— Что же, коль обстоятельства складываются таким образом, что у каждого из нас есть причины торопиться с возвращением на родину, — задумчиво произнес Сергей, — самое разумное будет поехать всем вместе, и как можно скорее. Я принимаю Ваше предложение, Василий Андреевич.

Закревский, все еще бледный от обрушившихся на него новостей, кивнул головой.

— Аннет, — о, простите меня, Юлия Львовна, — Сергей Александрович поедет с нами как гувернер Николеньки.

— Я не возражаю, — пожала плечами Жюли. — Видимо, у Вас, Сергей Александрович, есть на то свои причины.

— Вы правы, Жюли, — ответил Левашов, в душе одобряя то, что она не стала расспрашивать его об этих самых причинах.

После этого тягостного разговора, обитатели небольшого домика разошлись по своим комнатам, а прислуга сбилась с ног, упаковывая багаж. Выезжать решено было наутро, не мешкая более не единого дня.

Василий Андреевич не спал всю ночь. Щемило сердце, от боли, стискивающей грудь, перехватывало дыхание. Боже мой, как же он виноват перед ней! Отчего он решил, что волен взять на себя роль Господа Бога? Стоило ему тогда не сидеть безвылазно в Александровском, оправдывая это заботой о Юле, а съездить в Петербург, он бы непременно узнал о произошедшей трагедии, к тому же они с доктором Леманном и предполагали что-то подобное. Но он не поехал, а теперь по его вине были разлучены долгие годы муж и жена, отец и сын. Да и как встретят теперь объявившуюся столько лет спустя княгиню Шеховскую? Бедная Аннушка, все ее беды только от него! Господи всемогущий, да и не Аннушка вовсе, а Юлия Львовна Шеховская! Ведь он еще тогда, в самый первый день, заметил это потрясающее сходство бабки и внучки, и что мешало ему попытаться разыскать ее родню вместо того, чтобы эгоистично потворствовать своему желанию оставить ее при себе, как живое напоминание о той, кем восхищался в дни юности своей?

На следующий день Закревские спешно покинули Милан. Жюли, погруженная в свои невеселые мысли, прятала лицо в кудряшках Николки и не обратила внимания на бледное лицо Закревского, на то, как он то и дело украдкой растирает ладонью грудь с правой стороны, стараясь дышать ровно и не глубоко. Сергей настоял на том, что поедет в одной карете с прислугой, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей персоне.

Странное это было путешествие. Даже неугомонный Николка притих, почувствовав напряжение взрослых, и с куда большим удовольствием ехал с новым гувернером и няней Машей в карете с прислугой, чем с отчего-то загрустившими мамой и дедушкой. Ехали на долгих, выбирая для ночлега небольшие гостиницы, что подальше от города и где поменьше постояльцев. При пересечении границ документы на имя Франсуа Боннара, гувернера юного графского внука, не вызвали никакого интереса у представителей власти ни в Австрии, ни в Пруссии. Чем ближе была граница России, тем хуже становилось Закревскому. Василий Андреевич с большим трудом передвигался, мучительная боль в груди только усиливалась с каждым днем и совершенно изматывала его по ночам.

Жюли за время дороги о многом передумала, успела свыкнуться с мыслью о том, что отныне вся ее жизнь поделена на две части, и, наконец, вышла из того странного оцепенения, в котором пребывала на протяжении почти всего пути. Первым, на кого обратился ее любящий взгляд, был Николка, но он, окруженный заботами Маши, был счастлив и весел, и Юля перевела взгляд на приемного отца, а, заметив его состояние, заволновалась. С одной стороны, ей хотелось как можно быстрее добраться до Петербурга, к тому же был еще и граф Левашов, дела которого не могли ждать, а с другой, состояние Василия Андреевича внушало нешуточное беспокойство.

Знать бы, что ждет в Петербурге? — вздыхала она. — Боже мой, пять лет прошло! Пять лет! Кто бы мог подумать?! Уж лучше было бы никогда не вспомнить о том, кто она есть на самом деле, чем терзаться сейчас тревогой и страхами. Поль. Граф Левашов говорил, что он искал ее, но ныне, наверное, и не вспоминает о ней. Как явиться пред ним спустя столько лет? Как рассказать, почему не давала о себе знать? Поверит ли? А Николенька? — сердце тоскливо сжималось от этих мыслей. Страх быть отвергнутой, оказаться ненужной и забытой денно и нощно не давал покоя.

Разрываясь между желанием не останавливаясь ехать в Россию и необходимостью сделать передышку в той сумасшедшей гонке, в которую превратилось их путешествие из Милана в Россию, Юленька настояла на остановке в Кракове. Врач-поляк, осмотревший Василия Андреевича, настоятельно рекомендовал больному полный покой и советовал воздержаться от поездок до тех пор, пока не наступит улучшение. Закревский и слышать ничего не хотел о том, чтобы задержаться на несколько дней в Кракове, уверяя и Жюли, и Левашова в том, что самое лучшее для него — это, наконец, добраться до дому, а уж там он отдохнет и придет в себя.

Сергей Александрович оказался перед трудным выбором: с одной стороны, чувство долга требовало от него как можно скорее ехать в Петербург, а с другой стороны, были Закревский и Жюли, бросить которых на произвол судьбы в Кракове не позволяла совесть. Видя его колебания, Василий Андреевич уже на следующий день поднялся с постели и, не слушая ничьих возражений, велел Егорке закладывать экипаж, чтобы двигаться далее. Жюли пыталась уговорить его повременить с поездкой, и Левашов пытался уверить в том, что несколько дней задержки не сыграют никакой роковой роли, но Закревский был непреклонен.

Через два дня путешественники пересекли, наконец, границу России, и в Радоме Василию Андреевичу сделалось совсем худо. О том, чтобы везти его куда-то в таком состоянии, не могло быть и речи. Вечером, когда после визита доктора Василий Андреевич забылся тяжелым сном, Серж и Жюли обсуждали, что им делать дальше. Решено было, что Сергей завтра же отправляется в столицу, а Юля после того, как граф хотя бы немного поправится, отвезет его в Закревское, где будет от Сергея ждать вестей о Шеховском. Простившись в Радоме с княгиней Шеховской и графом Закревским, Сергей направился в столицу. Выезжая из города, он был уверен, что видел Василия Андреевича в последний раз. Как бы он ни тешил себя надеждой на то, что теперь у графа и Жюли нет причин торопиться, и столь необходимый Закревскому отдых вернет ему силы, однако ощущение надвигающейся беды не покидало его всю дорогу до Петербурга.

Глава 31

После того, как граф Левашов оставил Закревского и княгиню Шеховскую в Радоме, в Петербург он ехал столь быстро, сколь это было возможно. В конце июня Петербург опустел: весь свет вслед за императорской четой перебрался на летние дачи. Добравшись до фамильного особняка, Серж только сменил гражданское платье на мундир и отправился в Стрельну.

Также, как и весь высший свет, шеф корпуса жандармов князь Орлов лето предпочитал проводить у себя на даче. Дача представляла собой деревянный дворец на берегу пруда посреди роскошного парка. Миновав домик привратника, Сергей спешился и передал поводья подоспевшему груму.

Нынче у Алексея Федоровича были гости: в глубине парка, в большой беседке был накрыт стол, послышался негромкий мелодичный смех. Навстречу Левашову поспешил дворецкий.

— Его сиятельство не принимают нынче, — поспешил сообщить он, останавливая Сергея.

— Любезный, передай Алексею Федоровичу, что его желает видеть граф Левашов, — невозмутимо ответил Серж.

Недовольно покосившись на непонятливого визитера, дворецкий удалился с докладом. Сергей в ожидании ответа князя, прохаживался по берегу пруда, когда его окликнули.

— Сергей Александрович, доброго дня Вам, — вышел ему навстречу Орлов. — Пожалуйте к нам.

— Благодарю, Алексей Федорович, но, думаю, нам с Вами лучше было бы с глазу на глаз переговорить.

Орлов понимающе кивнул головой.

— Тогда прошу в мой кабинет, — сделал он приглашающий жест рукой, указывая на особняк.

Оставшись наедине с Орловым, Сергей передал ему бумаги, из-за которых он был вынужден задержаться в Париже, и рассказал о своей последней встрече с графом Толстым.

— Долго же Вы добирались, — вскрыв конверт и просматривая чертежи, заметил Орлов.

— Обстоятельства сложились таким образом, — уклончиво ответил Сергей, вспомнив о причинах, задержавших его в пути.

— Благодарю за службу, — оторвавшись от бумаг, улыбнулся Алексей Федорович. — Завтра я буду у Государя и непременно упомяну Вас. А сейчас прошу, будьте моим гостем.

Несмотря на усталость после долгой дороги, Сергей не смог отказать и остался. Позже уже в сумерках возвращаясь в Петербург, Серж остановился на мосту через Стрелку. Спешившись, он подошел к перилам и, перегнувшись через них, всмотрелся в темную поверхность реки, несущей свои воды к Финскому заливу. Прикрыв глаза, он глубоко вздохнул. — Здесь, цепляясь за перила и за жизнь, пять лет назад над бурным весенним потоком висела Жюли и никто, никто не пришел ей на помощь. Что, если бы Поплавскому удалось свершить задуманное? — Оттолкнувшись от перил, он вернулся к лошади и, вскочив в седло, продолжил свой путь. Пустив жеребца шагом, Левашов погрузился в долгие раздумья.

Сергей отдавал себе отчет в том, что именно его встреча с Жюли и стала тем самым камешком, который возмутил гладкую поверхность ее сознания, подтолкнув ее память. Что было бы, если бы они не встретились? Она бы вернулась в Закревское и продолжила бы жить так, как жила до того, считая себя Анной. Но ведь они непременно встретились бы, как ни крути. Рано или поздно он бы вернулся в Левашовку…

Что греха таить, еще тогда, пять лет назад, она произвела на него весьма сильное впечатление. Разве не жалел он порой, что так поздно увидел ее, разве не стремился быть там, где бывали Шеховские, разве не искал этих случайных встреч, чтобы только увидеть, услышать? Что если… Нет, он не должен думать о том. Но может же статься так, что Шеховской не пожелает признать ее? — Левашов тихо чертыхнулся. Всю дорогу от Милана до Радома он старался держаться как можно дальше от нее, чтобы ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдать того, что он чувствует, находясь рядом с ней. Вспоминая, как единственный раз держал ее в объятьях, столь близко, что ощущал столь тонкий, едва заметный аромат фиалки, исходящий от нее, Сергей стиснул поводья. Послушный малейшему движению руки, жеребец остановился. Как бы то ни было, самый верный способ узнать о том — это рассказать князю о том, что его жена жива. Приняв такое решение, Серж не мешкая направился в столицу. Час для визитов был уже поздний, и он решил отложить поездку на Сергиевскую до утра.

Утро выдалось пасмурным и прохладным. С утра моросил дождик, но Сергей решил не откладывать визит к Шеховским. Конечно, трудно было рассчитывать на то, что в межсезонье кто-нибудь из обитателей дома на Сергиевской окажется в столице, но с чего-то нужно было начинать. Несмотря на непогоду, Левашов не воспользовался экипажем и с удовольствием прошелся по давно знакомым улицам. Как давно он не был здесь, а город ничуть не изменился: все также лениво несла свои воды меж гранитных берегов Нева, радовала глаз зелень парков и скверов. Это было особое чувство — чувство, что, наконец, после долгих странствий и скитаний вернулся домой, в город, где прошло все отрочество, пока учился в корпусе, где прошла юность, где впервые влюбился в чужую жену, — усмехнулся своим мыслям Серж. — Судьба у него видать такая: испытывать сердечную привязанность к чужим женам. Вспомнилась Колетт, мягкий шелк ее волос, нежные руки, что не раз дарили ему наслаждение, томный взгляд, от которого его кидало в жар. А потом эта встреча с Жюли. Чужая жена, для него она по-прежнему чужая жена. Он был рад тогда уехать из Петербурга, забыть, выкинуть из головы всякую мысль о ней, и по прошествии пяти лет ему это удалось. Ведь не думал, не вспоминал! Зачем же судьбе угодно было вновь свести их, да еще в такой момент, когда будущее ее не определено? Дорога до особняка на Сергиевской за всеми этими размышлениями пролетела незаметно.

Как он и ожидал, хозяев дома не оказалось: Софья Андреевна уехала на лето в Павлово, Николай Матвеевич, в прошлом году вышедший в отставку, в этот раз решил составить компанию своей супруге, но, а тот, кто интересовал его более всего, уже более года не появлялся в столице, неся службу у генерал-губернатора Восточной Сибири.

Это было все, что ему удалось узнать. Сергей оставил на подносе в вестибюле свою визитку и вышел на улицу. Стоя перед домом на Сергиевской и перебирая в памяти всех, кто мог знать о местонахождении Шеховского, Левашов вспомнил о бывшем командире Преображенского полка Катенине. На сколько ему было известно ныне Александр Андреевич был дежурным генералом при Главном штабе Его Императорского Величества. По привычке, оставшейся из Парижа, Сергей оглянулся по сторонам и повернувшись спиной к особняку Шеховских, направился в сторону Дворцовой площади.