Они не торопились, желая насладиться каждым мгновением. И пусть их совместные ночи, как всей душой верила Моника, будут повторяться, но такой вот уже не будет никогда. Потому что ничто на земле не происходит дважды, как бы ни старался человек вновь и вновь возвратить упущенное однажды.

— Тебе хорошо?

— Да, а тебе?

Шепот наполнял ночь, свечи догорали, сквозь полуоткрытое окно слышно было, как с пенным шелестом набегают на берег волны.

Энтони покрывал поцелуями тело Моники, словно пересчитывал губами каждую крохотную родинку. Его руки ласкали обнаженную грудь, скользили по животу, обводили впадинку пупка и спускались ниже. И она, чувствуя, как растет его желание, сама начала терять голову. Привстав, она склонилась над ним, ощущая гладкую, хранящую тепло солнца кожу, источавшую горьковатый аромат туалетной воды.

И какое это было наслаждение — медленно водить самыми кончиками пальцев по его телу и слышать, как учащается дыхание. И не даваться ему в руки, выскальзывая, обманывая и снова прижимаясь грудью и бедрами к разгоряченной плоти.

— Ты меня измучила. Иди сюда.

— Нет, не сейчас, подожди.

— Я хочу тебя. Я просто с ума схожу.

Монике не удалось увернуться, да она и сама не могла и не хотела дольше ждать. Пусть все произойдет сейчас! У нее было такое ощущение, словно она занимается любовью впервые в жизни. Но теперь это действительно было сказочно, несмотря даже на мгновенную боль, пронзившую тело, потому что следом пришло такое неистовое наслаждение, от которого замерло сердце, а в закрытых глазах на внутренней стороне век замелькали разноцветные круги. Она пропала, исчезла, растворилась и не слышала уже ни своего вскрика, ни стона Энтони.

Моника очнулась, почувствовав порыв прохладного ветерка, проникшего в окно. Она хотела перевернуться, но Энтони не выпускал ее из объятий.

— Что это было? — прошептал он с изумлением. — У меня такое ощущение, будто я умер и воскрес.

Он притянул ее к себе и заглянул в глаза, в которых плескалась радость. Потом недоверчиво провел рукой по волосам, по влажным плечам.

— Что ты делаешь? — спросила Моника, отвечая на ласки нежнейшим поцелуем.

— Пытаюсь удостовериться, что это не сон, и ты — настоящая.

— Настолько настоящая, что даже проголодалась. Но вставать не хочется. — Она сладко потянулась, ослабевшее тело наполнено было истомой. — Продолжим наш романтический ужин?

— С удовольствием. — Энтони встал, нашел на полу рубашку и брюки, но тут же отбросил их в сторону. — Будем как Адам и Ева.

— Тогда надо запастись яблоками, — рассмеялась Моника.

— Не надо. Познав тебя, я познал весь мир.

Он говорил серьезно, без обычной своей слегка насмешливой улыбки человека, который не слишком доверяет этому миру.

— Пойдем на пляж! — Моника вскочила, озаренная этой идеей. — Устроим ночной пикник на берегу.

— А ты не замерзнешь?

— С тобой — нет.

Они собрали в пакет остатки сандвичей, взяли бутылку вина и вышли из дома. Снаружи было тепло, и луна, сползающая к краю неба, уже не казалась Монике такой одинокой. Возможно, потому, что вокруг нее сияла россыпь звезд. Они спустились по крутой лесенке к самой воде, обнаженные тела белели в темноте.

— Искупаемся? — спросила Моника и, не дожидаясь ответа, бросилась в воду.

Энтони решительно последовал за ней. Они заплыли довольно далеко и перевернулись на спины, чтобы отдохнуть.

— Ты прекрасно плаваешь, — сказал он.

— Да, у меня был хороший учитель. — Моника замолчала и вздохнула, но уже через секунду стряхнула с себя грусть. — Давай наперегонки?

Энтони настиг ее только на мелководье и, обняв за талию, обрушил в воду, подняв целый фонтан брызг. Поцелуи были солоны, и волны омывали два тела на песке, слившихся в одно целое, а сверху смотрела луна, нечаянная свидетельница страстной любви, остудить которую не мог даже легкий бриз.

— Ты похожа на русалку, — задыхаясь, прошептал Энтони. — Но какое счастье, что у тебя нет хвоста.

Моника рассмеялась — он постепенно возвращался к себе прежнему, и это ей нравилось.

Выбравшись из воды, они вдвоем закутались в огромное махровое полотенце и уселись на песке, с недоверием глядя на розовеющий край неба.

— Вот это да, а я-то думал, ночь только начинается, — разочарованным тоном произнес Энтони.

— Но она же не последняя...

Сказав это, Моника отвернулась и прикусила губу. Откуда ей было знать, повторится ли это счастье? А что, если все закончится равнодушным поцелуем в щеку и незначительными словами прощания? Она уже понимала, что краткие встречи с Энтони не по ней, она хотела его всего, такого, как есть, от макушки до пяток, до самой крохотной веснушки на любимом теле.

Затаившись, Моника ждала его слов, словно приговора.

— Нет, солнышко, она первая. — Он серьезно посмотрел на нее. — Не бойся, на этот раз я никуда не уйду.

Они встали и медленно направились к дому. Решившись, она все-таки спросила:

— Почему же ты ушел так неожиданно той ночью?

Энтони замялся, отвел взгляд.

— Есть одно обстоятельство...

— Не надо! — испуганно воскликнула Моника.

Она так боялась потерять его, что не желала больше ничего знать. Пусть все будет так, как есть, и не надо, пожалуйста, не надо никаких тайн и загадок и сюрпризов, которые не несут радости, а лишь боль и огорчения.

Они вошли в дом, где свечи уже оплыли и погасли, только витал под потолком легчайший запах горячего воска, да в оконное стекло бился ночной мотылек. Моника выпустила его наружу и принялась убирать со стола.

— Давай поедем ко мне и там позавтракаем, — предложил Энтони. — Мне надо поздороваться с Изабеллой, но невозможно расстаться с тобой.

Она счастливо улыбнулась и принялась одеваться, что не заняло много времени. Потом заперла дверь и, уже выйдя на тропинку, ведущую к воротам, обернулась к дому:

— Мы еще встретимся, я уверена, — сказала она и помахала рукой.

И он ответил ей — что-то легонько скрипнуло и на мгновение почудилось, что в окне мелькнул чей-то расплывчатый смутный силуэт.

У себя дома Энтони отправил Монику на кухню варить кофе, а сам пошел «поприветствовать свою подружку», как он выразился.

— Надеюсь, ты больше не ревнуешь меня к Изабелле? — шутливо спросил он. — А вот она меня к тебе, наверное, будет. Как все-таки трудно с женщинами! — Он притворно вздохнул. — Теперь придется завести и ей дружка, ничего не поделаешь. Как ты относишься к конным прогулкам вдвоем?

— Еще не знаю.

Моника повязала передник и принялась готовить завтрак. В холодильнике обнаружились бекон и яйца, так что с едой проблем не было. Попутно она засыпала в турку кофе и, залив его молоком, поставила на огонь. Господи, как бы она хотела начинать каждое утро вот с таких простых движений и смотреть в окно, ожидая возвращения Энтони.

А еще Моника вдруг подумала, что у них, наверное, получились бы красивые дети. Да, мальчик и девочка, зеленоглазые и веснушчатые, похожие на своего отца и такие же веселые. Почему бы и нет? У них с Энтони впереди так много времени и почему бы не заняться созданием белокурого малыша?

Моника потянулась, ощущая во всем теле приятную усталость. Перед мысленным взором промелькнули картины прошедшей ночи — ее испуг, короткий обморок, первое объятие. Неожиданно она поймала себя на мысли о том, как Энтони попал на виллу. Моника точно помнила, что закрыла ворота, а перебраться через ограду было практически невозможно — ее концы были выкованы в виде заостренных пик.

Она задумчиво покачала головой — как-то странно все выходило. Энтони приехал поздним вечером — зачем? Ведь не надеялся же он, в самом деле, застать ее там? Почему она только сейчас подумала об этом? Да ладно, какая разница. Она ведь сама не захотела ничего узнавать, не дала ему договорить, когда он захотел рассказать о каком-то обстоятельстве.

Сняв с огня кофе, Моника прошлась по дому в поисках часов. Но потом вспомнила, что сегодня суббота и на работу торопиться не надо. Как замечательно! Это значит, что в их распоряжении целых два свободных дня. В спальне на тумбочке она увидела черно-белую фотографию в серебряной рамке. Заинтересовавшись, она поднесла ее к глазам и вгляделась в лица мужчины, женщины и ребенка, запечатленных на ней.

Сперва она не поняла, почему сердце пропустило вдруг один удар. Потом медленно стало доходить, что мужчина — не кто иной, как Грегори, только совсем юный, но с теми же длинными вьющимися кудрями и незабываемой улыбкой. А ребенок... Моника буквально впилась взглядом в его чуть удлиненное личико. Он немного похож на Грегори. Те же глаза... Не может быть! Она опустилась на кровать, чувствуя головокружение. Затем нерешительно перевернула фотографию и прочла на обороте дату и три имени — Грегори, Марта и... Энтони.

В памяти услужливо всплыли старые письма, найденные однажды на вилле в одном из ящиков стола. Там тоже упоминался малыш, ребенок. Что же получается? Моника закрыла рот ладонью, чтобы не закричать. Энтони — сын Грегори? Тот самый наследник, о котором говорила Дайана? Так вот почему он показался ей знакомым при первой встрече! Он неуловимо похож на Грегори... На своего отца...

У нее мороз пробежал по коже и похолодели руки. Моника выронила фотографию и бросилась вон из комнаты. Она выбегала из дома, когда на пороге появился Энтони, и влетела прямо к нему в объятия.

— Что случилось? — встревоженно спросил он. — На тебе лица нет.

Моника, не отвечая, вырывалась. У нее пересохло в горле и на ум не приходило ни единого слова. Меловая бледность залила щеки, из широко открытых глаз катились слезы, губы подрагивали. Энтони, не обращая внимания на яростное сопротивление, обхватил ее, прижав руки к телу.

— Пусти меня! — Голос сорвался. — Пусти!

— Не пущу, пока не объяснишь, в чем дело.

— Почему? Почему ты не сказал сразу?

— О чем?

— О том, что ты его сын!

Монике показалось, что Энтони облегченно вздохнул, и она посмотрела на него с удивлением.

— Я пытался, но ты не захотела слушать. И потом, какая разница?

Она недоверчиво покачала головой и попросила уже более спокойно:

— Отпусти меня, пожалуйста.

— А ты не убежишь? — Энтони разжал объятия, но все-таки продолжал держать Монику за руку. — Я не понимаю, почему это тебя так взволновало. Пойдем, выпьем кофе, и ты мне все объяснишь, хорошо?

На кухне он молча разлил кофе по чашкам, достал сахарницу и плетеную корзинку с печеньем. Потом, усевшись, вопросительно посмотрел на Монику.

— Неужели тебе ничего не рассказали? Ни за что не поверю, что наши дамы отказали себе в удовольствии посплетничать, — начала она, отпив глоток обжигающего напитка.

— Да, я многое слышал, но какое это имеет значение?

— Я жила с Грегори. — Каждое слово давалось с трудом. — Я любила его. А когда он погиб, меня обвинили в том, что это я заставила его уничтожить завещание и переписать «Звезду любви» на меня.

Энтони грустно усмехнулся и задумчиво покачал головой. Достал из пачки сигарету, закурил, пуская в раскрытое окно белые колечки ароматного дыма.

— Это ложь, — сказал он, не глядя на Монику, — я так и заявил этому адвокату, Поллаку.

— Тебе-то откуда знать? — сердито спросила она. — Вдруг я действительно...

Он прервал ее движением руки. Потом вышел и вернулся через минуту, сжимая в руках конверт из плотной бумаги с гербовой печатью.

— Потому что завещание отца у меня.

— Но как... — Моника не верила собственным ушам. — То есть ты с самого начала знал, что вилла и так принадлежит тебе? Зачем же ты просил продать ее?

— Но ведь ты вложила в нее столько денег. К тому же... Ты мне так понравилась при первой встрече, что я любой ценой решил добиться взаимности.

Моника вскочила и прошлась по маленькой кухне — все услышанное просто не укладывалось в голове, мысли перескакивали с одного на другое, и невозможно было сосредоточиться. Энтони же сидел с совершенно спокойным видом и попивал свой кофе с явным удовольствием.

— И тебя не смущает, что я жила с Грегори? — наконец решилась спросить Моника.

— Нисколько. — Он улыбнулся и прищурил глаза. — Ты ведь тогда не знала о моем существовании.

— Ты можешь хоть иногда быть серьезным?

— А зачем? — удивился Энтони. — Я серьезен в своей любви к тебе, и, по-моему, этого вполне достаточно.

Он перехватил Монику, притянул к себе и усадил на колени. Она спрятала лицо у него на плече, обняла, прижалась всем телом — и все тут же встало на свои места. Когда он был рядом, не существовало ничего вокруг и ничто не имело значения.

— Знаешь, я думаю, Грегори не был бы против нашего брака.