— Скажи мне, mon ange, — прошептал ей на ухо, опаляя щеку жарким дыханием, — скажи мне правду.

— О чем ты? — повернулась в его руках, с улыбкой глядя в потемневшие глаза.

— Какие отношения тебя с графом Левашовым связывают? Скажи, чтобы не мучился более сомнениями, здесь и сейчас.

Улыбка слетела с ее уст, отстранившись, отошла обхватив себя руками, будто отгораживаясь от него.

— Я ведь тоже могу спросить, mon cher. Почему Вы ее выбрали?

— Долли? — нахмурился Шеховской.

Рассказать ли как болело сердце, рвалось на части от той новости, что получил от отца в Иркутске? Как плакал над тем злосчастным письмом, что навсегда хоронило любую надежду. Что смерти желал, как избавления от мук. Как боялся, что не сможет пережить еще раз такой потери! Потому и выбрал ту, к которой холодно сердце, которая к нему холодна, ведь тогда не причинит он боли ни себе, ни ей. Вспомнилась Сашенька Ельчанинова и тоскливый влюбленный взгляд ее, что заставлял жалость к ней испытывать, ведь на иное чувство он считал себя уже не способным. Заговорил медленно, тщательно обдумывая каждое слово:

— Вы же понимаете, ma cheriе, что от меня того ждали? Дарья Степановна не испытывала ко мне нежных чувств, как и я к ней. Сей союз был бы основан не на взаимной симпатии и велениях сердца.

Жюли молчала, только смотрела на него пристально. Ждала, что он скажет дальше. Вздохнув, Павел решился.

— Я искал Вас в тот день и всю последующую неделю. Не хотел, не мог поверить тому, во что уверовали уже все остальные. Надежда — это все, что оставалось мне, только ей одной и жил. А потом, по столице поползли грязные слухи, которые связали Ваше исчезновение и отъездом в Париж графа Левашова.

Жюли побледнела и поднеся к губам кулачок, чуть прикусила кожу на костяшках пальцев.

— Видит Бог, я не знала о том, — прошептала глядя ему в глаза, что в сей момент подернувшись дымкой воспоминаний поистине были зеркалом души, отражая всю ту боль, что он вновь переживал, рассказывая ей обо всем.

— Мне предложили поступить на службу к генерал-губернатору Восточной Сибири графу Муравьеву. В столице я оставаться дальше не мог и потому, почти не раздумывая согласился. Только там в Иркутске, когда дни мои были заняты делами, я мог хоть ненадолго отпустить Вас, ma сherie, из своих мыслей. Хуже всего было по ночам: ежели сон приходил ко мне, то я видел Вас, ежели моей спутницей становилась бессонница, Вы и только Вы вновь были в моих мыслях. А потом пришло письмо от отца о том, что Ваше тело было найдено в Финском заливе, — Павел сглотнул ком в горле, что мешал говорить. — Я вернулся в Петербург. Первой мыслью, которая пришла ко мне на Вашей могиле, было попроситься обратно в действующую армию, в Тифлис.

Жюли сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза, и шагнула к нему, пряча эти слезы на его груди, в его объятьях. Как же больно было слушать эту исповедь, представлять себе, что он пережил в те дни.

— Поль, не думай плохо обо мне. Серж… граф Левашов, — поправилась она, — мне только друг, и никогда не был ни кем иным.

Поглаживая вздрагивающие плечи, Павел коснулся губами ее виска.

— Полно, ma сherie, не плачь, не рви мне сердце. Отныне я хочу видеть только твою улыбку.

— Так и будет, так и будет отныне, — улыбаясь сквозь слезы, прошептала она, поднимая к нему лицо, видя, как он склоняется к ней, сама поднялась на носочки, подставляя губы его губам, положив руки на грудь, чувствуя, как под ладонью бьется сердце.

Глава 38

Второй день лета выдался жарким и солнечным. Юленька беспокоилась, что погода может испортить задуманное ею, но к ее великой радости на горизонте не было ни единого облачка. Торжество решено было устроить на свежем воздухе в большой парковой беседке, где с самого раннего утра суетилась прислуга, сервируя большой стол к обеду.

Утром Жюли проснулась от того, что что-то едва ощутимо коснулось ее лица. Открыв глаза, она увидела улыбающееся лицо супруга. Рядом с ней на подушке лежала только что сорванная ветвь чубушника (садовый жасмин), аромат которого кружил голову.

— С днем рождения, mon ange! — прошептал Павел и разжал руку.

Рубиновая подвеска на тонкой золотой цепочке качнулась перед ее глазами.

— Какая красота, — улыбнулась Жюли, подставляя ладошку и принимая дар. — Я непременно надену ее сегодня.

— Позволь я сам, — улыбнулся Поль.

Повернувшись к нему спиной, Жюли перебросив на грудь косу, что заплетала на ночь, дабы не спутались волнистые пряди, замерла, ощущая легкое касание его пальцев, пока он возился с застежкой, а потом, провел ладонями по ее плечам, спуская с них тонкие бретели сорочки, и губами прижался к шее. Тихо ахнув, Юленька откинулась ему на грудь. Жаркое касание сильных мужских рук, вызвало томление во всем теле, тихий стон сорвался с губ, она и охнуть не успела, как оказалась под ним.

— Поль, двери, — прошептала ему в шею, опасаясь, что войдет Таша и застанет их вот так.

Поднявшись, Павел повернул в замке ключ и на ходу стянув рубашку, вернулся к ней в постель.

— Думаю, пора подумать о том, чтобы у Николки братец али сестра появились, — прошептал, покрывая поцелуями, шею грудь, плечи.

— Уже, — прошептала Жюли, заливаясь румянцем. — Я собиралась тебе сказать.

Оторвавшись от нее, Павел сел на кровати, положил руку на пока еще плоский живот, легко поглаживая бархатистую кожу.

— Дивная моя, — прошептал чуть слышно. — Милая моя, любимая, желанная, счастье мое, — взяв в руки ее ладонь, поцеловал каждый пальчик. И таким счастьем светились в тот момент его глаза, таким теплым светом, что защипало в глазах и в носу. Крохотная слезинка выкатилась из-под ресниц и скользнула в темные кудри на виске.

— Отчего слезы? Неужели не рада? — мгновенно подобрался он.

— От счастья, mon cher, от счастья эти слезы. От счастья быть с тобой, любить тебя, видеть тебя, слышать тебя.

В двери тихо постучали.

— Барыня, Вы поднялись? — послышался голос Таши.

— Позже, — громко ответил Павел, улыбаясь жене и вновь увлекая ее в смятую постель.

К полудню стали собираться гости. Хозяйка в очаровательном муслиновом платье цвета красного вина встречала прибывших на пороге беседки. Жюли не стала надевать шляпку, украсив сложную прическу лишь веточкой чубушника, что так ярко выделялась на темных блестящих локонах.

— Проходите, господа. Прошу Вас, оставьте церемонии, — улыбнулась она отставному полковнику, их ближайшему соседу, приложившемуся к руке именинницы. За полковником последовали его супруга и сын — юноша лет восемнадцати, не более, который приветствуя хозяйку смущенно пробормотал поздравления и залился румянцем, прикоснувшись губами к изящной ручке, затянутой в кружевную митенку.

Собрались почти все, кому две седьмицы назад были отправлены приглашения из Закревского, не было только Левашовых и Вирановского. Отсутствие Михаила ее не больно-то огорчало, а вот то, что Серж, видимо, не принял ее приглашения, обидело не на шутку. В конце концов, Юленька перестала поглядывать на подъездную аллею, занимая гостей.

Михаил Алексеевич Вирановский припоздал. Увидев его на пороге беседки несколько смущенным и растерянным, таким, каким он был в вечер их знакомства, Жюли поднялась ему навстречу.

— Михаил Алексеевич, — я очень рада, что Вы решили приехать, — заметила Жюли.

— Юлия Львовна…, - запнулся Михаил, — простите, никак не могу привыкнуть. Позвольте поздравить Вас с Вашим днем рождения, и вручить сей скромный дар. — С этими словами Вирановский протянул ей плетеную корзинку, что держал в руках.

Откинув крышку, Жюли замерла.

— Боже, Поль, какая прелесть, — обернулась она к супругу, достав из корзинки пушистый белоснежный комок.

— Собака! — восторженно захлопал в ладоши Николка, протянув руки к щенку.

Передав щенка в руки сынишки, Жюли улыбнулась Мишелю:

— Благодарю, Михаил Алексеевич, за сей скромный дар, что, однако, весьма по душе мне.

— Рад был угодить, Юлия Львовна. Очень рад, — учтиво наклонил голову Вирановский и присел подле жены полковника.

Несмотря на то, что она уже и не ждала Левашовых, графская чета появилась самой последней. Извинившись за опоздание по причине того, что у коляски, в которой они ехали, сломалась ось неподалеку от Закревского, и оставшуюся часть пути им пришлось проделать пешком, Сергей и Долли преподнесли хозяйке шаль из тончайших блондов.

Отправив нескольких дворовых к месту, где осталась коляска и кучер Левашовых, Павел вернулся к столу, как раз в тот момент, когда Николенька до того возившийся с щенком, увидел графа Левашова и с громким воплем:

— Месье Бонар! — бросился тому навстречу.

Сергей рассмеялся, поймав мальчика, и невысоко подбросил вверх.

— Сергей Александрович, — смутилась Жюли, — я не успела сказать Ники, что Вы больше не его гувернер.

— Полно, Юлия Львовна, — улыбнулся Левашов, — Уж мы-то с Николаем… Павловичем найдем общий язык.

Глядя на мужа и сына княгини Шеховской, Долли чуть прикусила губу, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Сергей никогда не говорил ей о том, какие отношения его связывают с Жюли, но столь явная демонстрация близкого знакомства была весьма похожа на то, о чем говорила ей Александра Платоновна, la tendre amiti (нежная дружба), несомненно.

Наконец, расселись за столом, отдавая должное мастерству и умению кухарки в Закревском. Поднимали тосты за здравие именинницы с пожеланием всяческих благ. Молодежь взялась обсуждать скачки, что месяц назад были в Полтаве.

— Сергей Александрович, — обратился к графу Вирановский, — я слышал, что Вы сделали неплохое приобретение после скачек.

Серж улыбнулся одними уголками губ:

— Есть такое дело.

— Вы ведь, Грома купили, — не унимался Вирановский. — Признаться честно, я и сам на него глаз положил, да Вы меня опередили.

— Хороший жеребец, — кивнул головой Левашов. — Вот думаю небольшой конный заводик завести. Служба службой, но пора и о будущем подумать. К тому же супруга моя, — тепло улыбнулся он Даше, — мою страсть к лошадям очень даже разделяет.

— Павел Николаевич, — вдруг заговорил полковник, до того в общем разговоре участия не принимавший, а не продадите ли Вы мне Буйного своего. Я ведь тоже конный заводик держу. Вот и Гром на моих конюшнях выращен был, а уж Вашему жеребцу в наших краях равного нет.

— Не могу, — улыбнулся Павел. — Мы с Буйным ни одну военную кампанию прошли. Он мне дорог очень.

— Жаль, — искренне огорчился полковник. — Гром Вашему Буйному не соперник. Уж я-то знаю, — продолжил он, отставив в сторону бокал с вином. — Вы уж простите, Ваше сиятельство что вмешиваюсь, но видел я Вас как-то поутру верхом на этом дьяволе.

Павел только усмехнулся в ответ на эту реплику.

— Господа, — оживился Вирановский, — а не устроить ли нам скачки, тогда и выясним, чей жеребец лучше.

Молодые люди с жаром принялись обсуждать эту идею, и Левашов обратил свой взгляд на Шеховского:

— Что скажете, Павел Николаевич? — обратился он к нему.

— Поль, нет, — тихо прошептала Жюли, положив ладошку поверх его руки. — Умоляю, не нужно, твоя рука…

Это был вызов в чистом виде и не принять его…

Прищурившись, Павел осторожно вытащил руку из-под ее ладошки:

— Почему бы и нет, Сергей Александрович. По дороге от Закревского в Левашовку есть прямой участок, верст эдак пять, может, шесть… Завтра утром.

— Договорились, — улыбнулся Левашов.

— А как же приз победителю? — рассмеялся Вирановский.

— Предлагаю, кубок с шампанским из рук очаровательной именинницы, — выпалил сын полковника, и тут же стушевался под пристальным взглядом князя Шеховского.

Но мысль, высказанная юношей, понравилась поклонникам молодой княгини и ее единодушно поддержали.

Обсудив все условия, вернулись к застолью. Жюли улыбаясь гостям, не могла унять тревоги, старательно скрывая ее от всех до самого вечера. Павел принял вызов и не отступится. Уж что-что, а характер своего супруга она успела изучить хорошо. Да, Поль всегда был превосходным наездником, не то, что она сама, но одно дело прокатиться утром верхом по окрестностям и совсем другое — скачки, где удержать поводья одной рукой просто немыслимо.

Ночью она попыталась было его отговорить, но Шеховской просто закрыл ей рот поцелуем, заставляя умолкнуть всякий раз, когда она пыталась заговорить о том. Проснувшись в самом дурном расположении духа, Жюли велела приготовить все для пикника, который решено было устроить на поляне неподалеку от места, где был определен конец дистанции.

Приехав на место немного раньше остальных, Жюли велела прислуге заняться обустройством пикника, а сама, отойдя к краю поляны, замерла, отвернувшись от всей этой суеты. Подойдя к жене, Павел, положил ладони ей на плечи.