Ступив в храм под руку с братом, Полина обвела глазами собравшихся. Послышался восхищенный вздох, разом вырвавшийся из женских уст.

— Боже, да на это платье одних блондов пошло не меньше, чем тысяч на пять! — ахнула какая-то юная барышня позади Полин.

Но самой Полин было не до выслушивания восторгов. Ее взгляд остановился, встретившись с серыми глазами Шеховского, что стоял недалеко от Михаила и двух шаферов. Князь едва заметно улыбнулся и отвел глаза. Полина качнулась, но тотчас уцепилась за рукав фрака Сержа. Отвернувшись от Шеховского, она подняла голову и больше не глядя в его сторону направилась к ожидающему ее жениху. Остановившись подле Мишеля, она не слышала никого и ничего вокруг. Молча приняла зажжённую свечу из рук священника, осенив себя крестным знамением. Едва обратила внимание на произнесенные слова молитвы. Послушно подала руку, когда святой отец надевал ей на палец обручальное кольцо. Господи! Ну зачем он пришел?! — мысленно простонала она. Куда легче было бы, если бы не увидела его сейчас.

— Венчается раба Божия Полина рабу Божьему Михаилу, — донесся до нее размеренный напевный голос священника.

Полина скосила глаза на своего супруга и замерла. Михаил не смотрел на нее. Взгляд его был обращен прямо, губы слегка поджаты, едва заметно дернулся мускул на гладковыбритой щеке, когда она непроизвольно чуть сжала руку под епитрахилией. Длинные жесткие пальцы сжали ее тонкие, не давая возможности вырвать ладонь. Она так и не отняла руки до конца обряда. И только когда все завершилось и Мишель повернулся к ней, она вдруг поняла, что он знает, знает обо всем! Читает ее мысли, как открытую книгу. Откинув с ее лица вуаль, Михаил прижался губами к ее губам. Все это длилось лишь какое-то мгновение, а потом он едва не оттолкнул ее, но, словно опомнившись, в последний момент удержал подле себя за руку. Полина, положив руку на сгиб его локтя заставила себя улыбнуться тем, кто спешил к ним с поздравлениями. Она все еще улыбалась, выходя из собора, улыбалась, усаживаясь в поданный экипаж, но едва супруги оказались наедине, в карете повисло тягостное молчание. Во взгляде Михаила легко читалось разочарование. Горчаков за весь путь к особняку на Литейном не произнес ни слова, ни разу не коснулся ее. Отвернувшись от своей молодой жены, Мишель с преувеличенным вниманием рассматривал проплывающий за окном пейзаж.

Полина была в отчаянии. В течение всего дня, пока длился свадебный обед, Михаил сохранял на лице приветливое выражение, прекрасно играя роль гостеприимного хозяина, и только когда его взгляд случайно или нет обращался к молодой супруге, оно исчезало, уступая место холодной отстранённости, граничащей с равнодушием.

Более всего она желала, чтобы день этот побыстрее закончился, и одновременно страшилась того, что последует вслед за его окончанием. День, казавшийся бесконечным, все же подошел к концу, и молодая княгиня Горчакова вздохнула с облегчением, когда, простившись с припозднившимися гостями, проследовала в свои покои. Застыв перед зеркалом с широко раскрытыми глазами, она не видела своего отражения, не ощущала прикосновений расчески к своим волосам, думая лишь о том, что ждет ее этой ночью. Отпустив горничную, она забралась на постель и уселась посередине, опираясь спиной на подушки. Старинные напольные часы мерно отсчитывали минуты ее супружеской жизни, начавшейся сегодня, время шло, а дверь ее спальни оставалась закрытой, и Полина не заметила, как задремала. В гулкой тишине часы пробили час ночи, и от этого звука она вздрогнула и открыла глаза. Свечи оплыли в серебряном подсвечнике, одна из них, зашипев, погасла. Он не придет, — поняла вдруг она со всей ясностью. Он слишком горд, чтобы настаивать на своих правах, а наутро вся прислуга будет знать о том, что супружеская жизнь четы Горчаковых окончилась, так и не начавшись. Злые слезы выступили на глазах. Он-то может себе позволить пренебречь ей, его это не коснется, но каково ей-то будет, если вся дворня будет знать… Соскочив с кровати, Полина накинула на плечи невесомый пеньюар и, подхватив с туалетного столика подсвечник, направилась в покои супруга. Выйдя в коридор, она вдруг оробела, но обида придала сил, и она решительно двинулась дальше. Дойдя до спальни Горчакова, и заметив свет, пробивавшийся снизу из-под двери, она постучала.

— Entrez! (Войдите!) — послышалось из-за двери.

Полина толкнула дверь и оказалась в спальне супруга. Поставив подсвечник, она повернулась к нему лицом. Мишель полулежал на кровати в бархатном шлафроке, накинутом поверх рубашки. В руках у Горчакова была какая-то книга. Отложив ее в сторону, он поднялся.

— Чему обязан, сударыня? — удивленно приподнял брови князь.

— Я ждала Вас, но Вы не пришли, — почти испуганно пролепетала она в ответ.

— Вы желали видеть меня в своей спальне? — усмехнулся Михаил, внимательно глядя на нее и затаив дыхание в ожидании ее ответа.

— Нет! То есть я не это хотела сказать, — девушка вспыхнула ярким румянцем. — Вы же понимаете, что пойдут разговоры… Если бы Вы позволили мне остаться здесь у Вас некоторое время, то тогда не было бы поводов…

— Полно, Полин! Вас так заботят досужие сплетни? Ну, а мне не нужно Ваше самопожертвование во имя долга. Ступайте!

— Вы меня прогоняете!? — не веря тому, что услышала, выдохнула Полина.

— Если Вам так угодно, то да! — холодно ответил Горчаков.

— Но как Вы можете так поступать со мной?! — отчаянно прошептала она.

— А Вы? Собираетесь лечь со мной в постель, закрыть глаза и представить Шеховского на моем месте?! Довольно, сударыня! Я не играл с Вами и был честен в своих желаниях и намерениях — в отличие от Вас!

Полина не помнила себя от злости и совершенно не думала о том, что делает. Рука ее взметнулась вверх, ладонь обожгло. Удар неожиданно для нее самой оказался настолько сильным, что Мишель слегка покачнулся. Потирая щеку, он с удивлением уставился на свою молодую супругу. Ему вспомнилась пощечина, которую она отвесила Шеховскому в Екатерининском сквере.

— Я смотрю, у Вас это входит в дурную привычку, — пробормотал он и сделал шаг к ней.

Полина испуганно шарахнулась в сторону, но Михаил поймал ее за рукав пеньюара и притянул к себе. Стиснув тонкую талию в медвежьем объятии, князь намотал на кулак светлые длинные пряди и впился поцелуем в приоткрытые губы. Княгиня замерла в его руках, затаила дыхание, прислушиваясь к своим ощущениям. Кровь застучала в висках, сердце колотилось где-то в горле. Мишель ослабил натиск. Губы его скользнули по щеке, прижались к виску, там, где билась тонкая жилка пульса.

— О Боже! — жаркий шепот обжег ухо. — Уходите, Полин! — выпустил он ее.

Глядя на него расширившимися глазами, Полина отрицательно покачала головой. Михаил снова поцеловал ее, но на этот раз лишь слегка касаясь губами ее губ. Княгиня ухватилась за его широкие плечи, ощущая тяжесть рук на своей талии. Ноги ее оторвались от пола, комнатные туфельки соскользнули и неслышно упали в мягкий ворс ковра. Открыв глаза, Полина поняла, что лежит на кровати. Мишель, улыбнувшись ей, задул свечи. Она услышала шорох одежды, ощутила прикосновение теплых ладоней к своим обнаженным плечам. Подняв руку, сама несмело коснулась широкой обнаженной груди. Губы князя скользили по ее шее, плечам груди. Жаркий шепот срывался с губ, Полина едва не задохнулась под тяжестью его тела, тоненько вскрикнула, когда муж осторожно, сдерживая себя, толкнулся в ее тело. Ну, вот и все, свершилось ее замужество. Слушая его тяжелое хриплое дыхание над ухом, она гладила его плечи, неумело отвечала на поцелуи, непроизвольно выгибалась ему навстречу, слыша только бешенное биение пульса в крови, ощущая нестерпимый жар во всем теле в ожидании еще чего-то, чего сама не сознавала, пока ночь вдруг не вспыхнула искрами перед зажмуренными веками, не разлилась по телу блаженной истомой и оставила ее, задыхающуюся, на сбившихся в ком простынях.

— Mon ange (Мой ангел)! — прошептал Михаил, поймав ее запястье и нежно целуя каждый пальчик.

Сон смежил веки, навалилась невероятная усталость, и, прижавшись к мужу, Полина уснула. Горчаков поднялся, укрыл жену одеялом, накинул на плечи шлафрок и, подойдя к столику, налил себе в стакан немного бренди. Не выпуская из рук стакана, медленно опустился в кресло у камина и замер, вглядываясь в отблески угасающего пламени в янтарной глубине напитка. Он уступил нынче ночью своему желанию, но какой будет их дальнейшая жизнь? Полюбит ли она его когда-нибудь? Или в его супружеской постели незримо всегда будет присутствовать третий?

* * *

Шестого декабря, на Николу Зимнего, у Шеховских отмечали именины Николая Матвеевича. Несмотря на уже начавшийся Рождественский пост, на раут в особняк на Сергиевской съехалось множество приглашенных, в том числе чета Горчаковых и мать и дочь Валевские. Маша, памятуя о своей обиде на Павла, старательно игнорировала своего кузена, и только тогда, когда ей казалось, что Поль не видит ее, она украдкой вздыхала, с тоскою следя за ним глазами. Сам Шеховской, испытывая некоторую неловкость от того, что повел себя слишком резко с Мари в их последнюю встречу, попытался загладить свою вину, согласившись исполнить вместе с ней одну сложную пьесу в четыре руки. Предложив ей руку, он проводил Машу к роялю.

Маша не могла отвести глаз от своей руки, затянутой в шелковую перчатку, лежащей на сгибе локтя Шеховского. Белый шелк ярко контрастировал с темно-зеленым сукном его вицмундира. Мари тихонько сжала пальцы и тотчас поймала недоуменный взгляд своего кузена, но он тут же опустил глаза и, стараясь отдать дань вежливости, заметил, что Мари очень идет нежно-голубой оттенок ее платья, чем вызвал смущенную улыбку и легкий румянец на высоких скулах. Она и в самом деле была очаровательна в этот вечер, и он отметил это без какого-либо умысла, просто как тонкий ценитель женской красоты.

Поль был немногословен — будь его воля, его бы и не было здесь в этот вечер, но уступив настоятельным просьбам маменьки, он не только присутствовал, но и по возможности старался не обойти своим вниманием никого из присутствующих дам.

Он, как и обещал, сыграл вместе с Машей, улыбался, говорил скорее по заученной привычке, чем для того, чтобы доставить себе или кому-либо удовольствие. С виду Шеховской вновь стал прежним — очаровательным повесой, каким его знал светский Петербург, и только Софья Андреевна замечала непроницаемый взгляд, улыбку, которая не касалась глаз, несколько нарочитую приветливость. Материнское сердце остро чувствовало его переживания. Улучив момент, она подошла к нему и коснулась рукава вицмундира, привлекая его внимание.

— Поль, mon cher, (мой дорогой) ты не подашь мне шампанского?

Улыбнувшись матери, Павел обвел глазами зал в поисках лакея разносящего напитки. Взяв с подноса два бокала, он вернулся к ней. Софья Андреевна пригубила шампанское и, указав глазами на затененный альков в углу бальной, залы направилась туда. Павел последовал за ней. В этом уютном уголке они оставались в зале, но никто не мог слышать их.

— Павлуша, мальчик мой, — улыбнулась она, — прости, что вмешиваюсь. — Княгиня замолчала, подбирая слова. — Мне больно видеть тебя таким!

— О чем Вы, маменька? — с деланым удивлением отозвался Павел.

— Ах! Не притворяйся же, что не понимаешь меня, — расстроенно покачала головой Софья Андреевна.

— Со мной все хорошо, — сделал неуклюжую попытку уйти от разговора Поль.

— Я ведь вижу, что тебе в тягость и общество, и обязанности, что налагает на тебя этот вечер, — тихо ответила княгиня.

— Вы правы, — сдался Павел, опуская глаза. — Мне тяжело видеть всех этих людей, мне хочется одиночества…

— Чтобы вновь придаваться унынию и мыслям о ней, — перебила его мать. — Я видела, сегодня за обедом ты снова мысленно был с ней.

— Да, — согласился Поль. — И знаете, что странно, — он поднял голову и взволнованно посмотрел прямо ей в глаза. — Нынче какое-то время я думал о ней без той сводящей с ума тоски. Словно какая-то радость вошла в сердце. А потом…

— Что потом? — подтолкнула его Софья Андреевна.

— А потом ушла эта нечаянная радость и осталась только пустота, — вздохнул он.

— Может, настала пора отпустить ее? Если она любила тебя, думаешь, ей не больно было бы видеть тебя таким несчастным? — возвела очи к потолку княгиня. — В своем несчастии ты и ее мучаешь, — тихо добавила она.

— Может, Вы и правы, — согласился он.

— Знаешь, мы с отцом говорили о тебе недавно, — призналась Софья Андреевна. — Он любит тебя, хотя и старается не показать этого. Пусть мы с Николаем Матвеевичем давно стали чужими друг другу, ты — единственное, что нас связывает. Он говорил о том, что можно все устроить, и не придется ждать положенные законом пять лет, чтобы ты вновь стал свободным.

Павел отрицательно покачал головой.