Даниэла Стил - Зоя

— Тебе просто нравятся иностранцы, — подшучивал он, однако сама Зоя больше уже никому иностранкой не казалась; она уже десять лет жила в Нью-Йорке и стала полноценной американкой. Она обожала театр, балет и оперу и в январе взяла с собой на «Кавалера роз» Ники, который был потрясен, увидев женщину, игравшую мужскую роль.

— Но это же девушка! — громко прошептал он, и сидевшие в соседней ложе заулыбались. Зоя сжала его ручку и, как могла, объяснила мальчику, что вокальная партия написана для женского голоса. — Это отвратительно, — заявил малыш и сел на место, а Клейтон улыбнулся: он-то, пожалуй, был согласен с сыном.

Николая куда больше интересовали полеты Линдберга. А Клейтон и Зоя получили приглашение на свадьбу Линдберга с Анной, дочерью посла Морроу, — было это в июне, незадолго до отъезда на Лонг-Айленд.

Дети любили проводить лето на Лонг-Айленде, да и Зое нравились длительные прогулки вдоль берега с Клейтоном или с друзьями, а иногда и в одиночестве — вспоминались летние каникулы в Крыму, в Ливадии.

Эти воспоминания по-прежнему посещали ее, и довольно часто. Образы ушедших близких все еще жили в ее сердце, но память о них постепенно стиралась, и иногда она с трудом вспоминала их лица. В спальне на камине в рамках работы Фаберже стояли фотографии Марии и ее сестер. Но больше всех Зоя любила фотографию, где все они висели вниз головой, любил эту фотографию и маленький Николай, он знал всех Зоиных родственников по рассказам матери. Ему нравилось слушать, какими они были, что они говорили и делали, об их детских шалостях, и его удивляло, что у него и у царевича день рождения в один и тот же день.

Он любил рассказы и о «печальных событиях», как он называл их… рассказы о дедушке, который, вероятно, был очень хорошим, и о забавном Николае, в честь которого был назван. Мать рассказывала ему об их досуге, о шутках, о ссорах и уверяла сына, что она дралась с Николаем почти так же часто, как и он с Сашей.

Мальчик считал, что в свои четыре года сестра «слишком много себе позволяет». Этой же точки зрения придерживались и другие домочадцы. Сашу сверх всякой меры избаловал отец, но ругать девочку в его присутствии никто не решался.

— Она еще маленькая, Зоя. Не обижай ее.

— Клейтон, в двенадцать лет Саша превратится в чудовище, если мы не будем воспитывать ее сейчас.

— Дисциплина — для мальчиков, — возражал Клейтон, но у него не подымалась рука наказывать и Николая. Впрочем, Николай был сама доброта, в то лето он ни на шаг не отходил от родителей.

Английский король Георг выздоровел, и Зое становилось не по себе, когда она видела его фотографии.

Он был настолько похож на своего двоюродного брата, Николая II, что у Зои всякий раз начиналось сильное сердцебиение. Его внучка Элизабет была всего на год моложе Саши.

В то лето на Николая неизгладимое впечатление произвело выступление в Нью-Йорке Иегуди Менухина. Ребенок изумительно играл на скрипке и был всего на три года старше Николая, который был потрясен искусством своего сверстника и еще долго, к радости Зои, вспоминал его.

Клейтон же часами просиживал на берегу, читая «На Западном фронте без перемен»; в то лето он увлекся также игрой на бирже. С марта акции то подымались, то резко падали, и некоторые наживали на этом целые состояния. Везло и Клейтону: за последние два месяца он подарил Зое два бриллиантовых колье; а в августе из Вены до них дошло известие — умер Дягилев. Казалось, для Зои закрылась еще одна, столь важная страница ее жизни.

— Если бы не Дягилев, — сказала она Клейтону во время прогулки, — мы действительно умерли бы с голоду. Больше ведь я ничего не умела. — Она с грустью посмотрела на Клейтона, и он взял жену за руку, вспоминая, какой тяжелой была тогда ее жизнь, в какой ужасной квартире она жила, ведя полуголодное существование. Это было нелегкое время, но оно ушло в прошлое, и Зоя с улыбкой взглянула на мужа. — А потом появился ты, любимый… — Она никогда не забывала, что спас ее он.

— Нашелся бы еще кто-нибудь.

— Никого я не смогла бы полюбить так, как тебя, — прошептала она. Он наклонился поцеловать ее, и они долго стояли, прижавшись друг к другу, в ярких отблесках летнего заката. На следующий день они возвращались в Нью-Йорк. Николаю надо было идти в школу, а Саше предстояло впервые пойти в детский сад: Зоя в отличие от Клейтона считала, что ей полезно пообщаться с другими детьми. Впрочем, в таких вопросах Клейтон полностью доверял жене.

Вскоре после возвращения в Нью-Йорк Клейтон и Зоя снова обедали у Рузвельтов, которые и сами только что вернулись из своего летнего дома в Кампобелло. А спустя неделю Эндрюсы устраивали у себя прием в честь открытия зимнего сезона. Был, как всегда, князь Оболенский, были и многие другие — сливки нью-йоркского общества.

Сентябрь пролетел незаметно — в приемах, премьерах и балах, и вот наступил октябрь. Обеспокоенный тем, что его акции падают, Клейтон позвонил Джону Рокфеллеру, но тот уехал на несколько дней в Чикаго, и предстояло дожидаться его возвращения. А еще спустя две недели советоваться с Рокфеллером было уже поздно: акции Клейтона продолжали стремительно падать. Зоя не знала, что муж вложил в них все свои сбережения. Ведь раньше все шло хорошо, и Клейтон был уверен, что сможет укрепить материальное положение семьи.

До 24 октября все лихорадочно продавали акции, все, кого знал Клейтон, находились в панике. Сам же Клейтон, побывав в тот день на бирже, пришел в отчаяние; впрочем, на следующий день положение стало еще хуже; понедельник же обернулся новой трагедией: прогорели акции более чем на 16 миллионов, и к вечеру Клейтон понял, что разорен. Биржа, бессильная остановить неистовую продажу акций, закрылась только в час ночи, но для Клейтона все было кончено: он уже потерял все, что имел. У них с Зоей остались теперь только дома и то, что было внутри. Клейтон шел домой пешком, на душе у него скребли кошки.

Вернувшись, он не мог смотреть Зое в глаза.

— Что случилось, милый? — Зоя увидела, что лицо мужа было серым. Она сидела у зеркала и расчесывала свои великолепные вновь отросшие волосы — модные стрижки Зое не нравились. Войдя в комнату, Клейтон уставился на камин невидящим взором, а затем медленно обернулся к жене.

— Что случилось? — Выронив щетку, Зоя бросилась к нему. — Клейтон… Клейтон, что случилось?!

Он посмотрел ей в глаза, и ей тут же вспомнился взгляд отца, когда убили Николая.

— Мы потеряли все, Зоя… все… я сделал глупость…

Он попытался объяснить ей, что произошло, она слушала его с широко раскрытыми глазами, а потом крепко обняла за шею.

— О боже!.. Как я мог поступить так глупо!.. Что мы теперь будем делать? — восклицал Клейтон.

У нее зашлось сердце. История повторялась… Но тогда она была одна и выжила, а теперь они вместе.

— Мы продадим все… Мы будем работать… Мы выживем, Клейтон. Не переживай.

Но он вырвался из ее объятий и нервно зашагал по комнате в ужасе от мысли, что они разорены, что мир вокруг рушится.

— Ты сошла с ума! Мне пятьдесят семь лет… Что, по-твоему, я смогу делать? Работать таксистом, как князь Владимир? А ты снова вернешься в балет? Не валяй дурака, Зоя… Мы разорены! Разорены! Дети умрут с голода… — Он плакал, и, когда она взяла его руки в свои, они были холодными как лед.

— Они не умрут от голода. Я могу работать, ты тоже. Если мы продадим то, что у нас есть, мы сможем прожить несколько лет. — Одни бриллиантовые колье могли бы обеспечить им кров и пропитание надолго.

Но Клейтон с отчаянием покачал головой, ибо понимал сложившуюся ситуацию намного лучше, чем жена.

Он уже видел человека, выбросившегося из окна собственной конторы. И потом, она ничего не знала о тех огромных долгах, которые он наделал, полагая, что сможет вскоре расплатиться.

— И кому, интересно знать, ты все это продашь?

Тем, кто потерял все, до последней рубашки? Все бесполезно, Зоя…

— Не правда! — спокойно сказала она. — Мы вместе, у нас есть дети. Когда мы убегали из России, у нас не было ничего, кроме лошадей дяди Ники и драгоценностей, которые мы зашили в подкладку нашей одежды, и все-таки мы выжили. — Они оба одновременно подумали об убожестве ее парижской квартирки, а ведь теперь у нее был он и дети. — Подумай о том, что потеряли другие… подумай о дяде Ники и тете Алике… Не плачь, Клейтон… по сравнению с тем, что пережили они, наше положение не так уж плохо, согласись, любимый…

Клейтон по-прежнему не мог сдержать рыданий.

В тот вечер за обедом он почти ничего не говорил.

Она пыталась что-то придумать, строила планы, прикидывала, что продать и кому. У них было два дома, множество антикварных вещей, которые Элси де Волф, теперь леди Мендл, помогла им купить, драгоценности, картины, вещи… список был бесконечным. Чего она ему только не предлагала, чего только не придумывала — но он тяжелой походкой поднялся наверх, в спальню, и не слушал, что она ему говорит. Зоя ужасно боялась за Клейтона. Это был и в самом деле страшный удар, но, пережив столько всего, она не желала сдаваться. Она поможет ему, поможет пережить случившееся, если понадобится, она будет мыть полы…

Тут она прислушалась, и ей показалось, что Клейтон вышел из комнаты. Он уже несколько минут не отвечал ей.

— Клейтон?

Она вошла в спальню, облачившись в одну из тех кружевных ночных сорочек, которые он привез ей в прошлом году из Парижа… Клейтон лежал на полу у кровати; Зоя подбежала к нему и осторожно перевернула мужа на спину. Но он смотрел на нее невидящими глазами.

— Клейтон! Клейтон!

Она истошно закричала, похлопала его по щекам, попыталась протащить по полу, как будто все это могло вернуть ему жизнь. Но Клейтон не двигался, он не видел и не слышал ее. Клейтон Эндрюс умер от разрыва сердца, не будучи в силах пережить случившееся… Зоя опустилась на колени и, взяв обеими руками его голову, заплакала, она смотрела на мужа и не верила своим глазам. Человека, которого она любила, больше не было. Он покинул ее. Оставил в одиночестве и в нищете. Мечта, ставшая ее жизнью, внезапно обернулась кошмаром.

— Мама, почему умер папа? — Саша не отрываясь смотрела на Зою своими огромными голубыми глазами, когда они на «Испано-Сюизе» возвращались с кладбища. На похоронах был весь Нью-Йорк, но Зоя никого и ничего не видела. Она и сейчас, в машине, плохо понимала, что к чему, и невидящим взором смотрела на поникших детей сквозь тяжелую черную вуаль.

Во время похорон Николай стоял рядом с матерью — маленький мужчина держал ее за руку и тихо плакал, когда хор запел берущую за душу «Аве Мария».

За последнюю неделю с жизнью расстались многие; одни покончили жизнь самоубийством, другие, как и Клейтон, умерли от удара. Зоя не боялась за себя, она горевала — как бы там ни было, она лишилась его.

— Не знаю, любимая… Не знаю почему… Он перенес ужасное потрясение и… улетел в рай к богу. — Зоя всхлипнула. Николай внимательно слушал.

— Теперь он будет с дядей Ники и тетей Алике? — тихо спросил он, и Зоя встретилась с ним глазами.

Она всегда говорила ему, что они живы, но зачем?

Какое это теперь имело значение? Все, кого она любила, умерли… все, кроме ее детей. Выйдя из машины, она прижала их к себе и поспешила в дом. Домой она не пригласила никого, она не хотела никого видеть, ей не хотелось ничего объяснять, ничего рассказывать. Достаточно уже того, что пришлось сказать детям. Зоя решила подождать несколько дней, она уже сказала прислуге, что они вольны уходить. Она решила оставить только одну служанку и няню, готовить она сможет сама. И шофер собирался уйти, как только она продаст машины. Он пообещал помочь ей. Он знал несколько человек, которым нравились «Альфа-Ромео» Клейтона и «Мерседес», которым пользовалась она; продать же «Испано-Сюизу» не составляло труда. Правда, Зоя сомневалась, остались ли состоятельные люди, которые могли бы купить такие дорогие автомобили.

Старая Сава подошла к ней и лизнула ей руку, как будто она все понимала. Зоя села в спальне у камина, глядя на то место, где он умер всего несколько дней назад. Казалось невероятным, что он умер… что Клейтона больше нет… Теперь ей предстояло так много сделать. Она позвонила адвокатам на следующий же день после его смерти, и они пообещали все ей объяснить.

После консультаций с ними Зоя пришла в ужас. Положение было еще хуже, чем думал Клейтон. Долги были огромными, денег не оставалось совсем. Адвокаты посоветовали ей попытаться продать дом с обстановкой на Лонг-Айленде за любую цену. Зоя дала согласие, и дом со всем содержимым продали с аукциона. Она даже не стала забирать собственные вещи, ибо знала, что не сможет смотреть на них. Зоя не была исключением, все, кто не покончил жизнь самоубийством или не бежал куда глаза глядят подальше от кредиторов, поступали точно так же.

И только в субботу она смогла заставить себя заняться детьми. Она ела вместе с детьми, но двигалась машинально, ходила из комнаты в комнату и говорила только по необходимости. Она была не в силах ни о чем думать. Столько всего надо было сделать, столько всего уложить, продать, — а потом еще искать жилье…