Жюли замерла, боясь шевельнуться, не веря, что все его слова не плод ее воображения, которое слишком часто рисовало ей подобные картины.

— Я скучал, безумно скучал, — добавил он, не дождавшись ее ответа. — В Вашей власти приказать мне уехать, и я сделаю так, как Вы попросите. Я виноват перед Вами!

— Бог мой, Павел Николаевич, — удивленно распахнула она глаза, — в чем Вы виноваты передо мной?

Вспомнив встречу с Вирановским накануне, Павел тяжело вздохнул:

— Боюсь, я не оставил Вам выбора, сгоряча раскрыв нашу тайну одному Вашему знакомому, у которого в отношении Вас имелись вполне определенные намерения.

Жюли улыбнулась едва заметно.

— Я полагаю, это был Михаил Алексеевич Вирановский? Это действительно меняет дело, — заметила она. — Вы и в самом деле не оставили мне выбора.

Павел чуть сжал тонкие пальцы, которые так и не выпустил из своей ладони:

— Вы простите меня?

— А разве у меня есть выбор? — улыбнулась Жюли.

— Нет, — прошептал Шеховской, — у Вас больше нет выбора, ma сherie. И признаться честно, я этому рад.

— Я тоже, — отозвалась Жюли.

— Вы позволите мне остаться?

— Я не позволю Вам уехать! — заглянула ему в глаза Юленька.

— Жюли, — прошептал он в ответ, склоняясь к ней, — Вы не осторожны со словами.

— Я не могу быть осторожной с Вами, — выдохнула она в ответ, приподнимаясь на носочках и подставляя губы для поцелуя.

Черное кружево скользнуло по гладкому шелку ее платья и опустилось на пушистый ковер, горячие губы обожгли стройную шею, тонкие пальцы запутались в золотистых кудрях на его затылке…

Жюли пришла в себя от стука в дверь. Руки Шеховского разжались, выпуская ее из крепких объятий, губы все еще горели от его поцелуев. Отпрянув от него, она принялась приводить в порядок одежду и прическу.

— Войдите! — пригладив руками волосы, отозвалась Жюли.

Никодим распахнул двери:

— Анна Николаевна, к Вам тут с визитом пожаловали…

— Полно, голубчик, я и сама о себе доложить могу, — вплыла в комнату Александра Платоновна Левашова. — Прошу простить, я понимаю, что визиты сейчас не ко времени, — улыбнулась вдова, но улыбка тотчас исчезла с ее лица, как только она увидела стоящую перед ней пару.

От цепкого взгляда графини Левашовой не укрылись ни горящие румянцем щеки Жюли, ни некоторый беспорядок в ее одежде и прическе, ни алые припухшие губы.

— Стало быть, это правда! — усмехнулась она. — А я уж думала, племянничек мой до чертиков допился.

— Александра Платоновна, — холодно улыбнулась Жюли, — чему обязана счастием видеть Вас в Закревском?

— Да вот хотела Вам помощь по-соседски предложить, — так сказать, чем могу; да смотрю, Вы в ней не нуждаетесь.

— Благодарю за заботу, — не удержалась от сарказма Юленька.

— Анна Николаевна, — или Вас теперь Юлией Львовной величать? — может, объяснитесь, что сие означает?

— Я не обязана ничего Вам объяснять! — вспыхнула Жюли.

Павел, хранивший до этого момента молчание, обнял жену за плечи и, повернувшись к графине, улыбнулся ей самой обворожительной улыбкой:

— Александра Платоновна, только на мне лежит вина за сие недоразумение. Юлии Львовне пришлось назваться чужим именем, чтобы сохранить свою репутацию, которая по моей вине могла пострадать.

— Даже так? — распахнула глаза графиня. — Но тогда она не является наследницей Закревского!

— Здесь Вы не правы, — продолжил Павел, чуть сжав плечи Жюли и тем самым призывая ее к молчанию. — Я, признаюсь, что очень сильно обидел свою супругу, и она скрылась от меня у своего родственника, Василия Андреевича Закревского, да так, что я долгое время не мог ее разыскать, и если бы не граф Сергей Александрович Левашов, не нашел бы и по сей день.

Услышав имя пасынка, Александра Платоновна не нашлась с ответом.

— И все равно — это возмутительно! Ввести в заблуждение все общество в округе! Неслыханная дерзость! — выпалила она, пылая негодованием. — Я ни минуты не задержусь в этом доме.

Графиня Левашова, не оглядываясь, покинула комнату, оставив супругов наедине. Юленька в изнеможении прислонилась к супругу: стычка с вдовой отняла все силы.

— Зачем Вы сказали графине, что я сбежала от Вас, потому что Вы обидели меня? — поинтересовалась она.

Павел коснулся губами ее виска, погладил напряженные плечи:

— Потому, что люблю Вас и никому не позволю сомневаться в Вашем душевном здоровье, а именно так и будет, если нам придется открыть правду о Вашем исчезновении.

— Вы готовы предстать в глазах общества тираном и деспотом, только чтобы никто не принял меня за умалишенную? — прошептала Жюли, не в силах поверить, что он готов ради нее на подобную жертву.

— И даже просить у Вас прощения за то, что дурно обращался с Вами на глазах у всего Петербурга, — улыбнулся Поль. — Только бы Вы больше никогда не покинули меня!

— Но вся эта история с Поплавским…

— Пусть Вас это не беспокоит. Прошло уже достаточно времени, и подробности этого дела уже давно забылись. Столичный свет всегда был падок до скандалов, и подобная новость затмит все, что было до того.

Отвернувшись от него, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах, она тыльной стороной ладони вытерла мокрые щеки.

— Могу я увидеть Ники? — обратился к ней Павел.

— Конечно! — обернулась она. — Я велю его привести.

— Жюли, — позвал ее Поль, когда она уже стояла в дверях. — Пообещайте, что никогда более не покинете меня.

— Обещаю, — улыбнулась она. — Никогда более по своей воле я не расстанусь с Вами!

Николенька приезду Шеховского обрадовался, и после того, как Жюли рассказала ему, что Павел Николаевич его отец, до конца дня не пожелал покидать его ни на минуту. После позднего ужина вдвоем Павел проводил Жюли до дверей ее спальни.

— Спокойной ночи, ma сherie, — коснулся он легким поцелуем ее щеки.

— Поль… Я… Мне хотелось Вам сказать…

— Я не смел надеяться, — улыбнулся он. — Вы в самом деле хотели бы видеть меня нынче ночью?

Кивнув головой, Юленька залилась пунцовым румянцем и скользнула за дверь, одарив супруга напоследок смущенной улыбкой. Готовясь ко сну, Жюли не могла унять дрожь в пальцах, придумывая, под каким предлогом ей отослать на время Ташу.

— Таша, принеси мне сбитень с мятой, — велела она.

Отложив гребень, Наталья, сделав книксен, вышла за двери. Подскочив с банкетки, Жюли затушила почти все свечи в спальне, оставив только одну на туалетном столике.

Услышав, как стукнула дверь, ведущая в покои Жюли, Павел выглянул в коридор, проследил взглядом за камеристкой своей жены, что торопливо направилась к лестнице. Отослала, — улыбнулся он, бесшумно выходя в коридор. — Как мальчишка, ей-Богу, — усмехнулся он, — красться в спальню собственной жены. И откуда только взялась эта неловкость между ними, будто не были никогда вместе, будто впервые? Да и сердце стучит так, что, того и гляди, выпрыгнет из груди. Войдя в будуар, Павел тихо постучал. Дверь в спальню распахнулась в туже минуту. Жюли с распущенными по плечам локонами, в одной тонкой сорочке, молча отступила в сторону, пропуская его в комнату. Развернувшись, Павел повернул в замке ключ, не отводя пристального взгляда с ее лица, что в полумраке спальни вдруг показалось ему неестественно бледным.

— Ma сherie, Вы хорошо себя чувствуете? — обратился он к ней тихим шепотом.

— Хорошо, — потянулась она к нему.

Губы приникли к губам в долгом поцелуе, его теплые ладони скользнули по ее обнаженным рукам, лаская, поглаживая, успокаивая. От стука в дверь, Жюли подскочила на месте и отпрянула от Шеховского.

— Барыня, я сбитню Вам принесла, — послышался из будуара голос Натальи.

— Ступай, не хочу уже, — отозвалась Жюли, улыбаясь мужу.

В душе молясь, чтобы не подвела покалеченная рука, Поль подхватил ее на руки и опустил на постель. Маленькая ладошка скользнула в распахнутый ворот рубахи, коснувшись напряженной шеи, пальцы запутались в золотистых кудрях на затылке. Жюли казалось, что у нее кожа горит в тех местах, где его губы касаются ее, голова кружилась от тех признаний, что он шептал ей, ловя губами каждый ее вздох. Она едва не заплакала, когда, стянув с его широких плеч рубашку, увидела свежие шрамы, оставшиеся ему в память о последнем сражении на Камчатке.

Ничего не осталось вокруг, только громкий стук крови в висках, бешенное биение сердца, жар в крови, сжигающий и тело, и душу. Лишь тихо вскрикнула, когда Павел, не удержав своего веса, придавил ее к перине, и только улыбнулась ему в шею, когда услышала, как он тихонько чертыхнулся в ответ.

Проснувшись, едва только начало светать, Поль натянул одеяло на обнаженные плечи жены, любуясь ее совершенными чертами. При воспоминании о прошедшей ночи сладко замерло сердце. Накинув на плечи шлафрок и затянув пояс, Павел тихо вышел из комнаты. На софе в будуаре сонно моргнув шевельнулась Таша. Испуганно охнув, прижала руки к груди и лукаво улыбнулась, заметив, как он приложил палец к губам.

Глава 35

После разрыва помолвки с Шеховским Долли планировала покинуть столицу, но Ангелина Леонтьевна настояла на том, чтобы остаться в Петербурге до окончания сезона.

— Долли, душечка, — вновь завела она разговор на волнующую ее тему едва Дарья, устроилась в кресле у окна с рукоделием, — ты пойми, я же тебе только добра желаю.

— Полно, маменька, — оторвалась от начатой работы девушка, всеми силами желая избежать новых нравоучений и уговоров.

— Ma bonne, (Хорошая моя), ну как же ты не поймешь, что надо использовать отпущенное нам время с пользой. Ты думаешь, хоть кто-нибудь вспомнит о тебе на будущий год? Что вокруг тебя по-прежнему толпы поклонников виться будут? Долли, тебе уж двадцать будет.

— Полно, маменька, в старые девы меня записывать! — подскочила с кресла Дарья и заметалась по комнате, как всегда в минуты сильного душевного волнения.

— А что будет, коли князь слова своего не сдержит? Останешься ни с чем, — продолжила наступление Ангелина Леонтьевна.

— Чтобы Павел Николаевич слово свое нарушил! — покачала головой Дарья, — Такого просто быть не может.

— Ну, жениться на тебе он уже обещал, — поджала губы madam Балашова.

— Поверьте, маменька, в сложивших обстоятельствах это наилучшее решение, — в сердцах выпалила Даша.

— В каких таких обстоятельствах? — насторожилась Ангелина Леонтьевна.

— Я не могу Вам сказать. Тайна сия принадлежит не мне, — уклончиво ответила Даша, кляня себя в душе за то, что неосторожно проговорилась матери. И чтобы отвлечь ее от мыслей о таинственных причинах разрыва помолвки, улыбнувшись присела перед ней и взяв в руки маленькую пухлую ладошку, перевела разговор на другую тему. — Пусть будет по-Вашему, маменька. Мы останемся в столице до конца сезона.

— Я всегда знала, что ты у меня барышня в высшей степени благоразумная, — радостно улыбнулась Ангелина Леонтьевна. — К тому же нас на бал-маскарад к Юсуповым пригласили.

Долли лишь улыбнулась на это заявление матери. Наверняка, без Софьи Андреевны здесь не обошлось. После отъезда Павла Николаевича из столицы княгиня Шеховская уж не раз нанесла визит скромному семейству Балашовых. При этих встречах Дарья ни раз ловила себя на мысли, что Софья Андреевна словно ощущает за собой какую-то вину из-за разрыва злополучной помолвки. Во всяком случае княгиня была весьма приветлива с ней и всячески выказывала ей свое расположения ни раз упоминая в разговоре, что будет счастлива оказать девушке свое покровительство. Видимо, приглашение к Юсуповым было получено не без ее участия.

— Прекрасно, маменька, — постаралась улыбнуться как можно беззаботнее Долли. — Я немедленно займусь выбором костюма.

Размышляя над тем, какой костюм выбрать для самого грандиозного бала столицы, Даша решила остановиться на Екатерининской даме: напудренный парик и шелковая маска надежно укроют ее от любопытных взглядов.

После того, как в столичных гостиных прошел слух о разрыве помолвки между князем Шеховским и mademoiselle Балашовой, ее скромная персона оказалась едва ли не в центре внимания всех столичных сплетников. Столь пристальное внимание стало одной из причин, по которой ей хотелось покинуть столицу как можно быстрее. Молва быстро разнесла причины разрыва между ней и князем, и теперь многие гадали, кто из ее многочисленных поклонников стал этой самой причиной.

Лишь тот, о ком она мечтала подолгу сиживая в библиотеке с книгой на коленях, не обращал на нее ни малейшего внимания. С той памятной встречи, когда Павел представил ей графа Левашова минуло три недели. За это время они виделись лишь раз, мельком в опере. Признав ее, Сергей Александрович лишь сухо кивнул головой в знак приветствия и будто растворился в пестрой разряженной толпе. Позже, сидя в партере, Долли заметила его в одной из лож второго яруса и больше уж не смотрела на сцену. Все ее внимание было поглощено предметом ее девичьих грез и его очаровательной спутницей, наличие которой вызвало мучительное чувство ревности и жгучую обиду, что вылилась потоком слез тем же вечером, едва она оказалась в стенах своей спальни.