таким подонком, как ты, было бы оскорблением для французского языка... Короче, значит ты – Люсьен. Месье Люсьен, красавчик Люсьен, который содержит целый гарем, который на него работает. Должен признаться, что твои подружки не очень требовательны,– могли бы выбрать кого-нибудь получше.

– А где арабка? – вдруг вскричал Люсьен.

– Ах, так вот как ты называешь прелестную соседку. А не мог бы ты называть ее как все – Хадиджа?

– Это трудно выговорить.

– Зато тебе легко получать от нее деньги.

– По моему совету она пользуется для работы другим именем – Айша.

– Для работы? Ну и метафоры ты однако же подбираешь, дорогуша. Так вот: запомни, что та, которую ты называешь Айша, больше никогда не будет на тебя работать, в том смысле, что ты подразумеваешь, ну и кроме всего прочего, она сейчас в комнате, которую ты ей любезно предоставил, собирает вещи.

– Это тебе так просто не сойдет!– воскликнул Люсьен.

– Будешь орать, я тебя живо успокою. А потом вызову полицию. Ты этого хочешь?

Месье Люсьен замолчал, а Ален продолжил:

– Думаю, ты согласишься, что предпочтительнее объясниться спокойно и достойно между нами двумя, Насколько я знаю, она приносила тебе ежедневно сто франков, то есть семьсот франков в неделю.

– Неправда! Ложь! Она приврала. Она приносила мне лишь шестьсот франков в неделю, а иногда и меньше. По воскресеньям и по праздникам она отдыхала.

– Посмотрите только! Так ты оказывается весьма великодушный человек. Даже предоставил ей выходные дни, Может, ты еще и страховку ей выплачивал, как? Ну, хорошо, сойдемся на шестьсот. Значит шестьсот франков в неделю. Умножаем на пятьдесят две недели..., а кстати, надо же подумать, ведь отсюда четыре недели обязательного отпуска, таким образом мы имеем сорок восемь недель. Шестьсот франков умножаем на сорок восемь, итого получается двадцать восемь тысяч восемьсот франков за год. Надо еще добавить пять дополнительных месяцев, поскольку Хадиджа, или как ты ее называешь Айша, оставалась под твоим покровительством семнадцать месяцев. Пять месяцев – это двадцать одна неделя. Это получается у нас двенадцать тысяч шестьсот франков. Теперь складываем первый и второй результат. Что нам дает общую сумму за семнадцать месяцев? Сорок одна тысяча сто франков. Признайся, что ты ничего не уплатил в налоговое управление. Надо сказать, что это не плохо. Таким образом ты спокойно можешь ходить на скачки и проигрывать там деньги.