Она бросилась в потемках к двери, задела кресло, которое упало на пол, и выбежала на лестницу.

— Грегори! Что случилось?

Он уже поднимался по ступенькам, осторожно неся свечу, чей слабый огонек метался и плясал в его ладонях.

— Не бойтесь, это просто гроза.

— А что со светом?

— Возможно, молния попала в столб. Такое уже бывало раньше.

Они спустились вниз и сели рядышком на диван. Гроза бушевала с невиданной силой, в стекла бил поднимаемый ветром песок, и казалось, что даже дом раскачивается из стороны в сторону. Комнату периодически озаряли белые вспышки, выхватывая из темноты спокойное лицо Грегори и испуганное — Моники.

— Вы дрожите. — Он обнял ее за плечи отеческим жестом, прижимая к себе. — Не стоит так бояться, девочка. Этот дом многое может выдержать.

Моника только покачала головой. Но страх постепенно сменялся странным возбуждением — эта обстановка, грозовая ночь, сильный мужчина рядом. Она в душе удивлялась тому, что он ничего не пытается предпринять, воспользовавшись ситуацией и ее беззащитностью. И была благодарна за это.

Новый раскат грома заставил Монику снова вздрогнуть. И Грегори успокаивающе погладил ее по волосам. От этого прикосновения сердце сладко замерло, а по телу разлилось тепло. И хотелось продлить ощущение горячего покалывания на коже, от которого по спине бежали мурашки.

— Вам не холодно? — спросил Грегори. — Я могу разжечь камин.

— Нет, не надо, мне и так хорошо.

И это была правда. Монике, несмотря на страх, было чудесно. И хотелось почему-то расшевелить этого спокойного мужчину, посмотреть, как изменится его лицо при поцелуе, как он поведет себя, что будет делать.

Моника, подчиняясь этому желанию, повернулась к Грегори и поцеловала его в сомкнутые губы — он не ответил и слегка отстранился. Тогда она прижалась к нему сильней и кончиками пальцев коснулась щеки, немного колючей.

— Я еще не настолько стар, чтобы не испытывать желания, — мягко сказал он, накрывая ее ладонь своей. — Но, пожалуй, слишком стар для вас.

Рука Моники скользнула по его груди, впалому животу и ниже. Собственная смелость разжигала в ней еще большую страсть, голова кружилась — и это был так приятно. Грегори молчал, но дыхание его стало более учащенным.

— Если вы играете, то сейчас самое время остановиться, — медленно произнес он. — Как выясняется, я все еще мужчина.

— Я чувствую, — прошептала Моника, губами касаясь его щеки.

— Вы действительно хотите этого? Не пожалеете потом?

— Нет.

Он вздохнул, словно перед прыжком в воду. Новая вспышка озарила его лицо, странно помолодевшее, одновременно и нежное, и суровое. Он обнял Монику — теперь уже по-настоящему, и она закрыла глаза, полностью отдаваясь его власти. Но не так, как это было с Биллом, нет. Она каждой клеточкой тела ощущала горячие прикосновения рук, медленное скольжение губ по шее...

Грегори не торопился: он снял с Моники халат и покрыл поцелуями обнаженную кожу, светящуюся в темноте, — маленькую упругую грудь с твердыми, словно неспелые земляничины, сосками, впадинку пупка, живот, стройные бедра. Он изучал это тело на ощупь, и на каждое прикосновение Моника отзывалась тихим вздохом. Она и не представляла прежде, что можно чувствовать настолько глубоко и сильно.

Ей хотелось забыться, отдаться удовольствию, и в то же время она боялась пропустить хоть мгновение этой близости. Она ничего не умела — школа любви только начиналась.

— Не спеши, — шепнул он, лаская ее грудь. — Я сделаю все, что ты захочешь.

— Я хочу тебя. Сейчас.

Это нетерпение было следствием внезапного страха: Моника испугалась, что в самый важный момент опять почувствует боль, как это было в первый раз. И поэтому торопилась пересечь эту черту.

— Хорошо. — Грегори склонился над ней, положив ладонь на пушистый холмик. — Не закрывай глаза, девочка. Любовь не должна быть слепой.

В следующее мгновение Моника задохнулась и застонала, подчиняясь ритму извечных движений. Она не могла бы объяснить своих ощущений, ведь ей совершенно не с чем было сравнивать. То, что происходило сейчас, казалось непонятным, но прекрасным. И не было ни стыда, ни боли — только всепоглощающее наслаждение.

Когда она очнулась от секундного забытья, Грегори сидел рядом, поглаживая ее по голове.

— Я... — Она не знала, что сказать, как выразить свою благодарность.

— Ничего не надо говорить. — Он наклонился, поцеловал ее в щеку. — Засыпай, девочка.

И, подчиняясь его спокойному голосу, Моника закрыла глаза, свернувшись калачиком под пледом. И действительно мгновенно уснула с тихой улыбкой на губах, с синеватой тенью под глазами, похожая сейчас на уставшую маленькую девочку, такую беззащитную, что у Грегори защемило сердце от нахлынувшей нежности.

— Последняя любовь, — глухо прошептал он, едва касаясь губами ее щеки. — Последняя...

Но Моника этого уже не услышала.

А утро было чудесным — умытое дождем, ясное, свежее. И капли росы холодили ноги, когда она спустилась в сад. Грегори сидел в шезлонге, подставляя лицо солнечным лучам, а Пинки носился по мокрым дорожкам, влетая на полной скорости в лужи и разбрызгивая воду. Увидев Монику, он залился радостным лаем и бросился к ней, виляя хвостом изо всех своих собачьих сил.

Она боялась первой после близости встречи с Грегори. Но ничего страшного не произошло. Он обернулся к ней, приветственно помахал рукой и сказал без тени волнения:

— С добрым утром, девочка. Будем завтракать?

Он как будто давал ей возможность перечеркнуть, если захочется, вчерашнюю ночь. Сделать вид, будто ничего и не было — ни страстной грозы, ни грозовой страсти. Но Моника не ощущала неловкости, наоборот, она чувствовала себя юной, прекрасной и счастливой, тело и душа пели, и хотелось закружиться на месте, раскинув руки, в надежде, что удастся оторваться от земли...

Она подбежала и поцеловала Грегори в щеку и, увидев, как мгновенно изменилось его лицо, — печальное и задумчивое выражение сменив на радостное, — рассмеялась.

— Ты тоже опасался первой встречи?

— Немного. — Он встал ей навстречу, раскрывая объятия. — Ты очень красивая. И даже утро тебе к лицу, что редко бывает с женщинами.

— У тебя, наверное, богатый опыт? — спросила она без тени ревности.

— В общем-то, да. — Грегори вдруг подхватил Монику на руки и закружил. — А у тебя?

— Ты не поверишь, если я скажу — первый?

— Поверю.

— Понимаешь... — начала она, но Грегори прервал слова поцелуем.

— Мне не надо ничего рассказывать, девочка. Я и так знаю слишком много печальных историй.

— Ладно. — Моника согласно кивнула. — Тогда пойдем купаться.

Это был чудесный день, как и все последующие. По утрам Моника уезжала в город на работу: ателье впервые за год стало приносить хоть какую-то прибыль. Майкл действительно привел несколько знакомых, которые сделали довольно большие заказы. Дайана тоже с удовольствием доверяла Монике подборку своих нарядов. Да и другие начали присматриваться к молодой женщине, моделировавшей такие необычные костюмы. У ателье «Бьюти» было одно неоспоримое достоинство: если человек здесь что-то заказывал, он мог быть уверен, что будет единственным обладателем этой вещи.

После полудня Моника уже начинала тосковать по Грегори. Ей не хватало его уверенного взгляда, негромкого голоса, нежной улыбки и, конечно, сильных рук, которые умели так обнимать, что забывался весь окружающий мир. Часа в четыре Моника уезжала обратно на виллу и всю дорогу представляла, как Грегори и Пинки нетерпеливо дожидаются ее возвращения у ворот.

Жизнь превратилась в ежедневный праздник, и уже не верилось, что когда-то все было по-другому. Правда, до Моники снова начали доходить неприятные слухи: что она якобы находится у мистера Хоупа на содержании и вытягивает из него кучу денег. Она поделилась этим с ним, но он только отмахнулся и сказал:

— Пусть болтают, это не может нам помешать, правда?

— Да, но...

— Девочка, у людей слишком много свободного времени, им надо чем-то занимать себя. Вот они и придумывают гадости — на большее их воображения не хватает. Прошу тебя, не думай об этом, просто живи.

Майкл тоже не слишком одобрял эту связь, о чем не преминул сообщить Монике, но она отмахнулась от его предупреждений. К тому же скоро он уехал в Европу — посмотреть мир, как он это называл. Дайана же была к мужчинам старше себя равнодушна: ее привлекала только молодость. Да и вообще, ей было не слишком важно, с кем живет Моника, главное, чтобы это было пристойно, как она выражалась.

Осень промелькнула как-то слишком быстро, зима пролетела незаметно. Не даром же говорят: счастливые часов не наблюдают. Дни и ночи Моники были прекрасны, она наконец обрела гармонию. Грегори никогда и ничего от нее не требовал, не расспрашивал о прошлом и не строил планов на будущее. Он жил сегодняшним днем, даже не днем — мгновением. И умел радоваться каждому ломтику времени, отмеряемому часами. И делиться этой радостью с Моникой.

Он учил ее искусству любви — медленным острожным прикосновениям, долгим головокружительным поцелуям, сокровенным ласкам и умению угадывать желания партнера. Учил, что в любви не может быть ничего стыдного, что в ней никогда не должно быть насилия, упреков, зависимости или ревности. Что чувство живет лишь на свободе, а в неволе погибает.

И Моника была хорошей ученицей, она с благодарностью принимала все, что давал ей Грегори. Они прекрасно подходили друг другу — и телесно, и духовно, несмотря на разницу в возрасте. Моника просто забывала о ней, когда он был рядом. Одному она не могла научиться — не думать о будущем. Но старалась не показывать Грегори, что беспокоится о нем.

Он никогда не рассказывал о своем прошлом, лишь раз обмолвился, будто случайно, что у него на совести есть один грех. Что-то такое он совершил в молодости, о чем до сих пор жалел. Но вдаваться в подробности не стал.

Однажды весной они сидели на пляже, у самой кромки воды, — на заливе был штиль, в синей глади воды отражались проплывающие вверху облака. Пинки с задумчивым видом изучал выброшенную на берег ветку, осторожно трогая ее лапой. Грегори держал Монику за руку, нежно поглаживая ладонь и рассматривая линии.

— Ты будешь счастлива, — сказал он и поцеловал венерин бугорок.

— Я уже счастлива, — ответила она, немного удивленная грустными нотками в его голосе.

Он улыбнулся и кивнул, потом продолжил:

— Я хочу кое о чем попросить тебя, девочка.

— О чем?

— Если со мной что-нибудь случится, пообещай, что не будешь слишком долго печалиться. И найдешь себе достойного мужчину.

Моника привстала и внимательно посмотрела на Грегори.

— Что-нибудь произошло? — Она по-настоящему встревожилась. — Почему ты так говоришь?

— Всегда что-нибудь происходит. Я просто хочу быть уверенным, что ты сможешь быть достаточно сильной. — Он вдруг шутливо подмигнул ей и добавил: — Не зря же я так долго учил тебя.

Он успокаивающе погладил ее по плечу, потом встал и, не оборачиваясь, начал подниматься по ступенькам к дому, оставив Монику в недоумении и растерянности. Но через пару дней это забылось, и все снова стало замечательно. Только на дне души остался горьковатый осадок.

А потом случилось страшное.

Моника вернулась с работы позже обычного, потому что заезжала в магазин за покупками. И очень удивилась, не увидев у ограды Грегори. Она направилась к дому, едва удерживая груду пакетов. Пинки тоже не встречал ее. Она открыла дверь, отнесла покупки в кухню, потом заглянула во все комнаты, во внутренний дворик и, начиная волноваться, спустилась на пляж.

Грегори нигде не было, а в гараже не было его красного «феррари». Куда же он мог отправиться? Впервые почти за год совместного существования Моника не застала его дома — и это было странно. Возможно, у него появилось срочное дело в городе?

Моника переоделась в цветастый открытый сарафан, который ему так нравился, и принялась готовить ужин — поджарила рыбу, запекла в духовке картошку под луковым соусом, накрыла в гостиной стол. Закончив, взглянула на часы — почти девять.

Она не знала, чем себя занять, и беспокойно бродила по комнате, то бессмысленно переставляя приборы на столе, то подходя к окну и прижимаясь лбом к прохладному стеклу. Время тянулось медленно, а тревога нарастала. Моника, чтобы хоть как-то отвлечься, прилегла на диван и включила телевизор. Показывали какой-то старый черно-белый фильм, и она незаметно для себя задремала.

Разбудил ее громкий телефонный звонок — он ворвался в навязчивый жаркий кошмар, пробуждая Монику и вселяя в ее сердце панический страх. Она схватила трубку и сначала не могла понять, о чем идет речь. Чей-то громкий раздраженный голос твердил о том, что надо срочно приехать в госпиталь, что мистер Хоуп в очень тяжелом состоянии, что времени почти не остается.