Маргарита Южина - Зрелые годы Джульетты

– Ромео! Милый мой Ромео!!! – с чувс-твом гаркнула Глафира и без сил рухнула на хлипкий библиотекарский стул.

Интеллигентная мебель к проявлению столь бурных театральных эмоций не привыкла. Стул, предательски хрустнув, подкосил ножки, и Глаша со всей дури ухнула на пол. Но это ее ничуть не расстроило – этюд был отыгран, что называется, на разрыв. Все испортила ворвавшаяся в читальный зал тощая и вредная Зинаида Васильевна, начальница Глаши.

– Ну Глафира же Макаровна! – недовольно заговорила она. – Сколько можно?! Я ж вас просила – в рабочее время никаких пошлых призывных кличей не исторгать! У нас приличное заведение!

– А что такого я исторгла? – ворчливо буркнула, вылезая из-под стойки, Глафира. – Я вся в работе, Шекспира, можно сказать, по ролям читаю! Чего вам не сидится там, в своей кону… в своем кабинете? Между прочим, из-за меня одной в этом месяце читателей прибавилось на семь штук!

– Да из-за вас одной нас отсюда скоро выселят! – перешла на визг начальница. – Сейчас ведь опять прибежит жена нашего дворника Ромео Писитдиновича и обвинит всех и вся в домогательствах к ее супругу! А то вы не знаете!

Глаша знала. Сколько раз она репетировала, столько эта жена и прибегала. Прямо удивительно, как она все слышит! Ухо у нее к стене привязано, что ли?

– А потому что нечего называть таким именем кого попало! – фыркнула Глаша. – Ростом с мышь, а туда же – Ромео!

– Да и вы, надо сказать, еще та Джульетта, – язвительно скривилась Зинаида. – Поди-ка уж сороковины справили!

– Сороковины это ж… поминки вроде бы? – испуганно захлопала глазами Глаша.

Зинаида Васильевна поняла, что ляпнула не то, замахала руками, сморщила нос и затараторила:

– В общем, Глафира, хватит! Прекращай мне тут всякие любови разыгрывать! Вот приходи домой и там – можешь стулья крушить, можешь… да хоть об батарею головой бейся, слова не скажу, а здесь чтобы все по рабочему плану было, понятно? И если еще раз услышу…

– Не, ну скоко ж можно мово мужука зазывать, я жутко интересуюся?! – раздался гневный вопль, и на пороге старенькой библиотеки появилась грозная Маня, супруга тщедушного дворника Ромео Писитдиновича. – Это кто тута опеть семью рушит? Глашка?!! Ты опеть?

Глафира ссориться не хотела. А если честно, она попросту боялась скандальной Маньки – та ведь и в лохмы запросто вцепится, ей это раз плюнуть. Потому Глаша мило растянула губы в улыбке и повернулась к начальнице:

– Зинаида Васильевна, так вы говорите, что в зале нужно устроить стенд?

Но Зинаида с еще большей опаской относилась к Маньке и выручать Глашу вовсе не стремилась. Она криво усмехнулась, мстительно качнула головой и спешно удалилась к себе в кабинет, захлопнув дверь и повернув в замке ключ.

– Что вы хотели взять почитать? – не гася улыбки, обратилась Глаша к Маньке с внутренней дрожью. – Настоятельно рекомендую Тургенева, там такие тонкие отношения, такие…

– Вот что, красавишна, – тяжело дыша, облокотилась на стойку Манька. – Это я тебе рекомендую… ежели ты… ишо… хоша бы раз… помянешь мово Ромку, я ить не погляжу, чо у тебя тута книжки везде понасованы, разрисую, как бог черепаху, понятно говорю?

– Понятно, – прилежно кивнула Глаша и нервно сглотнула. – Больше ни-ни… А… не вашего Ромео можно? Помянуть? Вот, к примеру, у Шекспира тоже есть такой один, Ромео, так я его всегда… упоминаю. Его можно?

Манька задумалась на секунду, потом решительно мотнула головой:

– Нет. Того тоже нельзя. А вдруг мой отзовется. Я вот не знаю, кого ты тута кликала, но свово Ромку я ужо на пороге догнала, так что зови лучше… Иванушку-дурачка, во! У нас, кстати, сантехник Ванька работает, може и скличешь его, он ради бутылки завсегда прибежит.

– Спасибо… – пробормотала Глаша и подтянула к себе новый стул. Перебирать всех литературных героев с Манькой не хотелось.

И все же домой Глаша неслась в приподнятом настроении. У нее получилось! Роль Джульетты так ей удается, что даже соседи сбегаются – верят! Надо обязательно сказать Рудику! Теперь-то ему деваться некуда, даст ей роль. Да и в самом деле, сколько можно ее мариновать?

По дороге домой Глаша еще успела заскочить в магазин, чтобы купить хлеба и баночку рыбных консервов – сварит сегодня ухи, глядишь, Рудик и не заметит, что деньги кончились.

– Рудик! Рудо-о-олльф! – крикнула она прямо с порога. – Сейчас я что тебе расскажу!..

Рудольф не отвечал.

– Рудик, ты дома?

Она бросила пакет на кухне и заглянула в комнату: ее гражданский супруг, или по– правильному сожитель, возлежал на диване и угрюмо гипнотизировал взглядом потолок. Видимо, любимый переживал очередной творческий кризис. В такие минуты от Глафиры требовалось максимум заботы, изворотливости и женской мудрости, чтобы не довести мужа до нервного срыва. По опыту Глаша знала, в этом случае очень помогает кусочек красной рыбки и бутылочка пива, но у нее хватило денег только на булку хлеба да банку сайры.

Быстренько переодевшись, Глаша прос-кочила на кухню и заступила на кулинарный пост. Не прошло и тридцати минут, как в кастрюле уже булькала уха, на тарелочке румянились гренки, а на тонком блюдце высилась небольшая горка драников – оладий из тертой картошки. Теперь надо было уговорить Рудика отведать кушанья.

Глаша глубоко вздохнула, мельком поправила кудри, одернула платьице и шагнула в комнату.

– Рудик! А что я там приготовила! – хитро заблестела она глазами и стала призывно подмигивать.

Рудольф даже не моргнул. Он сочно швыркнул носом и еще суровее сдвинул брови. Глаша невольно им залюбовалась. Нет, все же стоило столько лет жить в одиночестве, чтобы потом, когда надежда совсем исчезнет, получить от судьбы такой вот подарок! Рудик был сказочно красив! Просто божественно! Прямой нос, прекрасные серые глаза, брови эдаким вороньим крылом, узкие, поджатые губы (не какие-то там слюнявые лапти) и волосы – роскошные волны над высоким, чистым лбом! А если еще учесть талант Рудольфа! Глаша даже сейчас, спустя два года после того как любимый к ней перебрался, до конца не могла поверить в такое счастье.

– Руди-и-ик, а кто пойдет кушать, а? Кого там рыбка ждет? – медовым голоском пропела Глаша. – Рыбка глазками водит, смотрит – когда же ее Рудик кушать придет?

– Так ты что, рыбе даже глаза не вытащила? – недовольно глянул на Глашу Рудик. – То есть я буду уху есть, а рыба на меня глядеть с немым укором, да?

– Ну кто тебе в сайру глаза положит, – отмахнулась Глаша. – Пойдем, я там еще драников напекла. И гренки пожарила. Рудик, не изводи себя, ценители театра не простят тебе, если ты свой талант заморишь голодом.

– Да уж… – скрипнул диваном Рудольф и, поднявшись, нехотя поплелся на кухню. – Вся жизнь к ногам почитателей! А что взамен?! Одно дикое непонимание! Мелочные склоки! Меркантильные придирки… Где там у тебя драники-то? А что, пива купить не догадалась? И рыбы настоящей, а не такой?.. Ну и где в этой тарелке мясо?

– Рудик… здесь… как бы нет мяса, – крякнула Глаша. – Это… как бы… уха. Там рыба.

– Я тебе триста раз говорил! Это твое убогое «как бы» оставь деревенским девочкам! Надо расширять словарный запас! – взорвался Рудик, нервно бухнулся за стол и задумчиво поднес ложку ко рту. Видимо, уха получилась неплохой, а может, Рудольф слишком был голоден, но после того, как тарелка опустела, он все же снизошел до разговора. – Я просто не могу так работать! Меня постоянно подсиживают!

– Что, опять муж Верблюдовской прибегал и устроил скандал? – сочувственно спросила Глаша. – Я же тебе говорила, убери ты ее с главных ролей. У тебя и без этой выскочки хороших актеров хватает.

– Да? – нервно бросил ложку Рудольф. – А кто мне будет играть молоденьких девочек? Анфиса Аркадьевна? Или, может быть, Нина Леонидовна?

– Ну… у тебя есть Ирочка.

– Да! Ирочка есть! Только она весит ровно центнер! И мой Отелло – хлипенький Игнат Борисович – ее никак задушить не может! Нет, он бы, конечно, задушил, так ведь в зале же от гогота со стульев падают! С балконов орут, чтобы он МЧС вызывал, иначе не одолеет!

– Ну и что… Вот в августе же одолел, и никто не смеялся, – вспомнила один из удачных спектаклей Глаша.

– В августе я на себя эту роль взял и самолично придушил неверную! И потом, мы тогда загримировали под Дездемону Марину Львовну. Просто чудо, что никто не понял, сколько ей лет на самом деле.

Глаша хотела было сказать, что и Отелло у них совсем не первой молодости, но добавлять масла в огонь не стала. А Рудольф продолжал гневаться:

– Да все бы ничего. Но сегодня опять приволокся этот Казимир, наш директор ДК! Ему, видишь ли, срочно приспичило требовать деньги за аренду! Время подошло! Как будто искусство подвластно времени! Как будто у меня эти деньги на полу валяются!

– Но… ведь тебе же сдавали на аренду… – припомнила Глаша. И зря. Потому что эдакая память вызвала еще больший гнев у гражданского супруга.

– Сдавали! А на что я костюмы покупал?! На что мы заказывали автобус, когда выезжали на гастроли в Коркино?! Кстати, а у тебя когда зарплата?

– У меня? Так… скоро будет… На следующей неделе…

– Ну вот! А как мне до этой самой недели жить?! Господи! Как тяжело сеять вечное!

Рудольф отодвинул стул и, горько вздыхая, побрел обратно на диван.

Глаша понеслась за ним. Судьба ей подарила в мужья удивительно талантливого человека: режиссера, постановщика, актера, – и Глафира Капитонова не уставала ее за это благодарить.

Еще бы, Глаше было с чем сравнивать. Молодой девчонкой она вышла замуж за парня из своего двора, но супруг оказался на удивление ленивым, к тому же слишком тяготел к спиртным напиткам. И ведь не просто так тяготел, паршивец, – продавал вещи из дома, да еще и руки распускал. Однажды, после того как муженек продал единственную ценную вещь, оставшуюся в доме, – телевизор, за который Глаша даже не успела до конца рассчитаться, – она собрала в пакет парочку трусов, носки и выставила благоверного из квартиры. На этом Глашина семейная жизнь и закончилась.

Очень долго на Глафиру как на жену никто не зарился. А ведь она и хозяйка чудесная, и характер у нее золотой, но… Никому такое сокровище не требовалось. Она совсем было отчаялась и от тоски записалась в местный ДК, в театральный кружок, где ее наконец-то и нашло долгожданное женское счастье в облике Пудикова Рудольфа Семеновича. Пудиков сначала одарил ее главной ролью в новогодней сказке «А Баба-яга против», потом начал интенсивно строить глазки новоиспеченной актрисе и вскоре без лишних разговоров переселился в ее двухкомнатную квартиру. С этого момента жизнь Глаши заиграла красками. Правда, заработок у Рудика оказался непостоянный, да и его Глаша не видела, но зато любимый открыл для нее необыкновенный, сказочный мир театра! И что бы там ни говорил Глаше ее родной братец Димка, что-де Рудик ее только использует, что он нахлебник и альфонс, Глафира была настолько счастлива, настолько ее переполняли неистраченные чувства, что она даже… она даже взяла и сама написала пьесу! Да! Специально для театра своего Рудольфа! Пьеса рассказывала про их запоздалую, немыслимую любовь и называлась «Джульетта и Ромео среди вас». Конечно же, в роли Джульетты Глаша видела только себя, а Рудольф должен был преобразиться в современного Ромео, однако… Рудик отчего-то все никак не ставил такую потрясающую вещь. Как он объяснял, им обоим надо было накопить чувств для создания сего шедевра. Глаша терпеливо ждала и в это время опекала своего любимого как могла.

– Рудик, ну ты же знаешь, Казимир – обычный убогий человек, – тихонько гладила мужа по руке Глаша. – У него нет мечты. Ты не представляешь, как это – жить без мечты! А у тебя есть театр. Есть я. Есть твои пьесы… Рудик, а когда ты начнешь ставить «Джульетту и Ромео»? Я сегодня репетировала, у меня получилось.

Рудик нервно дернулся:

– Глаша! Ну что у тебя там получилось? Господи, как же тебе объяснить?.. Для этой постановки ты должна стать настоящей актрисой! Ты должна уметь перерождаться в любой образ! Ты…

– А я умею! – обрадовала любимого Глаша. – Я сегодня уже так в эту Джульетту переродилась, что прибежала Манька и…

– Ну какая Манька, Глаша-а-а… – захныкал Рудик. – Ты должна… Вот понимаешь, скажу я тебе – ползи! Ползи, потому что ты – червяк! И ты должна тут же упасть и поползти, извиваясь! Поверить, что ты и в самом деле – червяк! Проникнуться его мыслями, чувствами, его идеями…

– У червяка-то идеи? – не удержалась Глаша.

– О-о-о-й, да при чем тут червяк? – взвыл Рудольф, ухватившись за голову. – Я в общем! Или, к примеру, скажу тебе – иди голая, потому что ты – Ева! И все! И ты уже на улице в чем мать родила! И никакого стеснения! А потому что ты для себя уяснила: я Ева, кого тут стесняться, когда вокруг одни дубы?! Или вот… скажу – разденься, потому что ты – юная развратница! И ты уже…