Ожерелье, которое предъявил для опознания полицейский, было довольно недешевой изящной вещицей. Оно представляло собой нитку жемчуга с красивой и сложной застежкой в виде цветка, инструктированного бриллиантами, однако князю вещь эта была не знакома. Боясь принять неверное решение, он посоветовал показать его сестре Юлии Львовны, княгине Горчаковой, что и было незамедлительно исполнено.

Полицейского, явившегося в дом князя Горчакова, пригласили в кабинет, где он и застал молодую княгиню и ее супруга. Едва взглянув на предъявленную полицейским урядником вещь, Полина тотчас лишилась чувств, а когда пришла в себя, с уверенностью заявила, что это ожерелье принадлежало ее сестре и было подарено ей ее супругом Павлом Николаевичем Шеховским на Рождество. Она даже вспомнила, что именно его видела на сестре в тот день, когда они ждали Пасхального крестного хода.

После ухода полицейского Полина никак не могла отойти от случившегося и, едва успокоившись, вновь начинала плакать.

— Я не верю! Не верю! — шептала она, цепляясь за лацканы сюртука Мишеля, сидевшего рядом с ней на софе, и пряча залитое слезами лицо у него на груди. — О, Господи, ее и в самом деле больше нет!

— Полно убиваться, Полин, — гладил жену по спине Михаил, — ведь почти год прошел, и такой конец был вполне предсказуем.

— Да, я все понимаю! Но пока не нашли тела, оставалась надежда, — подняла блестящие от слез глаза Полина.

— Я понимаю, что это тяжело! Нам остается только смириться.

— А что, если я ошиблась? — всхлипывая, пробормотала Полина. — Нет, не могла! Это и в самом деле то самое ожерелье, — тут же покачала она головой.

— Мне жаль, — пробормотал Горчаков.

Вытащив из кармана платок, князь протянул его жене. Полина промокнула глаза и, всхлипывая, прижалась к нему всем телом. Обняв ее, Михаил принялся укачивать ее, как ребенка, шепча ей на ухо слова утешения.

— Спасибо, — прошептала в ответ Полина, — спасибо Вам за то, что Вы есть у меня!

— Я люблю Вас, Полин! — вздохнул Михаил. — Когда Вам больно, мне тоже больно.

— Мишель, я хочу ребенка, — едва слышно прошептала Полина, не решаясь взглянуть ему в глаза. — Очень хочу, мальчика, похожего на Вас, или девочку.

Горчаков замер, боясь поверить услышанному. Он уже совсем было решился уехать из Петербурга в Синявино, и только свалившиеся на них безрадостные новости отложили неизбежный, как он считал, разговор с женой.

— Полин, Вы не в себе сейчас, — пробормотал он.

Полина подняла голову, и отстранилась от него.

— Нет! Я сказала именно то, о чем думаю все последнее время. Я хочу быть с Вами, Вы нужны мне, Мишель.

— А Шеховской? — помедлив минуту, спросил Горчаков. — Он больше Вас не волнует?

Задавая этот вопрос, он понимал, что причиняет боль и ей, и себе, но не мог поступить иначе: он должен был знать.

— Не волнует, — едва заметно покачала головой Полина.

— С глаз долой — из сердца вон? — горько усмехнулся Михаил.

— Зачем Вы так со мной, Михаил Алексеевич? Мне нет причин лгать Вам. Я ужасно боюсь остаться в одиночестве, и не потому, что ежели Вы оставите меня, — да, да я знаю, что Вы собирались уехать в Синявино, — печально улыбнулась Полина, — общество отвернется от меня, а потому, что жизнь, как Вы могли только что убедиться, слишком быстротечна, и мы можем потерять то счастье, что нам даровано судьбой, в любую минуту.

— Может, Вы и правы, Полин, — положил свою руку поверх ее маленькой ладошки Горчаков. — Означает ли это, что Вы желаете видеть меня в своей спальне нынче?

Полина, смутившись, покраснела, но решительно кивнула.

— Я буду ждать Вас нынешним вечером и всегда, когда Вам будет угодно. Мы не могли бы отменить все сегодняшние визиты…

— Да, конечно, я немедленно отпишу, — поднялся с софы и направился к столу князь.

От Горчаковых полицейский урядник направился в особняк Шеховских, где передал Николаю Матвеевичу ожерелье, сказав, что княгиня Горчакова без колебаний признала в нем ожерелье, подаренное ее покойной сестре, и выразив при этом соболезнования.

Тело княгини Шеховской похоронили на семейном кладбище в Павловском, куда его доставили из Петербурга в наглухо заколоченном гробу. После погребения и панихиды Николай Матвеевич долго сидел в своем кабинете, не зная, где найти слова, чтобы написать сыну о произошедшем. Злополучное ожерелье лежало перед ним на столе, жемчуг таинственно мерцал в ярком солнечном свете теплого майского дня, а бриллиантовая застежка вспыхивала всеми цветами радуги.

Год назад этот же самый радужный блеск привлек внимание одной особы. Молодая цыганка, собирая хворост для костра на берегу залива, увидела в песке нечто, блеснувшее в лучах заходящего солнца, и, опустившись на колени, стала осторожно шарить рукой по песку. Ее поиски увенчались успехом, о чем возвестил восторженный возглас. Отряхнув свою находку от песка, цыганка полюбовалась изысканной вещицей, а потом, не долго думая, надела ее себе на шею и, прикрыв свою находку шалью, бросилась подбирать рассыпанный по берегу хворост.

В табор, ставший на ночлег на берегу залива, она вернулась, когда уже совсем стемнело, и тут же попала под горячую руку ревнивого супруга. Ее мужу Петше показалось, что его жена слишком долго отсутствовала, да к тому же отсутствовала, как оказалось, не одна она. Петша знал, что один их соплеменник давно положил глаз на красотку и по его мнению только и ждал удобного случая, а сегодня его тоже не было в таборе. Заметив на шее "неверной" супруги новую безделушку, цыган рассвирепел и потащил ее к реке. Не дав ей сказать ни слова и несколько раз ударив несчастную по лицу со всей силы, он выхватил нож и всадил его прямо в сердце женщины, однако опомнившись, решил избавиться от тела, а своим соплеменникам сказать, что его жена якобы приглянулась местному барину и потому ушла в ближайшую усадьбу. Завязав в подол юбки несколько булыжников, Петша погрузил тело в лодку, оставленную на берегу рыбаками, и, выйдя на ней в залив, выбросил убитую супругу за борт. Вернув лодку на место, поутру он сделал вид, что сходил в усадьбу и вернулся один, потому что его жена приняла решение остаться с молодым барином и в табор возвращаться не собирается. Цыгане не считали изменой, если какая-нибудь цыганка дарила свои ласки кому-нибудь из иноверцев за несколько золотых, — более того, подобный заработок даже приветствовался. А зная вздорный и ревнивый характер Петши, ему поверили, рассудив, что его жена вполне могла остаться с приглянувшимся ей гаджо в поисках лучшей доли.

Именно это тело и нашли год спустя рыбаки.

* * *

Разрешившись от бремени, Анна поправлялась медленно. Организм, ослабленный сначала лихорадкой, перенесенной ею по весне, а потом беременностью, казалось, растерял все свои жизненные силы. Закревский с тревогой наблюдал за ее состоянием, приглашая из Киева все новых и новых докторов, доктора же в один голос советовали подождать. Василию Андреевичу вдруг сделалось страшно: он успел не на шутку привязаться к Аннушке и теперь боялся, что и она покинет его, едва появившись в его жизни. За мальчиком, названным Николаем Васильевичем, потому как появился он на свет в аккурат на Николу зимнего, взялась ходить старая Агата. Закревский хотел было найти няньку помоложе, но Анна, которая привязалась Агате, выходившей ее саму, уговорила его доверить Николку старой нянюшке.

К февралю здоровье ее немного улучшилось, но она по-прежнему никуда не выходила и не выезжала из дома. Часами просиживала она в детской, наблюдая за сыном. Аня пытливо вглядывалась в его лицо, пытаясь угадать в нем черты того, кто был его отцом. Уже сейчас было видно, что у малыша будут серые глаза, а волосы темные, как у нее самой. А может, и отца его были темные волосы? — думала она, улыбаясь тому, как Николка пытается поймать ее палец, которым она медленно водила перед его лицом. В такие минуты сердце ее замирало от радости и материнской гордости. Он мой! — ликовала душа. — Мой сын! Да разве важно, кто его отец, если я люблю его больше жизни своей, и, не задумываясь, отдам ее за него?! — думала она. Но Аня лукавила. Ей бы очень хотелось знать, кому она обязана появлением на свет Николая, и она то и дело перебирала в уме различные варианты. Не раз ей приходило в голову, что, возможно, отца его нет в живых. Может, он погиб, и именно потому она и решилась вести счеты с жизнью? Думая об этом, Аня чувствовала, как глаза ее наполняются слезами. Любила ли она его? Наверное, любила, — вздыхала она, — иначе разве ж болело бы так сердце от одной мысли, что смерть могла разлучить их навсегда? Может, от того и становилось ей так страшно при мысли, что однажды память вернется к ней?

С наступлением весны Анна уже совершенно оправилась и с удовольствием проводила все свое время с сыном. Ее совершенно не волновало то, что происходило за стенами усадьбы, и она старалась не думать о том, как будет воспринято появление на свет Николя. И хотя сама Анна нисколько не интересовалась уездным обществом, загадочная личность приемной дочери Василия Андреевича вызвала немалый интерес среди соседей графа. Однако даже ближайшей соседке Закревских графине Левашовой от дома было отказано после того, как с ее легкой руки в местном обществе пошли разговоры об интересном положении подопечной Василия Андреевича.

Молва единодушно приписала отцовство Закревскому. Узнав об этом, Василий Андреевич так расстроился, что тут же слег с сердечным приступом. Все заботы об имении неожиданно свалились на хрупкие плечи Анны. Аня поначалу растерялась: начиналась посевная, надо было отдать распоряжения о покупке молодняка, и еще, казалось, тысячи дел ожидали ее решения. Однако вскоре у нее вошло в привычку днем вести дела вместе с управляющим, а вечером, сидя за ужином с графом, рассказывать ему о проделанном за день. Василий Андреевич с возрастающим интересом следил за ее успехами, хвалил за верно принятые решения и гордился тем, как легко она вникала в суть происходящего в обширном хозяйстве имения. Вскоре к Анне стали обращаться с просьбами и за советом, и некоторое время спустя уже она сама находила в этом немалое удовольствие.

Самым обычным делом для нее стало с утра приказать запрячь двуколку и самой отправиться на маслобойню или на выгон, посмотреть на изрядно увеличившееся в этом году стадо. Единственным местом, которое вызывало у нее отвращение был кожевенный завод: Анна с трудом переносила запах, который источало это производство, и потому редко бывала здесь, полагаясь в основном на управляющего.

Управлять коляской ее научил кучер Закревских Егорка, подобрав довольно смирную кобылку, которую и запрягали всякий раз по просьбе барыни. Ане понравилось самой править лошадью, и вскоре она выезжала уже одна, оставляя Егора в усадьбе.

Выехав за ворота усадьбы, Анна пустила лошадку неспешной рысью по хорошо укатанной дороге. Любуясь ярким солнечным утром, зазеленевшими всходами на полях, блеском, протекающей неподалеку речушки, Аня заметила, что, довольно лихо погоняя породистого скакуна, к ней приближается всадница. Она узнала madam Левашову. Поравнявшись с коляской, Александра Платоновна резко осадила жеребца, крепко удерживая поводья затянутыми в кожаные перчатки маленькими, но сильными руками.

— Анна Николаевна, право, какая нежданная встреча! — улыбнулась графиня. — Вы вместе с Василием Андреевичем в своем Закревском совсем затворниками сделались — никуда не выезжаете, никого не принимаете. Совсем соседей своих забыли!

— Забот полно, Александра Платоновна, — отозвалась Аня, — не до гостей нынче.

— А как здоровье драгоценного Василия Андреевича? — поинтересовалась графиня, с трудом удерживая гарцующего под ней скакуна.

— Спасибо, уже лучше.

— Ну, а как сыночек Ваш? — усмехнулась Александра Платоновна.

— Благодарю, Николенька в полном порядке, — прищурилась Анна.

— Василий Андреевич рад-радешенек, наверное: на склоне лет-то долгожданного наследника получить, — многозначительно протянула графиня.

— Что Вы имеете в виду? — холодно поинтересовалась Анна. — Если Вы полагаете, что он отец Ники, то Вы глубоко заблуждаетесь, — с трудом сдерживая клокочущую ярость, продолжила она. — Отец Ники погиб.

— Прошу прощения, Анна Николавна! Я совсем не это имела в виду, — отозвалась графиня. — Я только хотела сказать, что Василию Андреевичу несказанно повезло с такой родственницей, как Вы. Слышала я, что только благодаря Вам все имение и держится после болезни графа.

Аня чуть наклонила голову, принимая извинения.

— Стараюсь, как могу, — едва заметно улыбнулась она и поспешила закончить неприятный разговор. — Прошу прощения, но я в самом деле спешу, будем рады видеть Вас в Закревском.

— Я заеду проведать Василия Андреевича, — улыбнулась графиня. — Благодарю за приглашение! — тронув жеребца, обернулась она.