Он был рядом, этот техасский ковбой, которого она любила больше жизни, он скрывался под превосходно сшитым фраком, накрахмаленной рубашкой и строгими брюками, и это означало, что, стоит только избавиться от всего этого, как он вернется к ней, неистовый Стоун Прескотт, настоящий мужчина и пылкий любовник.

Тэра за руку потянула Стоуна из кресла, и когда свет упал на ее левую щеку, тот не поверил своим глазам увидев явственную отметину пятерни.

— Что это? Работа Рутерфорда? Не справился с мужчиной, так решил отыграться на женщине?

— Не обращай внимания. — рассеянно ответила девушка, стягивая рубашку с его плеч и бросая на спинку кресла, на фрак и жилет. — Это совершенно не важно сейчас.

— Нет, важно. — возразил Стоун со сдержанным гневом. — Пока я жив. никто не смеет поднять на тебя руку…

Он оборвал фразу, так как пальцы Тэры проследили густую дорожку волос по всему его животу вниз.

— Это дело прошлое. — продолжала Тэра куда-то ему в грудь, просовывая пол брюки и вторую руку. — Рутерфорд заплатил за эту вольность. Стоун, можешь не сомневаться. Последний раз я его видела валяющимся на полу навзничь, так что прекрасно был виден глаз, который я лично ему подбила. По-моему, он опозорился окончательно и бесповоротно.

— Пощади, я так долго не выдержу! — взмолился Стоун, разрываясь между желанием, чтобы ласка продолжалась, и страхом, что не сумеет сдержаться и набросится на Тэру до того, как скажет главное. — Ты все время твердишь мне, что можешь за себя постоять. Будем считать, что ты это доказала, но. по-моему, это грустно, когда в трудной ситуации женщина должна надеяться только на себя. Впредь я буду твоим защитником, Тэра. — Он взял в ладони прекрасное лицо своей возлюбленной и ответил на вопросительный взгляд улыбкой. — У меня есть такое право, потому что я люблю тебя, милая. Те quiero. Я столько раз повторял это на языке, который считаю родным, что было непросто произнести эти слова по-английски. Я хочу, чтобы ты знала: я давным-давно мечтал сказать тебе это. Может быть, судьба Слишком поздно предоставила мне такой шанс, но я готов на все, чтобы ты оставалась со мной. Отдать тебя другому — все равно что лишиться части себя, жизненно важной части, Тэра. Я не могу жить без тебя, не могу и не хочу. Я люблю тебя, Тэра!

С минуту девушка могла только смотреть на него во все глаза. Она приготовилась к борьбе, к жертвам, к долгим уговорам, но вместо этого услышала то, на что не смела и надеяться. Стоун и впрямь был не слишком скор на признание, но тем дороже, тем драгоценнее показалось оно, когда наконец произошло. Счастье захлестнуло Тэру с такой силой, что она едва устояла на ногах. Она добилась его, добилась своего избранника, с которым по странному капризу судьбы познала страсть прежде, чем любовь!

Она заметила перстень только тогда, когда Стоун снял его с мизинца. Теплый от долгого пребывания на его руке, он легко скользнул на палец и пришелся как раз впору.

— Надеюсь, ты одобришь мой выбор, потому что он не случаен. На этом перстне ровно столько алмазов, сколько ночей мы провели вместе, а аметист напоминает цвет твоих глаз. Я подумал об этом камне чуть ли не в первую нашу встречу… и еще о диких фиалках в тенистом месте у реки. Кольцом этим венчаюсь я с тобой, милая, и если я тебе еще нужен, возьми меня в мужья раз и навсегда.

— Если ты мне нужен? — эхом повторила Тэра. — Ты только послушай себя, Стоун!

В порыве, неожиданном даже для нее самой, девушка бросилась ему на шею и так крепко обняла его, что он засмеялся, довольный.

— Ты нужен мне сейчас и был нужен всегда. Как бы мы ни ссорились, ты всегда оставался для меня единственным, желанным, неповторимым! Я долго ждала от тебя слов любви, но сама… Боже мой, Стоун, ты и представить себе не можешь, как давно я люблю тебя! Я любила тебя уже тогда, когда ты и слова-то такого не знал!

— Опять за свое! Тебе бы только уязвить бедного косноязычного ковбоя! — воскликнул Стоун в негодовании, почти неподдельном, подхватил Тэру на руки и понес к кровати необъятных размеров, заранее предвкушая, какие возможности сулит все это пространство. — Я готов поверить каждому слову… если только ты докажешь свою любовь на деле.

Тэра не преминула ущипнуть его побольнее, отчего оба свалились на атласные простыни, покрывало с которых было предусмотрительно откинуто.

— Докажу все, что хочешь, только попроси, — промурлыкала она и по-кошачьи изогнулась, чтобы всем телом потереться о его мускулистый торс. — Надеюсь, ты никуда не спешишь, по крайней мере этой ночью? Если уж я начну доказывать свою любовь, то со всей полнотой, всеми способами…

Это обещание вызвало в воображении Стоуна картины одна другой заманчивее. Ладони легли на его тело и заскользили все ниже. Он откинулся на спину, но не закрыл глаз, чтобы можно было не только ощущать, но и видеть ласку. Тэра как будто поставила целью заново открыть для него и для себя каждое чувствительное местечко на его теле. Чем дальше, тем больше преуспевала она в науке обольщения, и Стоуну странно было даже вспомнить времена, когда наслаждение для него было сосредоточено в том, чтобы взять женщину. Для него открылось множество иных источников удовольствия, волны которого пронизывали вес тело, а не только мужскую плоть. Он чувствовал прикосновения рук и губ, и теплое дыхание, и когда все-таки закрыл глаза, ему показалось, что веер из страусовых перьев скользит, легко касаясь самых интимных мест, отчего желание снова стало неистовым. Стоун привлек к себе Тэру рывком, стиснул ее в объятиях так, что она застонала. Но ему все было мало, мало, это была даже не потребность, а жажда, голод, которые нуждались в близости более полной, чем самое тесное объятие.

Тэра высвободилась гибко, как змейка, и Стоун уступил, разрываясь между потребностью в близости и желанием продлить ласку. Руки и губы снова завладели его телом, и он испытал смутное удивление, что способен так долго выносить эти сладкие муки. Тэра ткала вокруг него паутину чар, доступных ей одной, и он с готовностью позволял опутать себя, с восторгом приветствовал это упоительное рабство. С ней он забывался настолько, словно ничего уже не существовало, кроме безумной, едва выносимой и все же сладкой потребности, старой как мир.

Наконец настал момент, когда Стоун ощутил, что не сможет дольше оставаться пассивным, какое бы удовольствие он при этом ни испытывал. Он мог доказать этой волшебнице, что и сам знает магию не хуже нее, он просто должен был доказать это.

Тэра покорилась мгновенно, угадав, что настал момент поменяться ролями. Она могла бы ласкать Стоуна и дольше, наслаждаясь этим почти так же, как и он сам, но желание испытать ответную ласку уже окрепло в ней. Только что она в какой-то мере обладала им, он был в полной ее власти, как укрощенный лев, но она знала, что это ненадолго, что рано или поздно наступит момент, когда Стоун овладеет ее телом и душой и заставит ее потерять голову от наслаждения. Она была готова покориться его неистовым, почти сокрушительным объятиям и не только не возражала против легкой боли, которую они приносили, но призывала ее, ибо боль была частью наслаждения. Он никогда не был груб настолько, чтобы оттолкнуть ее грубостью. Она любила тяжесть его влажного, горячего тела, так чудесно пахнущего особенным мужским запахом, любила берущие, властные поцелуи и ласки, доводящие до экстаза, но никогда не насыщающие, а лишь обостряющие желание.

Губы Стоуна жадно поймали стон ее наслаждения и другой — когда Тэра испытала мгновение проникновения. Радость обладания была сама по себе прекрасна, но ощущения, которые обладание несло с собой, были превыше всяких сравнений. Два тела двигались в одном ритме, два сердца бились, как безумные, и казалось, что две души рука об руку поднимаются все выше и выше; к вершине блаженства. По мере того, как это длилось, Тэра пребывала в счастливой уверенности, что уж на этот раз не переживет наслаждения настолько острого. Оно охватило се и не желало отступать. На этот раз не одна волна, а несколько подняли ее на своем гребне, а когда наконец отхлынули, она еще долго пребывала между двумя мирами, как будто рассталась со своей телесной оболочкой и стала наслаждением в чистом виде.

И все же она уловила и разделила момент, когда Стоун излился внутрь ее тела, уловила его содрогания и приглушенный стон его удовольствия. Потом наступили минуты покоя, когда оба лишь безмолвно сжимали друг друга в объятиях, не находя сил даже на то, чтобы разжать их. Одинокая слезинка скатилась по щеке Тэры, знак великого счастья, которое она испытывала.

— Если бы только так было у нас с тобой всегда… годы и годы… — прошептала девушка, касаясь губами бешено бьющегося пульса на крепкой шее Стоуна и отводя дрожащими пальцами волосы, упавшие на его влажный лоб. — Знаешь, как пусто мне было без тебя? Все было пусто, и душа, и тело. А теперь я полна, Стоун, любовь моя! Я всегда хотела сказать тебе, что в тебе весь мой мир, ты мое солнце, и луна, и звезды. Это значит, когда тебя нет со мной, кругом только тьма и холод, а я… я не живу, а существую.

— Неплохо бы твоему дедушке выслушать все это. — с ласковой усмешкой заметил Стоун, перекатываясь на бок и приподнимаясь на локте, чтобы заглянуть ей в лицо. — Хотя, боюсь, упрямец и тогда заявил бы, что это всего-навсего преходящее увлечение.

— Тогда что же ты собираешься предпринять… если собираешься? — спросила Тэра с вернувшейся тревогой.

— Конечно, собираюсь. Или ты думаешь, что я наговорил тебе красивых слов только для того, чтобы мы снова оказались в постели? Что нужно для того, чтобы ты наконец мне поверила? Одна попытка уже была, только что, но у меня в запасе есть и другие варианты, если тот не показался тебе достаточно убедительным. А может, у тебя есть какие-то пожелания? Давай обсудим лучше их, а о будущем подумаем завтра.

Тихий довольный вздох сорвался с губ Тэры, когда поцелуи и ласки возобновились, возвращая ее к жизни и наслаждению, раздувая едва отпылавшее пламя в ее крови. Как быстро, с какой готовностью она вспыхнула снова! То была страсть, подобная совершенному солнцу, чей обжигающий жар и сияющий свет поддерживали жизнь в маленькой вселенной, созданной двоими и существующей для двоих.

— Это еще что такое? — пробормотал Райан О’Доннел, садясь в постели и инстинктивно вглядываясь во тьму, хотя звук, который разбудил его, раздался где-то за пределами его комнаты.

Слух у старика был так же остер, как и дальнозоркое зрение, и он прекрасно знал, что приглушенный женский крик раздался наяву, а не в его сне. Кряхтя, Райан сполз с высокой кровати, облачился в халат и отправился на разведку. В коридоре было тихо и пусто, горели притушенные светильники. Старик постоял, выбирая направление. Комната дочери была левее, а внучкина — правее, и как раз оттуда минут пять назад послышался крик.

Как сотни раз в своей жизни, Райан приоткрыл дверь спальни Тэры совсем бесшумно, чтобы не разбудить ее, если кошмар уже сменился мирным сном.

— Что за черт! — вырвалось у него, когда свет из коридора упал на кровать.

Неужели он перепутал право и лево и вместо комнаты внучки забрел к дочери? Не хватало еще старческого маразма ни с того ни с сего!

Ручка двери выскользнула из внезапно вспотевших пальцев, и дверь захлопнулась с негромким стуком, но рассвет уже просачивался в окно, и все оставалось по-прежнему. На кровати лежали двое: женщина, укрытая простыней, и совершенно голый мужчина, спавший ничком, уткнувшись в подушку. Присмотревшись, Райан понял, что видит все-таки Тэру, а не Либби, и приблизился, чтобы понять, кто же это разлегся рядом.

Чувство опасности вырвало Стоуна из объятий сна, которым он забылся едва ли пару минут назад. Он резко уселся в постели, увидел незваного гостя и прикрылся подушкой.

— Та-ак… — протянул Райан, насмешливо глядя то на него, то на внучку, которая тоже успела проснуться и сразу нырнула под простыню по самые глаза. — Я вижу, мистер Прескотт, вы слишком буквально поняли мое разрешение «возобновить знакомство на новом уровне». Надеюсь по крайней мере, это новый уровень в ваших отношениях?

Стоун, отчаянно пытавшийся подобрать слова для объяснения, только хмыкнул.

— Ладно, не утруждайтесь, — отмахнулся Райан, — я не такой уж старый осел, каким, может быть, кажусь. Почему было просто не сказать, что вы уже женаты на Тэре, и не морочить мне голову?

— Я уже говорила тебе, но ты мне не верил! — воскликнула Тэра. — С какой стати тебе было верить ему?

— И как же вы намеревались выпутаться?

— Могу я по крайней мере одеться перед допросом?

— В свое время. — буркнул Райан, усаживаясь и разглядывая перстень на руке Тэры, хорошо заметный на белой простыне, натянутой на лицо.

Первоначальное смущение сменилось в Стоуне облегчением. Правда, ситуация была довольно неловкой, зато она весьма облегчала объяснение и разрешала возникшую проблему: теперь, когда между ним и Тэрой все было ясно, он мог случайно позволить себе вольности в присутствии Райана и тем самым восстановить его против себя.