Глава 17

— Элен, ты же обещала мне не сидеть с трагическим видом на моих знаменитых приемах, — прошептала Доротея, укоризненно глядя на подругу, тихо сидевшую в своем любимом кресле под портретом Талейрана, — сейчас я закрываю тебя своей юбкой, но когда я отойду, ты должна снова улыбаться.

— Хорошо, как скажешь, — согласилась Елена и старательно улыбнулась одними губами.

— Ну, лучше так, чем никак, — хмыкнула графиня, скептически пожав плечами. — Ладно, все вроде бы заняты разговором, слава Богу, что дядя, наконец, вернулся, пусть сам и развлекает своих гостей. Пойдем ко мне в кабинет, отдохнем немного.

Она подхватила Елену под руку, и они ускользнули в маленький коридорчик, ведущий к ее кабинету. Елена любила эту уютную комнату не меньше, чем ее хозяйка. Как часто за последние месяцы скрывалась она здесь от докучливого внимания кавалеров, а сейчас ей было просто необходимо уйти от общества, снять маску с лица и побыть самой собой.

— Будешь коньяк? — осведомилась Доротея, стоя у столика с графинами.

— Буду, — согласилась Елена. Она совсем пала духом, ей хотелось сесть и заплакать.

— На, выпей, — графиня протянула подруге бокал с янтарной жидкостью и, отпив глоток из своего, спросила: — Ты уверена, что Василевский уехал в Санкт-Петербург?

— Он сам мне сказал, что будет ждать ответа от моего брата дома, и что адрес его Алексей знает, — объяснила Елена, не понимавшая, к чему клонит Доротея.

— Я уверена, что княгиня Багратион уехала в Вену; если он вернулся в Россию, значит, они расстались, этого ты добилась. После того, что случилось, ты не можешь обижаться на то, что он тебя не узнал, потом он спас твоего ребенка, — графиня с жалостью посмотрела на подругу и спросила: — Чем же он тебе теперь не угодил?

— Он отказался принять мои поступки, касающиеся Мари, — с горечью сказала Елена. — Мне казалось, что он меня убьет, когда понял, что я не собиралась ему открывать правду об его отцовстве.

— Ох, это такой тонкий вопрос… с мужчинами невозможно предугадать, как они поведут себя, узнав об отцовстве. Но теперь ты знаешь реакцию этого конкретного мужчины, и что ты будешь делать дальше?

— Ты знаешь, что я поняла за последние дни: случись мне начать сначала, я поступила бы точно так же: вышла бы за Армана замуж и приняла его наследство для Мари. Моя девочка не принадлежит никому из нас, она отдельный человек, и имеет право на счастье. Ей, еще не родившейся, встретился замечательный друг, который хотел ей достойной жизни и добра, он удочерил ее в утробе матери, и пусть все так и будет, теперь — навсегда. — Елена поднялась, поставила пустой бокал на стол и твердо добавила: — А я буду жить так, как обещала бабушке: буду строить свою жизнь, независимо от мужчин. Давай заниматься делом. Завтра ты приезжаешь ко мне на встречу с мистером Штерном, а сегодня я еще хотела бы поговорить с князем Талейраном, он сказал, что у него для меня есть известия.

— Тогда пойдем, сейчас уже будем приглашать гостей на ужин, я посажу тебя рядом с князем, — пообещала Доротея.

Она тоже поднялась, и обе женщины пошли в салон, высматривая среди гостей седую голову Талейрана. Но Елене не пришлось ждать ужина, князь подошел к ней сразу же, как они вошли в зал.

— Все прячетесь в кабинете Доротеи? — Талейран скептически посмотрел на племянницу и фыркнул: — Если ты так и Вене будешь заниматься гостями, боюсь, Франция не получит и половины земель, на которые претендует.

Доротея смутилась, нежный румянец залил ее щеки, и, пролепетав извинения, она отошла к ближайшей группе гостей.

— Дорогая маркиза, у меня для вас известие. Не знаю, сочтете ли вы его приятным, но барона де Вилардена приговорили к двадцати годам каторги, мальчишку, его любовника, приговорили к пяти годам, и сейчас они оба уже отправлены по этапу. Я, конечно, предпочел бы, чтобы его отправили на гильотину, но, учитывая его возраст, вряд ли он доживет до освобождения. По крайней мере, вам больше никто не угрожает, — сообщил князь и, подхватив ее под руку, предложил: — Теперь пойдемте ужинать, и больше не будем говорить на неприятные темы.

Елена подчинилась и, сидя рядом с Талейраном за столом, пыталась вести светскую беседу с разноплеменной публикой, собравшейся в этом доме, хотя мысли ее были очень далеко.

Утром маркиза де Сент-Этьен ждала гостей. Первой приехала Доротея, а через четверть часа появились и месье Трике с мистером Штерном, оказавшимся человеком средних лет с умным, располагающим к себе лицом. Дамы поднялись навстречу гостям, месье Трике представил мистера Штерна и вопросительно посмотрел на Елену. Она предложила всем выпить чаю, и когда гости расселись вокруг круглого столика с приготовленным чайным сервизом, начала разливать чай, одновременно объясняя, зачем им понадобилась встреча со Штерном.

— Мистер Штерн, насколько я знаю, вы являетесь поставщиком английских платьев с тонкой вышивкой, — сказала она утвердительно и очень удивилась, услышав ответ.

— Мадам маркиза, вас неправильно информировали, я только развожу эти наряды по столицам Европы, а на самом деле этим своеобразным делом занимаются несколько дам, объединивших свои капиталы и усилия, но я не в праве без разрешения назвать вам их имена.

— Боже, неужели я до этого дожила, что у женщин не будут сразу отбирать то, что они получили от родителей, а позволят самим распоряжаться своими деньгами! — воскликнула Доротея и вскочила из-за стола, но потом, увидев изумление на лицах мужчин, села на место и улыбнулась. — Господа, извините мою горячность, но поймите девушку, которая целый год была самой богатой невестой Европы, а потом, выйдя замуж, стала рядовой замужней женщиной, не имеющей права распоряжаться ничем.

Месье Трике, услышав такое крамольное заявление из уст знатной дамы, покраснел, но мистер Штерн улыбнулся и поддержал графиню:

— Мадам, у меня есть несколько клиенток, которые сами распоряжаются своим состоянием, но для этого их мудрые родители предусмотрели выгодный для дочерей брачный контракт. Такой контракт никогда не поздно подписать, или можно переписать уже существующий, поговорите со своим супругом, возможно, он пойдет вам навстречу.

— Отличная идея, только нужно говорить не с мужем, а с его дядей, который сам и составлял предыдущий контракт. Пусть теперь составит новый, или решит вопрос как-нибудь иначе, — заявила Доротея, глаза ее загорелись, и она с уважением посмотрела на англичанина.

— Но мы хотели бы стать исключительными покупательницами платьев во Франции, у меня есть три магазина в столице и крупных городах, мы хотели бы организовать торговлю и тоже зарабатывать деньги, — вступила в разговор Елена. — Как нам связаться с дамами, принимающими решения в этом вопросе?

— Я думаю, что самый короткий путь решения этой проблемы сейчас лежит через Вену: все три дамы, участвующие в этом деле, будут в Вене уже через две недели, и я с удовольствием вас познакомлю, если вы до тех пор не передумаете, — предложил Штерн и вопросительно посмотрел на обеих женщин.

— Нет, конечно, мы не передумаем, а обязательно встретимся с этими великими женщинами! — возбужденно воскликнула Доротея.

Штерн написал на листке бумаги адрес своей конторы в Вене и, попрощавшись с дамами, вышел в сопровождении месье Трике.

— Ты представляешь, Элен, какие женщины молодцы! А меня все родственники хотят видеть только племенной кобылой. Нет уж, раз прецедент в Европе создан, меня уже никому не удержать. Дядя отдал мое огромное состояние своему ненаглядному племяннику, теперь ему придется вернуть мне хоть что-то, либо поделиться своими богатствами, а остальное я себе заработаю сама.

Елена смотрела на прекрасное лицо своей подруги, взволнованной открывшейся ей внезапно перспективой независимости, и с грустью думала:

«Наверное, человек никогда не бывает доволен тем, что имеет. Я, например, могу распоряжаться огромным состоянием, оставленным мне Арманом, но тоскую по мужчине, не принявшему меня, только потому, что я захотела поступить в жизни так, как считаю правильным, и меня убивает то, что я не смогу быть с ним вместе. А Доротея, имея красавца-мужа, рвется на свободу, ей тесно в семье, она хочет заниматься каким-то делом. Ей по духу ближе князь Талейран, который старше нее на сорок лет, чем молодой муж, ценящий в ней только соблазнительное тело и большое приданое».

В это время графиня, что-то взвесив в уме, наконец, успокоилась и вновь взяла свою чашку.

— Налей мне еще чаю, пожалуйста, и давай обсудим наше дело. Я предлагаю такое разделение: ты войдешь в дело своими магазинами, а я куплю у производителя первые партии платьев; доходы, если они будут — а я на это надеюсь — будем делить пополам. Ну как, согласна?

— С тобой я согласна на все, — засмеялась Елена, — а как быть с поездкой в Вену?

— Мне бы хотелось ехать вместе, ты могла бы и жить у нас; Талейрану как представителю Франции должны предоставить дворец. Но боюсь, тогда император Александр тебя встретит очень настороженно. Я думаю, тебе лучше сейчас не афишировать знакомство с Талейраном — поезжай одна и остановись у тетки, встретимся, когда я приеду. От нас шуму будет очень много, поэтому ты сразу обо всем узнаешь и дашь мне знать, где ты живешь.

— Правильно говорила Аглая, что министром иностранных дел нужно было сделать тебя, а не князя Талейрана, — восхитилась Елена, глядя на подругу. — Что же, здесь мне больше делать нечего, едем в Вену. Надеюсь, что мой брат приедет на конгресс вместе с императором Александром, а увидеть его — сейчас самое сильное мое желание.

«Четвертая неделя в пути, и для взрослого это тяжело, что же говорить о ребенке, — думала Елена, с жалостью глядя на свою маленькую дочь. — Как же она перенесет дорогу из Вены до Санкт-Петербурга, и ведь добавится еще и плохая погода?»

Девочка, наконец, задремала на руках у измученной кормилицы, после того как в течение двух часов капризничала, перелезая с рук на руки от Жизель к Маше, и потом к матери.

Талейран рассказал им, что царь Александр уже в Вене, и Елена надеялась, что сможет разыскать там своего брата, но если Алексея не будет на конгрессе, она собиралась закончить дело, которое они запланировали с Доротеей, и, не откладывая, уехать в Санкт-Петербург. Сегодня к вечеру она планировала быть уже в столице Австрии, оставалось потерпеть еще несколько часов, а потом они все отдохнут от дороги, по крайней мере, неделю.

Уже стемнело, когда за окном замелькали улочки Вены, и молодая женщина удивилась, как же похожи улицы всех европейских городов между собой, и как не похожи они на Россию. Вена напомнила ей и Берлин, и множество немецких городов, через которые проехали они с Аглаей, и чем-то — Париж. Теперь нужно было разыскать дом тети Елизаветы, графини Штройберг. Елена помнила, что тетушка Апраксина говорила ей, что дом графини находится рядом с дворцом Хофбург, на улице, где размещаются императорские конюшни. Как ни странно, это простое описание помогло им, горожане, у которых она, как единственная из всех говорящая по-немецки, спрашивала дорогу, любезно показывали направление, и через два часа они остановились у ярко освещенного красивого трехэтажного особняка, построенного в строгом стиле классицизма.

«По крайней мере, хозяева дома, раз весь особняк освещен, — подумала измученная Елена, вылезая из кареты, — тетю я видела только на портрете, интересно, узнаю ли я ее теперь?»

Лакей в черной с золотом ливрее вышел на крыльцо и помог дамам выйти, он, забежав вперед, распахнул перед женщинами тяжелую дубовую дверь и спросил, как о них доложить.

— Светлейшая княжна Елена Черкасская, племянница графини, — сообщила Елена и посмотрела вслед слуге, удалившемуся по коридору.

Ее сердце тревожно забилось, и молодая женщина замерла, не зная, как ее здесь встретят. Быстрые шаги по гулкому мраморному полу удивили ее: слуга бежал обратно бегом. Елена резко обернулась, глядя на высокую мужскую фигуру, стремительно приближающуюся к ней. В темноте коридора она не видела лица бегущего человека, но сердце уже все ей сказало, еще мгновение — и она оказалась в крепких объятиях, а родной голос брата прошептал в ее макушку:

— Слава Богу, ты нашлась!

Елена взглянула в уже почти забытое, такое родное лицо Алексея Черкасского и зарыдала. Все ее беды и невзгоды, все трудности, которые ей пришлось преодолеть почти за два года разлуки, навалились на нее, придавив своей тяжестью, и когда молодая женщина, наконец, оказалась в надежном кольце рук воскресшего брата, мужество оставило ее, и она снова стала обычной девушкой — младшей сестрой.

— Не плачь, дорогая, все уже позади, прошу тебя, — шептал Алексей.

Он гладил ее по голове, утешая, как когда-то утешал после первого горя в ее жизни — смерти родителей.