— И когда это было? — полюбопытствовал Тео.

— Под Ортой. В тот день подо мной убило трех лошадей. Я счел, что это неудобно.

— Похоже, ты вел на редкость увлекательную жизнь, Жервез.

— Так оно и есть, разве нет? — согласился эрл, усаживаясь за стол.

— Так ты что же, никогда не был ранен? — удивленно спросил Мартин.

— Можно сказать, нет. В конце концов, что такое один-два сабельных удара или такой пустячок, как пулевое ранение! А теперь расскажите-ка мне, кого вы держите в конюшне.

Ни один другой вопрос не мог бы более удачно заставить Мартина мигом превратиться в гостеприимного и словоохотливого хозяина. Без какого бы то ни было принуждения он пустился детально описывать всех образцово выращиваемых будущих чемпионов и производителей, великолепных скакунов и маток, которые в это время были гордостью Стэньонской конюшни. В его темных глазах горел восторг, обычная кривая усмешка исчезла с губ, и сейчас он казался совсем мальчишкой. Эрл, который слушал его с легкой улыбкой, улучил момент, чтобы ловко ввернуть вопрос о том, в каком состоянии находятся окрестные леса, благодаря чему завтрак продолжался уже под аккомпанемент восторженных описаний всех тех преимуществ, какие дает выстрел с близкого расстояния по сравнению с выстрелом вдогон, а также под рассуждения о превосходстве ментоновских винтовок и великолепном качестве капсюльных ружей.

— Сказать по правде, — признался Мартин, — я страстный поклонник спорта.

— Понимаю, — поддержал его эрл. — А чем вы тут увлекаетесь весной, а самое главное, летом, а, Мартин?

— О, да чем угодно! В деревне не так уж много интересных развлечений, — встрепенулся Мартин, — но при желании всегда можно подстрелить кролика или спугнуть выводок вяхирей!

— Если тебе удалось подстрелить вяхиря, значит, ты первоклассный стрелок! — констатировал Жервез.

Такое замечание приятно польстило самолюбию юноши.

— Ну конечно, так оно и есть! Мне это не раз удавалось. Да и потом, разве не правда, что именно стрельба по вяхирям, так сказать, пробный камень для всякого охотника? — спросил Мартин. — Мой отец только фыркал, когда слышал это, но вот Глоссоп говорит, — ты помнишь Глоссопа, главного егеря? — что любой вяхирь какой угодно птице даст сто очков вперед!

Эрл охотно согласился, и довольный Мартин продолжил без умолку болтать о своих спортивных увлечениях, пока неудачное замечание Тео вдруг не напомнило ему о недавнем крушении всех его надежд. Тогда он опять погрузился в глубочайшую хандру и пребывал в ней до окончания завтрака, ограничиваясь время от времени лишь односложными замечаниями.

— Право же, Тео, не стоило этого делать, — не выдержал эрл, когда они остались одни.

— Да, уж конечно, признаюсь, я свалял дурака, — сокрушенно кивнул тот. — Но сам посуди, если все время следить за каждым своим словом…

— Чепуха! Мальчишка действительно избалован! А это, случайно, не голос моей дражайшей мачехи? Пойдем-ка лучше на конюшню.

Там эрла приветствовали с почетом и даже благоговейным изумлением. Все, от грума до последнего конюшонка, нашли повод разок-другой поглазеть на нового хозяина, пока тот разговаривал со стариком конюшим. И большинству из них он понравился. Новый эрл выглядел достаточно простым, бесхитростным молодым человеком, не вертопрахом и не любителем покапризничать на манер его сводного братца. Это был тихий джентльмен, совсем как его кузен, любящий поохотиться с гончими. К тому же он без труда мог отличить переднюю часть лошади от задней. Конечно, если бы эрл вознамерился перепрыгнуть через высокую изгородь со рвом, каких было немало в Эшби, то, вероятнее всего, это закончилось бы падением, но в основном забеге он мог бы быть совсем неплох и, вполне возможно, пришел бы не последним на скачках в Лестершире.

Сэм Шард, бывший гусар Седьмого полка, в это время был занят тем, что счищал ошметки подсохшей грязи с копыт его коня, Клауда. Завидев хозяина, Шард вытянулся в струнку и с широкой ухмылкой отсалютовал по-военному:

— Доброе утро, милорд!

— Похоже, у тебя не было особых проблем с тем, как найти сюда дорогу, — заметил эрл, проводя рукой по лоснящейся шее копя.

— Все в порядке, милорд. Остановился на ночлег в Грантэме, согласно вашему приказу.

— Никаких проблем?

— Ничего особенного, милорд. Если не считать небольшой стычки с одним ослом из числа слуг достопочтенного мистера Мартина. Похоже, парень плохо знает свое место — осмелился отпустить какое-то дурацкое замечание по поводу красномундирников, но это он так, но глупости! Красномундирники! Это о ребятах-то из нашего гусарского полка! Но не беспокойтесь, все обошлось без сломанных костей, и вообще, когда мы расстались, он выглядел совсем неплохо!

— Шард, я же предупреждал — никаких драк!

— Драк?! Обижаете, милорд! — оскорбленно заявил его оруженосец. — Нет, нет, милорд. Ничего такого не было, повозились немного, ну, сунули друг другу в морду, тем и кончилось. Все мило и благородно, все довольны! Вы лучше взгляните-ка на этого гнедого. Немного странный на вид, но дай ему шпоры, держу пари, он себя покажет! Сущий дьявол! Собственность достопочтенного мистера Мартина, как мне тут сказали, в забегах ему просто равных нет — любому даст сто очков вперед! Его хозяин вам, часом, не родственник, милорд?

— Сводный брат. Так что будь любезен, попридержи язык, когда будешь с ним разговаривать!

— О, милорд, не извольте беспокоиться, я буду тихим, словно монастырская курочка, — охотно закивал Шард. — Похоже, тут все перед ним выплясывают прямо не знаю как. — Склонившись, он приподнял ногу серого. — Называют его молодым хозяином. — Он украдкой бросил взгляд вверх, но, прежде чем эрл успел открыть рот, жизнерадостно продолжил: — А теперь взгляните-ка, милорд, вон на того чалого, в третьем стойле. Это лошадка мистера Тео. Насколько я понял, еще один родственник вашей милости? Хоть и полукровка, а хорош! Да и хозяин ему под стать, по крайней мере, так говорят. Так что, милорд, в общем и целом все очень даже неплохо.

Эрл предпочел проглотить вертевшееся на языке замечание и ограничился кивком. Было ясно, что его верный оруженосец уже успел войти в курс последних событий в Стэньоне и составить мнение о всех его обитателях. Похоже, горечь и обида, гложущие Мартина, были настолько сильны, что он оказался не в силах сдержать свои чувства даже перед слугами. Узнать это было не слишком приятно, поэтому Жервез вернулся в замок с тяжелым сердцем.

Уже на пороге он столкнулся с мисс Морвилл, которая, к величайшему удивлению эрла, заявила, что давно его разыскивает.

— В самом деле? — слегка приподняв брови, протянул он. — Можно узнать, чем могу служить вам, мисс Морвилл?

Девушка вспыхнула, поскольку сказано это было довольно холодно. Но, как ни странно, не отвела прямого, искреннего взгляда от его лица.

— Я вовсе не рассчитывала на то, что вы можете услужить мне, милорд, — пробормотала она. — Наоборот, это я хотела услужить леди Сент-Эр. Это моя вина, милорд. Мне следовало так и сказать с самого начала, ведь тогда вы бы не приняли мои слова за дерзость.

Настала его очередь покраснеть.

— Уверяю вас, мисс, вы ошибаетесь!

— Ну, похоже, что нет. Вероятно, вам уже до смерти надоели всякие приживалы, ведь вы их повидали немало на своем веку, хотя бы благодаря своему высокому положению, — откровенно заявила Друзилла. — Мне следовало бы признаться с самого начала, что лично я не такого уж высокого мнения об эрлах!

Великодушно проглотив ее последнее замечание, Жервез после минутного колебания нашел в себе силы ответить:

— Думается, действительно будет лучше, если вы все объясните с самого начала.

— Видите ли, наверное, вы просто не знаете, что я дочь Харви Морвилла, — продолжила Друзилла. Набрав в грудь побольше воздуха, будто собираясь окунуться в ледяную воду, добавила: — И Корделии Консетт!

Эрлу ничего лучшего не пришло в голову, как сообщить, что он немного знаком с сэром Джеймсом Морвиллом, членом «Уайт-клуба».

— Это мой дядя, — пояснила мисс Морвилл. — Очень важная шишка, но, конечно, не идет ни в какое сравнение с папой!

— Конечно! — учтиво кивнул эрл.

— Осмелюсь предположить, поскольку вы участвовали в военной кампании, у вас, вероятно, не было возможности ознакомиться с какой-нибудь из последних папиных работ, так что вы, скорее всего, не знаете, что он посвятил себя истории философии. В настоящее время пишет о Французской революции.

— С точки зрения республиканца, я полагаю?

— Да, конечно, поэтому-то это и стало поистине грандиозным трудом. Ведь глупо было бы полагать, что его взгляды не претерпели никаких изменений с того дня, как он посвятил себя литературному труду. Но это случилось. Правда, когда меня еще не было на свете.

— Ах вот как? — вежливо отозвался Жервез.

— В те дни, можно сказать без преувеличения, он был таким же горячим приверженцем Пристли, как бедный мистер Колридж, которого он знал с самых юных лет. Ведь папа был пантисократом.

— Панти… кем?

Она с удовольствием повторила:

— Это такой кружок, самыми видными членами которого были мистер Колридж, мистер Саути, ну и конечно папа. Одно время они подумывали организовать коммуну на берегах Саскуэханны, но, к счастью, ни миссис Саути, ни маме эта идея не поправилась, так что, в конце концов, ее отвергли. Осмелюсь предположить, вы, может быть, тоже заметили, что люди, наделенные большим интеллектом, редко бывают искушены в чисто практических делах. Вот и на этот раз предполагалось, что каждый член этой коммуны, не важно, мужчина или женщина, будет два часа в день посвящать труду на общее благо, а все остальное время заниматься избранным делом. Но, конечно, мама и миссис Саути немедленно догадались, куда они клонят, и заявили, что джентльмены, может быть, и намерены ограничиться двухчасовым рабочим днем, но для леди это совершенно невозможно. На самом, деле мама ничуть не сомневалась, что если джентльмена еще возможно упросить или, в крайнем случае, заставить принести воды или, скажем, нарубить дров, то дальше этого он не пойдет. Так что ни одна живая душа не могла твердо рассчитывать, что домашние обязанности будут выполняться изо дня в день. Сами понимаете, если уж они втягивались в какую-нибудь философскую дискуссию, то пиши пропало — ни один уже не помнил, куда и зачем шел.

— Догадываюсь, ваша матушка оказалась более практичной в житейских вопросах? — промолвил удивленный Жервез.

— О да! — невозмутимо заявила Друзилла. — Именно поэтому-то она не согласилась жить коммуной. Она терпеть не может заниматься домашними делами, ведь мама — писательница, у нее несколько романов, целая куча статей и монографий. Когда-то она была очень дружна с миссис Голдвин, я имею в виду — первой миссис Голдвин. Кроме того, мама придерживается довольно передовых взглядов на проблему образования женщин.

— Скажите, вас она тоже воспитывала в соответствии с этими взглядами? — осведомился Жервез, чувствуя, что в душе у него зарождаются дурные предчувствия.

— Нет. Все дело в том, что моя мама была так занята обсуждением проблемы всеобщего женского образования, что до собственного ребенка у нее просто руки не дошли. А потом, знаете ли, здравого смысла ей не занимать, так что она нашла в себе силы подавить свои желания и потом ничуть не стеснялась признаться, что нас с братом воспитывали отнюдь не в соответствии с ее теорией.

— Какой удар! — пробормотал эрл.

— Да, но она перенесла его стойко. А, кроме того, мы все питаем очень большие надежды в отношении моего младшего брата. Он сейчас учится в Кембридже. Да и потом, должен же кто-нибудь выполнять всю эту скучную домашнюю работу, не так ли?

— И это выпало именно на вашу долю, мисс Морвилл? — полюбопытствовал несколько растроганный эрл. — И ваша жизнь легкомысленно растрачивается на докучные хозяйственные мелочи, да еще в деревне?! Боже, как жаль!

— Не стоит сожалеть об этом, — на редкость будничным тоном возразила Друзилла. — Мы бываем в Линкольншире не так уж часто, только когда папе нужно поработать в тишине. А в основном живем в Лондоне, так что мама может наслаждаться жизнью, вращаясь в литературных кругах.

— Простите, сударыня, за дерзость, но все это кажется мне на редкость утомительным.

— Да, конечно, но только для тех, кто не посвятил свою жизнь ученым занятиям, — возразила она. — А потом, когда мы в Лондоне, я провожу много времени с тетушкой, леди Морвилл, и кузинами. Мы ездим на вечера, ходим в театры, все это очень весело, и я считаю, это очень мило с их стороны — брать меня с собой. В прошлом году тетушка даже взялась представить меня ко двору, а ведь у нее три своих дочери, о которых надо заботиться. Я была ей очень благодарна. Особенно если учесть, что мама целиком посвятила себя литературной деятельности. Конечно, ни она, ни папа не придерживаются монархических взглядов и не одобряют двор. Но уверяю вас, это совсем не означает, что они якобинцы или что-то вроде этого.