К несчастью для Марианны, она не смогла насладиться до конца. Она еще не кончила играть, как раздался робкий стук и дверь отворилась, пропуская щуплую фигурку пунцового от смущения пажа.

– Что случилось? – сухо бросил Наполеон. – Неужели нельзя ни на минуту оставить меня в покое? По-моему, я запретил входить в эту комнату?

– Я… я знаю, сир, – объяснил несчастный мальчик, которому для этого поступка потребовалось больше смелости, чем для штурма вражеского бастиона, – но прибыл курьер из Мадрида! Срочный курьер!

– Как и все курьеры из Мадрида! – ядовито заметил Наполеон. – Хорошо, пусть войдет!

Марианна, переставшая играть при первых же словах, быстро поднялась, готовая уйти, но Наполеон жестом дал ей знак остаться. Она повиновалась, догадываясь, что он раздражен этим неожиданным беспокойством, что ему так уютно было сидеть в своем углу у огня и он ничуть не собирается менять его на сквозняки большой галереи, ведущей в его кабинет.

Паж исчез с многозначительной быстротой, но тут же вернулся и придержал дверь открытой, чтобы пропустить солдата, настолько покрытого пылью и грязью, что невозможно было разобрать цвет его мундира. Сдвинув каблуки, с кивером под рукой, он замер посреди салона, вскинув голову. Пробивающаяся рыжеватая бородка окаймляла лицо, которое пораженная Марианна узнала с первого взгляда, еще до того, как он отчеканил по-уставному, глядя перед собой на обтянутую серым с золотом стену:

– Старший унтер-офицер Ледрю, чрезвычайный курьер его сиятельства монсеньора герцога Далмации, к Его Величеству Императору и Королю. К услугам Его Величества!

Это был действительно он, человек, сделавший ее женщиной, кому она обязана своим первым, таким невероятным любовным опытом. Несмотря на изможденное лицо, два прошедших месяца почти не изменили его, однако Марианну не покидало ощущение, что перед ней совсем другой человек. Каким образом за такое короткое время моряк Сюркуфа смог превратиться в подобного солдата с окаменевшим лицом, в облаченного доверием герцога гонца… С изумлением она заметила на его зеленом мундире совсем новый Крест Почетного Легиона, но с тех пор, как она попала во Францию, Марианна свыклась со своего рода волшебством, окружавшим Наполеона. То, что казалось бессмысленным, абсурдным или просто странным другим, было обычным для этой удивительной страны и исполина, стоявшего во главе ее. В ничтожно короткий срок оборванец моряк, только что бежавший из английской тюрьмы, преобразился в героя войны, скачущего, как кентавр, из одного конца Европы в другой.

В то время как Наполеон, заложив руки за спину, прохаживался и, не говоря ни слова, внимательно рассматривал мертвенно-бледного новоприбывшего, в котором гордость и почтение боролись с усталостью, заставляя оставаться неподвижным, Марианна невольно спросила себя, что произойдет, когда взгляд Ледрю упадет на нее. Она достаточно знала вспыльчивый характер бретонца, чтобы опасаться этого. Кто может знать, как он прореагирует, узнав ее? Не лучше ли будет уйти украдкой, предпочтя встретить позже недовольство Наполеона, недовольство, против которого она чувствовала себя достаточно вооруженной.

Она тихо встала, чтобы направиться к боковой двери. Как раз в этот момент Император остановился перед Ледрю и пальцем приподнял сверкавший на его груди крест.

– Судя по этому – ты храбрец. Где ты получил его?

Румянец гордости вспыхнул на изможденном лице солдата.

– Под Сьюдад-Родриго, сир! Из рук маршала Нея!

– И за что?

– За… за пустяки, сир!

Необычно радостная улыбка осветила лицо Императора. Подняв руку, он потрепал за ухо юношу, глаза которого тотчас наполнились слезами.

– Я люблю такие пустяки, – сказал он, – и я люблю скромность!.. Твое донесение, друг мой!

Невольно очарованная этой картиной, Марианна осталась на месте. Собственно, зачем бежать? Император не знает ничего о том, что с нею произошло. Даже если бы Ледрю посмел выступить против нее, он не сможет ничего доказать. И затем, непреодолимое любопытство толкало ее приглядеться получше к этому юноше, вызвавшему недавно в ней такой страх, но в чувствах к которому она не могла толком разобраться. Так же тихо она опустилась на свое место за арфой.

Дрожащей рукой Ледрю вытащил из-под мундира большой запечатанный пакет. Его румянец сменился бледностью, и у Марианны появилось ощущение, что он готов потерять сознание. Страдальческая гримаса на его лице в момент, когда он протянул письмо, подтвердила ее предположение. Она решилась заговорить, находя удовольствие пойти навстречу опасности.

– Сир, – сказала она спокойно, – этот человек едва держится на ногах. Ручаюсь, что он ранен.

При звуках ее голоса Ледрю повернул к ней голову. Ей доставило удовольствие видеть, как расширились глаза бывшего моряка.

– Похоже, что так… – начал Наполеон. – Разве ты…

Шум падающего тела оборвал его слова. Ледрю держался на ногах только невероятным усилием воли. Но внезапное появление Марианны подкосило его, и курьер из Мадрида потерял сознание буквально у ног Наполеона.

– Ну вот, теперь мои драгуны лишаются чувств, словно девушки!..

Но сам он уже опустился на колени и поспешил расстегнуть мундир, высокий тесный воротник которого затруднял дыхание. На сорочке, на высоте плеча, расплывалось кровавое пятно…

– Ты права, – сказал он Марианне, – этот человек ранен. Помоги мне.

Она взяла со столика хрустальный графин и полила водой свой носовой платок. Затем, в свою очередь опустившись на ковер, начала смачивать виски Ледрю, но это не принесло заметного результата.

– Надо какое-нибудь укрепляющее лекарство, – сказала она, – а также врача. Здесь найдется немного бренди?

– У нас «бренди» называется коньяк! – проворчал Наполеон. – Что касается врача…

Он подбежал к камину и дернул за шнур звонка. Появился испуганный паж и замер, увидев, что человек, которого он привел, лежит навзничь на ковре.

– Немедленно врача, – приказал Наполеон, – носилки и двух слуг, чтобы отнести его в людскую!

– Вынести потерявшего сознание раненого на такой холод? – запротестовала Марианна. – Ваше Величество не подумали об этом?

– Возможно, ты права, но, знаешь, у моих солдат кожа дубленая. Ну, все равно! Пусть ему приготовят комнату здесь. Как, вы еще тут? Бегите же, несчастный!

Беспамятство Ледрю было глубоким. Очевидно, он дошел до последней черты истощения. Он оставался без сознания и когда пришел придворный врач и слуги, чтобы перенести его в постель.

Пока медик производил поверхностный осмотр, Марианна наблюдала, как Наполеон разорвал конверт и торопливо пробежал письмо. Она с беспокойством отметила, как он нахмурил брови и сжал челюсти. Должно быть, новости были плохими… Действительно, кончив читать, Император нервно скомкал плотную бумагу.

– Бездарности! – пробормотал он сквозь зубы. – Одни бездарности! Неужели не найдется ни одного в моей семье, кто смог бы если не придумать дельный проект, то хотя бы точно осуществлять мои?

Марианна промолчала. Она поняла, что эти слова адресовались не ей. В эту минуту Наполеон забыл о ней, озабоченный новой проблемой, поставленной этим письмом. Он говорил сам с собой, и если бы она рискнула ответить, то непременно услышала бы грубый окрик. Тем временем врач поднялся.

– Можно перенести раненого в постель, сир, – сказал он. – Я окажу ему самый лучший уход.

– Хорошо! Но постарайтесь, чтобы он поскорее был в состоянии говорить и слышать. У меня есть к нему некоторые вопросы…

В то время как слуги под руководством врача осторожно укладывали Ледрю на носилки, Марианна подошла к Императору, который с письмом в руке, вероятнее всего, собирался идти в свой кабинет.

– Сир, – спросила она, – не разрешите ли вы мне сейчас пойти узнать новости об этом раненом?

– Ты боишься, что за ним будут плохо ухаживать? – сказал Наполеон полусердито-полушутливо. – Уверяю тебя, что моя медицинская служба действует безукоризненно…

– Дело не в этом. Меня беспокоит его состояние… потому что я знакома с ним.

– И с ним? Вот это да! Ты, видно, вроде Талейрана, который близко знаком со всей Европой? Может быть, ты скажешь мне, где познакомилась с этим мальчиком, только что прискакавшим из Испании, тогда как ты прибыла из Англии?

– Именно там: в Англии. Я познакомилась с ним в Плимутском заливе, бурной ночью на борту судна Никола Малерусса: он убежал с понтонов. Это был один из моряков Сюркуфа, и мы вместе попали в плен к береговым пиратам.

Наполеон поморщился. Видимо, в этой истории ему не все было ясно.

– Я вижу, – сыронизировал он, – вы старые товарищи по оружию! Но что я хотел бы знать, это как он оказался среди драгун, твой друг? На море бои идут непрестанно, и Сюркуф более чем когда-либо нуждается в людях. Добавлю также, что все моряки обожают его и предпочтут потерять руку, чем покинуть его. Тогда почему этот оказался на земле? У него морская болезнь?

Марианна уже пожалела, что заговорила. Язвительный тон Наполеона не предвещал ничего хорошего, и, кроме того, у нее появилось ощущение, что он совершенно не верит ей. Но теперь уже слишком поздно отступать. Надо идти до конца.

– Он обожал Сюркуфа, действительно, но он гораздо больше любил Императора, – начала она осторожно, спрашивая себя, может ли она рассказать, не поднимая бури, об эпизоде в «Золотом Компасе» и особенно об унизительном происшествии в риге…

Откровенно говоря, она не предполагала, что он обрушит на нее град вопросов, и, пытаясь придумать продолжение своему рассказу, умолкла, ожидая сухое: «Это недостаточное объяснение», или что-либо в этом роде. Однако, к ее величайшему удивлению, угрожающие складки на императорском лбу разгладились, и на губах Наполеона расцвела снисходительная улыбка.

– Они все такие! – сказал он с удовольствием. – Ладно, душенька, иди к своему товарищу по бегству, я разрешаю. Юный Сен-Жеран – дежурный паж – проводит тебя. Но не забудь об ужине! До скорого свидания.

Через несколько мгновений он, к великому облегчению Марианны, исчез. Молодая женщина услышала его быстрые удаляющиеся шаги по галерее. Она не могла удержать вздох удовлетворения. Волнение еще не улеглось, и, чтобы лучше собраться с мыслями, она присела и стала обмахиваться номером «Монитора», лежавшим на столике. К тому же она вовсе не торопилась к Ледрю. Прежде она хотела хорошо обдумать, что сказать ему.

В сущности, ничего не обязывало ее к посещению этого юноши, с которым не связывались никакие приятные воспоминания. Если она не пойдет к нему, он, может быть, подумает, придя в себя, что стал жертвой заблуждения и ему привиделось ее внезапное появление… Но, вспомнив о его характере, она отбросила эту мысль. Хотя он был суеверным, как истый бретонец, Ледрю не мог особенно верить в галлюцинации. По меньшей мере, он спросит у врача, была ли женщина в зеленом возле Императора видением или реальностью. И кто может утверждать, что, узнав правду, он не решится на какое-нибудь безумство, чтобы вновь увидеть ее? Безумство, из-за которого Марианне придется давать гораздо более подробные объяснения, чем только что… Нет, она правильно сделала, попросив разрешения проведать раненого. Таким образом, у нее были все шансы поладить с ним и покончить с этим недоразумением, не посвящая в него Императора.

Приняв такое решение, Марианна накинула на плечи кашемировую шаль и пошла попросить Сен-Жерана проводить ее к ложу раненого.

Паж, убивавший время на галерее, разглядывал часовых, которые прохаживались по снегу, надвинув до бровей медвежьи шапки, услужливо встретил Марианну.

– Вы знаете, куда отнесли раненого курьера? – спросила его молодая женщина. – Император желает, чтобы я узнала, как его здоровье. Проводите меня к нему.

– Это большая честь для меня, мадам! Его положили в одной из маленьких комнат второго этажа.

Он был явно в восторге от этого поручения, и Марианна удержала улыбку, перехватив восхищенный взгляд, которым он ее окинул. Ему могло быть лет четырнадцать-пятнадцать, но в этом возрасте уже умеют ценить красоту, и Анри де Сен-Жеран моментально посвятил себя в ее рыцари. С большим достоинством он проводил ее по лестнице, открыл дверь одной из комнат и, посторонившись, чтобы дать ей пройти, учтиво спросил, не желает ли она, чтобы он подождал ее.

– Нет, благодарю. И пусть никто мне не мешает.

– К вашим услугам, мадам!

Повелительным жестом он позвал служанку, которая дежурила у постели, и вышел с нею, закрыв за собой дверь. Марианна осталась одна с раненым, не решаясь подойти к нему, возможно, смущенная царившей в комнате глубокой тишиной.

Ночь уже наступила, персидские занавески в экзотических цветах были задернуты. Только ночник, горевший на столике у изголовья рядом с севрской чашкой, и огонь в камине едва освещали комнату.

С того места, где стояла кровать, раненый не мог видеть входящего, и Марианна пошла на цыпочках, думая, что он спит. В этом не было ничего удивительного, учитывая долгую дорогу верхом, которую он одолел, будучи к тому же раненым, и успокаивающее, безусловно, полученное от врача. Но донесшиеся звуки вывели ее из заблуждения: она услышала частые всхлипывания, какие издает плачущий. Не колеблясь больше, она подошла к кровати и в свете ночника увидела, что моряк Сюркуфа и солдат Наполеона… плакал, как ребенок.