Даниэла Стил - Зов предков

Вачиви было очень интересно, на что похож королевский двор, но она не могла его себе даже представить. Правда, Жан несколько раз описывал ей приемы во дворцах Его Величества, однако воображение рисовало Вачиви лишь толпу важных, разодетых женщин, которые были все, как одна, похожи на Анжелику де Маржерак, да нескольких индейских вождей в синих европейских камзолах и с перьями на голове. Тысячи свечей, огромные зеркала, длинные столы, уставленные разнообразными кушаньями, музыка, танцы, сложные интриги — все это оставалось для нее только словами, не имевшими особого смысла. Для чего все это нужно, спрашивала она, и Жан отвечал, что многие люди стремятся попасть ко двору в надежде удостоиться особого расположения короля или королевы. Так пусть сделают что-нибудь выдающееся, совершат какой-нибудь подвиг, говорила Вачиви. Зачем нужны эти… интриги? Но Жан в ответ только смеялся и говорил, что подвиг совершить легче, чем овладеть искусством интриги.

Вачиви так и не поняла, зачем королю нужен такой двор. Тем не менее ей было трудно представить, что Тристан ездит туда, чтобы интриговать, танцевать с дамами и пить вино с людьми, которые ему неприятны. Несмотря на краткость их знакомства, она уже составила о нем определенное мнение. Брат Жана был человеком серьезным, рассудительным, крепко стоящим на собственных ногах, и уж конечно, заниматься с собственными детьми или скакать верхом ему было намного приятнее, чем танцевать, носить напудренный парик и рассуждать о государственных делах, которые решают другие. Пожалуй, Вачиви была даже рада, что теперь она никогда не попадет ко двору. Уж лучше остаться в Бретани, где жизнь намного проще и понятнее, так, во всяком случае, ей казалось.

Скоро маркиз и его спутники скрылись в густом предутреннем тумане. Погода стояла почти по-зимнему холодная, и Вачиви забеспокоилась, не простудится ли Тристан по дороге. Смерть Жана показала ей, что даже самые сильные мужчины могут быть очень уязвимы. Тристан — тот самый Тристан де Маржерак, о котором Жан отзывался с таким уважением и любовью, — тоже был сильным. Всего за три дня он стал для Вачиви почти как ее индейские братья, и она чувствовала, что может доверять ему. Ей, правда, не хотелось отягощать его заботами о себе, но, кроме Тристана и его детей, у нее никого здесь, на чужбине, не было, к тому же он был братом ее дорогого Жана.

И, опустившись на колени у окна, Вачиви стала молиться Великому Духу, чтобы Тристан благополучно добрался до Парижа и, главное, чтобы он поскорее вернулся. Ей очень хотелось этого.

БРИДЖИТ

Самолет в Париж вылетел из аэропорта Кеннеди в пятницу вечером, перед полуночью, и Бриджит, глядя в иллюминатор, попыталась решить, что она будет делать во Франции. Ей хотелось поскорее попасть в Бретань, но разумнее было начать с Национальной парижской библиотеки. Эта задача не казалась ей сложной. Бриджит не сомневалась, что как только она освоит французскую архивную систему, ей достаточно будет заказать все документы, касающиеся маркиза де Маржерака, и посмотреть, не найдется ли среди них что-нибудь новое и интересное. О том, что он был мужем Вачиви, она уже знала, но ей хотелось раскопать как можно больше подробностей об их жизни. А как только она соберет все эти данные, тогда она сядет на поезд и отправится в Бретань.

Последние полторы недели Бриджит потратила на то, чтобы восстановить свой французский. В колледже она знала язык вполне прилично и даже писала на французском неплохие эссе. Куда хуже дело обстояло с разговорной практикой — вот уже шестнадцать лет Бриджит не пользовалась французским и не могла произнести правильно ни одного слова, ни одной развернутой фразы. Учебные пленки, которые она старательно слушала все эти дни, помогли ей лишь отчасти. Когда стюардесса обратилась к ней по-французски, Бриджит ее поняла, но ответить так и не сумела. Оставалось только надеяться, что в Национальной библиотеке, куда Бриджит собиралась отправиться уже в понедельник, кто-нибудь говорит по-английски.

Еще из дома Бриджит забронировала номер в небольшом отеле на Левом берегу, который порекомендовал ей кто-то из сотрудников приемной комиссии еще два года тому назад. Когда-то они с Тедом мечтали побывать в Париже, да так и не собрались. Собственно говоря, они вообще никуда не ездили вместе — только однажды побывали в Большом каньоне, да еще раз — на художественной выставке-ярмарке в Майами. И вот теперь Бриджит летит в Париж одна, а Тед начинает свои раскопки в Египте. Жизнь развела их — отныне каждому было суждено идти своим путем, но если Тед насчет своего выбора не сомневался, то она по-прежнему не знала, куда приведет ее судьба. Впрочем, сильных переживаний из-за своего одиночества Бриджит не испытывала. Пожалуй, было даже лучше, что она отправилась в Париж без спутника.

Когда на следующее утро самолет приземлился в Париже, там стояла отличная погода. Правда, в воздухе еще ощущалось дыхание минувшей зимы, но солнце светило уже по-весеннему ярко, и Бриджит почувствовала себя бодрой и готовой к действиям. Кроме того, когда она села в такси, ей удалось объяснить водителю — по-французски! — куда надо ехать, и это тоже придало ей уверенности. Для Бриджит это была маленькая, но важная победа. Из Штатов она не выезжала так долго, что срок ее загранпаспорта истек и пришлось оформлять новый, однако сейчас она не чувствовала себя ни растерянной, ни подавленной. Напротив, голова у нее слегка кружилась от волнения и восторга, а сердце стучало часто-часто, словно в предвкушении новых, удивительных открытий, которые ей предстоит сделать в этом городе.

Маршрут, который выбирал водитель, тоже принес ей немало положительных эмоций. Сначала он будто специально провез Бриджит по Елисейским Полям, мимо Триумфальной арки, потом — по площади Конкорд, запруженной японскими невестами-туристками в свадебных платьях. Промелькнула за окном Сена, и вот уже такси катит по узким улочкам Левого берега. Еще несколько минут, и машина остановилась у дверей отеля.

Отель действительно был небольшим, но очень уютным и чистым. Таким же — крошечным и аккуратным — оказался и ее номер, а выглянув в окно, Бриджит увидела расположенные на той же улице бистро, аптеку и прачечную, словом — все, что ей могло понадобиться.

Оставив в номере свой чемодан (она уже зарегистрировалась, и — ура! — снова на французском), Бриджит вышла из гостиницы и, сев за столик в угловом кафе, заказала завтрак или, точнее, ланч, поскольку время близилось к обеду. Пока все складывалось удачно, и она чувствовала себя хозяйкой собственной судьбы. Ожидая, пока принесут ее заказ, Бриджит рассматривала людей вокруг — целующихся молодых людей или проносящиеся по улице парочки на мотоциклах или мопедах. Похоже, Париж действительно был городом влюбленных, как его часто называли, но, несмотря на это, Бриджит не чувствовала себя здесь одиноко. Она была увлечена тем делом, ради которого сюда приехала, и собственные горести и невзгоды отодвинулись для нее на второй план. Единственное, о чем сейчас думала Бриджит, — это о том, чтобы скорее настал понедельник и она могла отправиться в библиотеку, чтобы рыться в архивах в поисках нужных сведений. Хорошо было бы также найти кого-то, кто знал английский и мог бы ей помочь. Если же такой человек не отыщется, ей придется полагаться на свой хромающий на обе ноги французский, который годился, как она хорошо понимала, лишь на то, чтобы объясняться с таксистами и гостиничной обслугой, но вряд ли подходил для обсуждения серьезных вопросов. Несмотря на это, Бриджит нисколько не волновалась. Я все делаю правильно, твердила она себе. А если встретятся трудности, что ж — разберемся.

Поев, она некоторое время бродила по живописным улочкам Левого берега, а потом вернулась в отель. Вечером, перед тем как лечь спать, Бриджит еще раз просмотрела свои заметки о Вачиви. В архивах она надеялась найти какие-то упоминания о ней и маркизе — узнать, бывала ли ее родственница при дворе, а также попытаться выяснить, как, при каких обстоятельствах она познакомилась с Тристаном. Ей уже было известно, что Вачиви стала женой маркиза и у них были дети, но Бриджит интересовали подробности, которые могли бы достойно увенчать ее исследования, послужив, как говорят французы, la cerise sur le gâteau — вишенкой на торте.

Воскресенье Бриджит начала с посещения Сен-Жермен-де-Пре, здесь она зашла в церковь, потом отправилась в Лувр, а после обеда долго бродила по набережным Сены. Как самая обычная туристка, она довольно долго ждала, глядя на Эйфелеву башню, пока главная парижская достопримечательность вспыхнет и засверкает, словно рождественская елка, как это бывало по ночам, но днем иллюминация, по-видимому, не работала. Наконец Бриджит двинулась дальше, гадая, как же она могла забыть город, который всегда любила. Париж был прекрасен, к тому же теперь она считала его в некотором роде частью наследия своих предков — как, впрочем, и Ирландию, откуда происходили родители ее отца. Ирландия, однако, интересовала ее гораздо меньше. Другое дело — Франция, страна, в истории которой тесно переплелись романтика и тайна. Впрочем, Бриджит не исключала, что интересом ко всему французскому она обязана матери, которая много читала и рассказывала ей об этой стране. Отца же, покончившего с собой, когда ей было всего одиннадцать, Бриджит помнила плохо; возможно, именно этим и объяснялся ее слабый интерес к своим ирландским корням.

Воскресенье пролетело незаметно. Вечером уставшая Бриджит поужинала в том самом бистро, которое увидела из окна гостиницы. Еда оказалась довольно простой, но вкусной и качественной, поэтому после ужина Бриджит, немного отдохнув, снова ощутила потребность пройтись. Набережная Сены была недалеко, и она некоторое время стояла у чугунного парапета, глядя, как проплывает вниз по течению расцвеченный огнями экскурсионный речной трамвайчик. Вдали виднелся Нотр-Дам, потом, наконец, включилась и иллюминация на Эйфелевой башне, и Бриджит, наблюдая за игрой огней, снова почувствовала себя маленькой девочкой. По дороге из аэропорта водитель рассказал ей, что в темное время суток Эйфелева башня каждый час включается на десять минут. Иллюминацию ввели в эксплуатацию еще в двухтысячном году, и теперь ею восхищаются не только туристы, но и коренные парижане.

Хотя накануне Бриджит легла поздно, в понедельник она проснулась достаточно легко и, перекусив в гостинице круассанами и кофе, отправилась на такси в Национальную библиотеку. Библиотека находилась на набережной Франсуа Мориака и, когда она добралась туда, была уже открыта. У информационной стойки Бриджит, как могла, объяснила, что ей нужно, и назвала интересующие ее даты. Служащий направил ее на третий этаж, однако работавшая там библиотекарша не выказала ни малейшего желания помочь Бриджит. Сделав раздраженную гримасу, она отвечала на ее вопросы только по-французски, причем так быстро, что Бриджит не понимала и половины. Мормоны из Солт-Лейк-Сити были не в пример приветливее.

Но отступать Бриджит не собиралась — не для этого она проделала такой большой путь. Вырвав из своего блокнота лист бумаги, она написала на нем фамилию де Маржерак и интересующие ее годы, но услышала в ответ лишь несколько слов, произнесенных с нескрываемой враждебностью.

Что теперь делать, Бриджит понятия не имела и готова была расплакаться. Она, однако, взяла себя в руки и, мысленно сосчитав до десяти и обратно, попыталась начать все сначала, но библиотекарша только пожала плечами и, швырнув листок бумаги на стол, куда-то ушла. Бриджит проводила ее беспомощным взглядом, ей хотелось догнать библиотекаршу и стукнуть чем-нибудь тяжелым, но она сдержалась. Низко опустив голову, Бриджит повернулась, собираясь уйти. Похоже было, что здесь, во всяком случае сегодня, она ничего не добьется. Теперь ей нужно было успокоиться и подумать, как быть. Может быть, размышляла она, стоит сначала съездить в Бретань, а уж потом возвратиться в Париж, чтобы попытать счастья еще раз.

Но она только успела развернуться, как наткнулась на мужчину, который в эту минуту подошел к столу библиотекарши. Бриджит была уверена, что сейчас тоже услышит сердитое замечание, но мужчина лишь улыбнулся.

— Я могу вам помочь? — спросил он на превосходном английском. — Здесь не очень любят иностранцев, а вы к тому же выглядите довольно, гм-м… довольно необычно.

Должно быть, он слышал ее разговор с библиотекаршей, так как заглянул в листок, который Бриджит машинально взяла со стола. А Бриджит так растерялась, что молча протянула мужчине листок.

Пока он, нахмурив брови, рассматривал написанные на листке имена и годы, Бриджит разглядывала его самого. На вид ему было лет сорок с небольшим. Скорее всего, француз, решила она, хотя по-английски незнакомец говорил с британским акцентом — как, впрочем, и большинство его соотечественников, получивших хорошее образование. На нем были джинсы, куртка с капюшоном и мягкие ботинки; его короткие, чуть вьющиеся волосы были такими же темными, как и ее.