Джон Патрик хотел было отодвинуться, решив, что его шрамы вызывают у нее отвращение. Она удержала его, и, подняв рубашку до плеч, стала целовать эти безобразные рубцы со всей нежностью, на которую была способна. Ей хотелось бы очутиться в том времени и утолить боль, призрак которой преследовал его до сих пор. Джон Патрик Сазерленд был самым гордым человеком из всех, кого она знала, и она не могла и вообразить, что он должен был испытывать, став жертвой варварского обращения. Поэтому ее губы и пальцы хотели сказать ему, что его шрамы не пугают ее, что он не должен их стыдиться ни перед ней, ни перед кем бы то ни было в целом мире, сказать, что она его любит. Однако при этом Аннетта боялась, что он почувствует себя обязанным воздать за такую преданную любовь и тем самым окажется в ловушке ее чувств к нему. Испытывая горечь и одновременно сладость любви и сочувствия, она села рядом с ним, не в силах отодвинуться и не прикасаться к нему.

Джон Патрик встал и потянул ее за собой. Он снял рубашку и повел ее в море. Вода была удивительно приятная для тел, еще разгоряченных объятиями. Прохлада шелком касалась кожи. Теплый благоуханный ветерок гладил лицо с невыразимой нежностью. Джон Патрик переплел свои пальцы с ее, мерно сжимая и отпуская их. И тело ее снова затрепетало от желания испытать недавние сладостные ощущения.

Она взглянула на Джона Патрика, на его сильное, но худощавое тело и поразилась тому, как оно удивительно красиво. Сердце сильно забилось в груди, словно она вдруг увидела себя со стороны: она, Аннетта Кэри, стоит обнаженная, омытая лунным светом и ничего не стыдится. Она едва верила, что на такое способна, и все же не могла противостоять бесовскому наваждению.

Они стояли то в прибывающих, то снова отступающих волнах, а потом он встал на колени и потянул ее вниз, к себе, и яростно припал к ее губам, вовлекая в бешеный чувственный вихрь, поцелуи его стали безумными. Волны мерно накатывали на их тела, и он снова вошел в нее. Ее охватило первобытное, примитивное желание, дикое и неотступное. Джон Патрик что-то прошептал ей на ухо, но его слова заглушил ласковый лепет волн. Дыхание его мешалось у ее щеки с солеными брызгами волн. Ее тело так жаждало последней ласки, что Аннетта вскрикнула.

Джон Патрик поцеловал ее в шею и на мгновение замер. Потом их тела, как их души, слились в одно нерасторжимое целое, а миллион звезд смотрели на них сверху, отражаясь в волнах, — свидетели их любви.

Потом они долго лежали, не размыкая объятий, а вода охлаждала жар их плоти.

— Я люблю тебя, — прошептал Джон Патрик, и опять звук его слов смешался с плеском волн.

Она дотронулась пальцем до его губ. Она только что отдала ему сердце навсегда, но почему-то, и непонятно почему, не могла сказать ему те же слова. Внутренний голос твердил, что это краткое волшебное мгновение среди долгих дней суровой реальности. Потом Джон Патрик вернется в свой мир, а она — в свой.

Но он, казалось, не ждал ответа. Он перекатился на спину и взглянул на Аннетту.

— Наверное, тебе надо было бы родиться морской наядой, — тихо сказал он.

Аннетта попыталась улыбнуться, но волшебное облако страсти, окутывавшее их, уже унеслось вдаль.

* * *

Джон Патрик выругался про себя, глядя, как бледнеет Аннетта, наблюдающая за погрузкой пушек на борт.

Настал судный день.

До этого было три дня небесного блаженства, когда он знакомил ее с островом, который любил почти так же, как Мэриленд. Он учил ее плавать в холодном водоеме у подножия стофутового водопада. Он ликовал, глядя, с каким восторгом она принимает платья, которые он ей покупал. Они ужинали самой свежей рыбой в лучшей городской таверне и облазили все лавки Форт-Ройала, где Аннетта жадно разглядывала все новое и незнакомое.

На второй день стоянки в гавани он отправился в Форт-Ройал один и договорился о погрузке пушек, которые двумя неделями раньше были доставлены из Франции. Официально они были закуплены в кредит молодым государством, и Джон Патрик числился поставщиком. Но ему было известно, что пушки — подарок Франции народу, сражающемуся против англичан. На обратном пути он зашел в лавку, где они видели попугая, и вышел оттуда с птицей ь руке.

Насчет попугая он питал кое-какие сомнения. Хозяин лавки поклялся, что попугай не употребляет никаких крепких выражений. Попугай и вправду непрестанно повторял: «Билли — хорошая птица». Все сомнения испарились при виде радости, с какой Аннетта приняла из его рук клетку с попугаем. Тот сразу же сообщил Аннетте, что отныне она владелица очень хорошей птицы. Что-то в его глазах-бусинках заставило Джона Патрика не слишком доверять Билли, склонному, очевидно, к преувеличениям, но восторженная радость Аннетты была неподдельна, и обычная ее сдержанность растаяла без следа. Джону Патрику стоило большого труда расставаться с ней на ночь, но если он нарушал некоторые правила поведения, то ни за что не хотел нарушить главного — не проводить с Аннеттой ночи в ее каюте. Одно дело, что команда подозревает, и совсем другое — что знает наверняка. Это разные вещи.

Сегодня утром, на четвертый день их пребывания на острове, он пришвартовал «Звездного Всадника» к пристани и отдавал команде приказания. Аннетта появилась на палубе и с ужасом увидела, как по трапу на корабль вкатили тяжелые орудия. Грузчики переправили восемь огромных пушек в трюм.

Джон Патрик оглянулся, но Аннетты на палубе уже не было. У него сжалось сердце. Она не устроила скандал, и это заставляло его беспокоиться и недоумевать. Он окликнул Бизли, который был приставлен к ней для услуг:

— Следи за мисс Кэри, пока мы стоим в доке, и узнай, не надо ли ей чего.

— Эй, сэр, — сказал Бизли и пошел выполнять приказ.

И Джон Патрик всецело занялся пушками.

Бизли вернулся.

— Я не могу ее найти, — сказал он тревожно.

Джон Патрик выругался снова. Он не мог сейчас бросить дело. Каждая пушка весила больше 3200 фунтов, и если такую тяжесть не закрепить как следует, то при первой же буре груз может потопить «Звездного Всадника».

Куда она исчезла? Как? Он не имел возможности все время следить за трапом, но надеялся, что обязательно заметит, если Аннетта попытается бежать с корабля. А если не он, то кто-нибудь обязательно обратит внимание.

Бизли все еще ожидал ответа.

— Возьми двоих людей и обыщи весь город.

Матрос пребывал в нерешительности.

— Э… сэр, а что мне делать, если она не захочет вернуться?

— Доставь ее на борт любым способом.

Бизли вытаращил глаза, потом без всякого энтузиазма кивнул. Подошел Айви, очевидно, заметив беспокойство капитана.

— Сэр? — обратился он к нему как всегда, когда они были на борту.

— Мисс Кэри нигде нет.

— Но она не могла уйти далеко. И никакого вреда нам она причинить не может.

«Очень даже может, — подумал Джон Патрик. — если донесет, что ее похитили». Тогда местные власти могут задержать отплытие корабля. Или даже конфисковать его. Но даже это соображение не так его беспокоило, как мысль о том, что должна сейчас переживать сама Аннетта. Ее сдержанность уже не вводила его в заблуждение.

Джон Патрик закрыл глаза. Он должен был ей обо всем рассказать несколько дней назад. Он знал, что это для нее очень важно, но его совершенно околдовали чары их волшебной близости.

— Проклятие, — хрипло прошептал он.

— Я могу сам проследить за погрузкой и креплением, — предложил Айви, — а вы отправляйтесь на поиски.

— Нет. — Он доверял Айви, но дело было слишком важное. — Бизли ее найдет.

Джон Патрик занимался погрузкой весь день, пока последнее орудие не было надежно закреплено цепями. Затем он поднялся на палубу. Бизли еще не появлялся. Джон Патрик отдал Айви необходимые указания насчет закупленных для солдат Вашингтона ящиков с фруктами и сам осмотрел корабль. Аннетты не было, в ее каюте остался только Билли. Большая часть платьев тоже была на месте.

— Скверный парень, — бранился Билли и затем выразительно щелкнул клювом. Джон Патрик знал, он когда-нибудь пожалеет, что купил этого попугая, но сейчас его это заботило меньше всего.

Куда она исчезла? Где она?

* * *

Аннетта долго стояла перед зданием, занимаемым городскими властями. Да, она могла остановить перевозку орудий в Америку ввиду явного нарушения договора о нейтралитете. Если еще сообщить и о похищении, то затея Джона Патрика обращена на провал.

Когда она увидела, что на борт «Звездного Всадника» начинают грузить пушки, у нее кровь застыла в жилах от ужаса и сердце, казалось, вот-вот остановится. Хотя Джон Патрик на этот раз ее не обманывал, но он не мог не догадываться, что она будет считать себя соучастницей будущего кровопролития. То, что он умолчал о пушках, — предательство по отношению к ней. Он любил ее, он влюбил ее в себя, все это время зная, что совершает нечто совершенно отвратительное. Достаточно было бы и мелкого огнестрельного оружия. Но пушки! Даже она знала, что таких тяжелых орудий для защиты корабля не требуется. Даже она знала, что этим пушкам предназначено разрывать человеческое тело на куски.

Но она может этому воспрепятствовать. Она должна сохранить верность своим убеждениям, людям, которые ей доверяли и надеялись на нее. Но, поступив таким образом, она вынесет смертный приговор Джону Патрику. Французским властям придется его задержать и судить как пирата.

По ее щеке скатилась слеза. Она не могла простить ему обман и предательство. Но она не могла стать виновницей его смерти. Она едва не задыхалась от слез, стоявших комком в горле. Сердце разрывалось от боли. Вся радость жизни, все чудо, ею пережитое, — не что иное, как мираж. В глубине сердца она знала, что не сможет предать Джона Патрика, но ни за что не вернется на его корабль.

Но куда ей идти?

Он, конечно, будет ее разыскивать, в этом она не сомневалась. А у нее нет ни денег, ни одежды, кроме той, что на ней. Каким образом она доберется до Филадельфии? Как она вернет назад отца?

Она коснулась пальцами старинной сапфировой броши с жемчугом, которую носила на цепочке, никогда не снимая. Единственная вещь, что напоминает о матери. Единственное ее сокровище.

Если бы ей удалось добраться до порта Сен-Пьер на противоположной стороне острова, Джон Патрик не смог бы, наверное, ее отыскать. Возможно, там нашелся бы корабль, на котором она сумела бы добраться до какого-нибудь английского порта, а оттуда отплыть в Америку. И ей понадобится лошадь. Интересно, сколько может стоить брошь?

Изо всех сил стараясь сдержать слезы, она вошла в первый же магазин, в котором, по ее мнению, могли купить брошь. Хозяин улыбнулся, он видел ее накануне с Джоном Патриком и узнал.

— Я бы хотела продать драгоценность, — сказала она, запинаясь, на французском, который изучала в детстве. Сняв с шеи брошь, она подала ее хозяину лавки и смотрела, как бережно и ласково он поглаживает затейливую вещицу.

— Мадемуазель, — вздохнул он, — эта вещь прекрасна, однако я не смогу заплатить вам столько, сколько она стоит.

— А сколько вы дадите?

Он назвал сумму во франках. Она постаралась пересчитать ее в доллары, и сердце у нее упало.

— Merci, — сказала она, покачав головой и беря у него брошь.

Поход в три следующих магазина закончился тем же результатом. Владелец четвертого рассматривал брошь дольше и внимательнее и наконец предложил более значительную сумму, чем другие. Это было не совсем то, на что она рассчитывала, но все-таки больше. Она кивнула и смотрела, как он отсчитывает золотые монеты.

Сколько времени у нее еще есть в запасе?

Аннетта выглянула из двери и увидела вдалеке на улице Бизли, который заглядывал в каждое заведение. Скоро он будет здесь. Она поднесла руку к голове и пошатнулась.

— Месье, я, кажется, теряю сознание. Вы не могли бы позволить мне где-нибудь немного посидеть?

Он выскочил из-за прилавка и взял ее под руку:

— Да-да, конечно.

Хозяин приподнял занавеску и провел ее в комнату позади торгового помещения, до потолка уставленную коробками с товаром. Вокруг стола было несколько стульев, и он усадил Аннетту. Она опустила голову на руки.

— Это… от жары… — пояснила она, — через несколько минут мне станет легче, — и она одарила его слабой улыбкой. — И я не хочу никого беспокоить.

Он нахмурился:

— Вам не нужен врач? — спросил он по-французски. — Может быть, вызвать?

Она покачала головой.

— Это скоро пройдет.

С минуту хозяин пребывал в нерешительности, затем кивнул и вышел в лавку.

Аннетта выждала пять, потом десять мучительных минут. Два раза хозяин заглядывал к ней проверить, как она себя чувствует. На третий раз она встала.

— Мне гораздо лучше. Merci.

Через несколько минут она уже купила лошадь и женское седло, которые надеялась продать потом в Сен-Пьере. Бизли нигде не было видно. Наверное — подумала она с горечью — докладывает сейчас капитану Сазерленду, что не нашел ее. Затем она купила карту острова, чтобы никого не расспрашивать о дороге.