Даниэла Стил - Зоя

— Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, мадемуазель? — Это, несомненно, был американец, хотя говорил он на безукоризненном французском языке.

Обернувшись, Зоя увидела высокого привлекательного мужчину с седеющей головой и блестящими синими глазами. Первое, что мелькнуло у нее в голове:

«Он — добрый». Офицер посмотрел на нее с безмолвным вопросом, когда она покачала головой, а потом спросил, заметив, очевидно, еще не высохшие слезы у нее на глазах:

— Что-нибудь случилось?

Зоя все так же молча покачала головой и поспешно вытерла глаза. На ней было простое белое платье, подаренное в прошлом году императрицей, — едва ли не единственное из тех, что они успели взять с собой.

Оно очень шло ей. Что она могла объяснить этому американцу? Уж лучше бы он ушел, оставив ее наедине с воспоминаниями. Однако офицер неотрывно смотрел ей в глаза и даже не думал уходить.

— Здесь так хорошо… — сумела она выдавить из себя и сейчас же подумала о своей убогой квартирке возле Пале-Рояль, о том, как переменилась ее жизнь, как не соответствует она этому роскошному особняку.

— Вы, должно быть, из труппы русского балета?

— Да, — улыбнулась она, надеясь, что он забудет про ее слезы. Из зала долетали звуки вальса, и она с гордостью произнесла, думая, что ей все-таки очень и очень повезло:

— Правда, Нижинский был сегодня великолепен?

Смущенно улыбнувшись, американец подошел чуть ближе, и Зоя заметила, как он высок ростом и хорош собой.

— Знаете, я не… слишком разбираюсь в балете. Нам просто было приказано явиться сегодня вечером на спектакль.

— Ах, вот как?! — рассмеялась Зоя. — И вы, должно быть, измучились?

— Да. Я очень страдал и еще минуту назад чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Не хотите ли бокал шампанского?

— Чуть попозже. Мне не хочется уходить отсюда, здесь так хорошо. А вы тоже живете в этом особняке?

— Нет, — покачал он головой. — Нас разместили в доме на рю дю Бак. Это, конечно, не такой дворец, но там удобно. И это совсем рядом.

Офицер не отрывал от нее глаз, произнося эти слова. В каждом движении Зои сквозило изящество — не грациозность танцовщицы, а почти царственное величие, — но улыбка была невыразимо печальна.

— Вы служите в штабе генерала Першинга?

— Да, — отвечал он, не уточняя, что был одним из его адъютантов. — Вы давно на сцене? — спросил он и тотчас спохватился, что вопрос его, адресованный совсем юной девушке, звучит странно.

Беседа продолжалась по-английски, которым Зоя владела благодаря Смольному институту превосходно.

— Меня приняли в труппу месяц назад, — улыбнулась она. — К величайшему неудовольствию моей бабушки.

— Зато ваши родители, должно быть, гордятся вами, — сказал офицер и тотчас пожалел о своих словах: искорки смеха в глазах Зои погасли.

— Моих родителей убили в Петрограде… в марте, — еле слышно произнесла она. — Я живу с бабушкой.

— Простите…

Под мерцающим взглядом этих синих глаз Зоя чуть было опять не расплакалась. Она впервые рассказала постороннему о своей трагедии: ее коллеги почти ничего не знали о ней. А этот офицер чем-то напоминал ей отца — то ли сдержанным изяществом движений, то ли коротко остриженными, темными с проседью волосами, то ли блеском глаз.

— А здесь вы с нею? — Сам не понимая почему, он пленился этой совсем еще молоденькой русской девушкой с такими большими и печальными зелеными глазами.

— Да, мы приехали сюда… после… после того, что случилось… — Голос ее пресекся.

— Прогуляемся немного? — спросил он, мягко беря ее руку в свои, показавшиеся Зое удивительно надежными. — И, может быть, выпьем немного шампанского.

Они стали прогуливаться вокруг скульптуры, болтая о войне, о Париже, обо всем, что не было так мучительно вспоминать Зое.

— А вы откуда? — спросила она.

— Из Нью-Йорка. — Зое это почти ни о чем не говорило: она знала об Америке очень мало.

— А какой это город?

— Большой, суетливый, — засмеялся он, глядя на нее с высоты своего роста. — Наверно, не такой красивый, как Париж. — Ему хотелось спросить ее о Петрограде, но он понимал, что это будет не к месту и не ко времени. — У вас каждый день спектакли?

— Да. Но перед сегодняшним мне дали неделю, чтобы отдышаться.

— А как же вы проводите свой досуг?

— Мы ходим с бабушкой гулять. Пишу письма друзьям в Россию… читаю… сплю… играю со своей собачкой.

— Я вижу, у вас довольно приятная жизнь. А какая у вас собачка?

Он произносил эти пустые, ничего не значащие слова, потому что ему хотелось узнать ее поближе, а почему — он и сам не сумел бы ответить. Эта девушка явно была вдвое его моложе, но чем-то трогала его душу.

— Коккер-спаниель, — улыбнулась Зоя. — Ее мне подарил мой самый близкий друг…

— Друг? — переспросил он с интересом.

— Подруга, я хочу сказать. Троюродная сестра.

— И вы привезли собачку из России?

Зоя кивнула, и ее огненные волосы взметнулись, точно языки пламени.

— Да. И она перенесла это путешествие лучше, чем я. В Париж я приехала с тяжелой корью. Как глупо, правда?

Но уже ничего из того, что касалось так или иначе этой девушки, глупым ему не казалось, хотя он не знал даже, как ее зовут.

— Отчего же? Вовсе не глупо. Скажите, мадемуазель, не пора ли нам представиться друг другу?

— Зоя Юсупова, — присела Зоя.

— Клейтон Эндрюс. Капитан Клейтон Эндрюс.

— И мой брат был капитаном лейб-гвардии Преображенского полка, но вы, наверно, и не слыхали о таком. — Она взглянула на него выжидательно, и опять дымка печали заволокла ее прекрасные глаза.

Посмотрев в них, капитан понял смысл расхожего выражения «глаза — зеркало души»: как стремительно менялось ее настроение! Сейчас их изумрудная глубина блестела от непролитых слез, и Клейтон готов был сделать все, что только можно, лишь бы они вновь заблестели радостью.

— Я, к сожалению, так мало знаю о России, мисс Юсупова…

— Тогда мы с вами квиты: я тоже почти ничего не знаю об Америке.

Они вернулись в бальный зал, где продолжали танцевать вальс гости, и он принес ей бокал шампанского.

— Могу ли я просить вас?..

Зоя, мгновение поколебавшись, кивнула. Поставив ее бокал на столик, он подал ей руку, и они заскользили в медленном и даже несколько церемонном танце.

И Зое снова почудилось на миг, будто ее обнимают руки отца… Если закрыть глаза, можно представить, что она — в Петербурге… Но голос капитана вернул ее к действительности.

— А скажите, мадемуазель Юсупова, вы всегда танцуете с закрытыми глазами? — поддразнивая, спросил он, а она улыбнулась в ответ. Ей было хорошо в объятиях этого высокого, крепкого мужчины. И вечер был такой необыкновенный… И этот волшебный дворец…

— Как здесь прекрасно, правда?

— Да, — ответил он, хотя ему больше нравилось говорить с нею наедине, в саду, а не здесь, среди многолюдства и музыки. И к тому же генерал Першинг по окончании танца подозвал своего адъютанта к себе.

Когда Клейтон вернулся в зал, Зои там уже не было.

Он принялся повсюду искать ее, снова вышел в сад — тщетно. Наконец ему сказали, что штабной автобус увез первую часть труппы домой. И капитан тоже побрел к себе на рю дю Бак, вспоминая имя этой девушки, ее огромные зеленые глаза, раздумывая над тем, кто же она такая. Ее окружала какая-то тайна.

— Вот что я вам скажу, Зоя Константиновна: когда я в следующий раз пошлю за вами Федора, вы уж будьте добры не отсылать его домой.

Разговор этот происходил на следующее утро за завтраком. Старая графиня была в ярости: накануне Федор, растерянно моргая, сообщил ей, что солдаты увезли куда-то всех балерин, а его, ясное дело, с собой не взяли. У Евгении Петровны хватило выдержки не устраивать Зое скандал, когда та вернулась домой, а отложить выяснение отношений на утро. За ночь ее гнев нисколько не остыл — она была доведена, что называется, до белого каления.

— Бабушка, поймите, что я никак не могла взять Федора с собой. Генерал Першинг устроил роскошный прием. — И ей тотчас вспомнились цветы в зимнем саду и капитан, с которым она там познакомилась. Однако бабушке она ничего говорить не стала.

— Ах, вот уже до чего дошло! Развлекаем солдатню!

Что-то дальше будет?! Вот почему барышни из хороших семей не должны служить в балете! Это неприлично! И больше я терпеть это не намерена! Я требую, чтобы ты немедленно ушла из театра!

— Бабушка, вы же знаете, что я… что это невозможно!..

— Очень даже возможно, если я тебе велю!

— Бабушка… Пожалуйста, не надо об этом… — Зое совершенно не хотелось сейчас затевать спор с Евгенией Петровной: она еще не отошла от воспоминаний об этом чудесном вечере и этом седом капитане — он был таким милым. И все же она сочла за благо не рассказывать о нем бабушке. К чему? Все равно она с ним никогда больше не увидится, а Евгении Петровне — лишний повод для тревоги. — Ну, простите меня, я больше не буду.

Вот это верно: больше ей в таких местах бывать не придется — вряд ли генерал Першинг намерен устраивать прием для дягилевской труппы после каждого спектакля.

— Куда ты направляешься, позволь спросить? — осведомилась графиня.

— На репетицию.

— Я больше не могу слышать этого слова! — Стараясь успокоиться, графиня поднялась из-за стола и прошлась по комнате. — Репетиция, репетиция! Довольно!

Она собиралась продать еще одно колье — на этот раз изумрудное. Может быть, Зоя все же выбросит эту дурь из головы?! Какая она балерина?! Девчонка еще!

— Когда тебя ждать?

— К четырем. Репетиция начнется в девять, а спектакля сегодня нет.

— Зоя, я прошу тебя, подумай серьезно о том, что я тебе сказала: оставь театр! — сказала Евгения Петровна, отлично понимая, что говорит впустую: Зое так нравится балет, да и деньги, которые ей платят в театре, далеко не лишние. Сама мысль об этом была ей невыносима, но Евгения Петровна должна была признать, что и ее новое платье, и теплая шаль были куплены на Зоино жалованье. Из него же они платили за квартиру и покупали еду, не позволяя себе, впрочем, никаких излишеств. Кое-что по-прежнему привозил им князь Владимир в надежде хоть мельком увидеть Зою.

— Вот я вернусь, и мы пойдем гулять.

— С чего ты решила, что я собираюсь идти с тобою гулять? — ворчливо осведомилась графиня.

Зоя рассмеялась:

— С того, что вы меня очень любите, а я — вас!

Она чмокнула ее в щеку, и словно гимназистка, опаздывающая на урок, выбежала из комнаты.

Графиня вздохнула и принялась убирать со стола.

Ах, как трудно стало с Зоей!.. Как сильно все переменилось! И сильней всего — сама Зоя… Она уже не ребенок, за нею теперь не уследишь…

Репетиция проходила в «Гранд опера». Зоя занималась у станка, потом танцевала на сцене и через несколько часов почувствовала, что сильно устала: давала себя знать бессонная ночь. Наконец около четырех она со вздохом облегчения вышла на улицу, залитую июньским солнцем.

— У вас утомленный вид, мадемуазель Юсупова, — раздался вдруг чей-то голос.

Вздрогнув от неожиданности, Зоя подняла голову и увидела капитана Клейтона Эндрюса, стоявшего возле штабного автомобиля.

— Ох, как вы меня напугали… Здравствуйте, капитан.

— Был бы рад сказать то же самое, но… Я здесь томлюсь уже часа два. — Он рассмеялся.

— Вы меня ждете? — изумилась Зоя.

— Вас. Вчера мне не удалось попрощаться с вами.

— Вы были чем-то заняты, когда я уходила.

— Должно быть, вас посадили в первый автобус, и я, вернувшись, вас уже не застал.

Зоя кивнула, недоумевая: неужели он искал ее и выяснял, каким автобусом ее повезли домой? Она не думала, что они когда-нибудь встретятся, но чувствовала, что ей приятно видеть его: он и вправду был очень красив — высок ростом, изящен. Она вспомнила, как легко и грациозно он кружил ее вчера в вальсе.

— Я надеялся, что вы окажете мне честь и пообедаете со мной, но, кажется, уже поздно.

— Да, мне надо домой… к бабушке… она ждет меня. — Зоя улыбнулась ему, как напроказившая девчонка. — Она ужасно сердится из-за вчерашнего…

— А вы поздно вернулись? — озадаченно спросил капитан. — Я не заметил, который был час, когда вы ушли.

Значит, она и вправду очень молода — совсем девочка, невинное дитя, а вот глаза не по-детски мудры.

Вдруг она расхохоталась:

— Бабушка считает, что барышне неприлично ходить одной, и она послала нашего Федора в виде дуэньи, а я отправила его домой! Он был рад несказанно, а я — еще больше.

— В таком случае, мадемуазель, не позволите ли мне проводить вас? Я доставлю вас на машине в целости и сохранности.

Зоя заколебалась, однако капитан выглядел человеком благовоспитанным… Подумаешь, что тут такого?

Тем более что никто не узнает… Она выйдет за квартал до Пале-Рояля.

— Спасибо.