— Тем более… Куда бы ты хотела поехать?

— Никуда… Через месяц я уже буду петь в рок-опере вместе с «патрулями».

— Ну, ладно… — он резко разжал объятия, выпуская из них Любашу, — Действительно… Сейчас это и обсуждать пока не стоит.

— Ты… ты обиделся? — Люба испугалась его неожиданной реакции.

— Нет, я не обиделся, — он взял её за руку и, подведя к стулу, усадил на него, потом присел за стол напротив, — Люба… Наверное, об этом нужно было поговорить раньше, ещё там, до отъезда… Но, раз уж так вышло, то я хочу сказать тебе сейчас…

— Что?.. — она испуганно смотрела на него, пытаясь понять, что кроется за этой внезапной сменой настроения — его обида на неё или что похуже.

— Я уже не маленький мальчик. И прекрасно понимаю, что ты согласилась поехать со мной не из пылких чувств. Всё получилось довольно спонтанно… Возможно, меня не поймёт никто из моего окружения, но, тем не менее… Я даю себе отчёт в том, что я для тебя сейчас — просто как платформа…

— Нет… — побледнев, Люба подумала, что он сейчас захочет её выгнать, — Нет, Егор… всё совсем не так…

— Подожди… — он положил кисть на её ладонь, — Послушай взрослого дядю… Тебе некуда было деваться, поэтому ты поехала со мной. Заметь, я говорю об этом без упрёка и обиды. Я знал это, и, тем не менее, я тебя позвал. Это — моя и только моя ответственность. Что же касается остального, то… ты мне, действительно, очень понравилась. Ещё тогда, в самый первый раз… ты думаешь, я не понял, что ты переспала со мной просто от обиды… Я понял это сразу… И потом, когда увидел тебя с этим парнем… я тоже всё понял. Я не следил за тобой, но вечером решил сходить в аптеку за анальгином, у меня в тот день ужасно болела голова… Ты шла впереди меня, я сразу тебя узнал. Я думаю, что это неспроста. И моя головная боль, и твой маршрут… и даже рубашка без пуговицы, которую мне подсунули в магазине.

— А я думала, что ты её нарочно оторвал… — глядя куда-то вниз, Люба улыбнулась.

— Теперь я знаю, что, если бы она была там изначально, то мне стоило оторвать её самому, — кивнув, он тоже улыбнулся ей в ответ, — теперь я это точно знаю. Люба… я не предлагаю тебе стать моей женой… на это есть свои причины, и когда-нибудь ты их узнаешь… Но я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу возвращаться домой и знать, что ты меня ждёшь. Я знаю, что ты не испытываешь ко мне никаких чувств… Но я хочу, чтобы ты была рядом. Ты можешь мне это пообещать?

— Что именно?.. — она подняла на него свой голубой взгляд.

— Что ты будешь ждать меня каждый день дома. Да, я часто уезжаю, и тебе придётся быть одной… Я понимаю, что с моей стороны глупо ожидать взаимности, во всяком случае, так быстро, и, тем не менее… Ты можешь пообещать мне, что, пока ты со мной, я могу быть уверен в тебе?


— Да… — опустив глаза, она слегка кивнула, но потом снова искренне посмотрела на него, — Да, Егор. Я обещаю.

Глава 17

Люба никогда не была избалованным ребёнком. Отец, по сути, доброго нрава человек, и рад был уделять дочерям своё родительское внимание, но этому мешало его постоянное пребывание в состоянии алкогольного опьянения, а так же его супруга, ограждающая Веру и Любашу от навязчивых, по её собственному убеждению, и совершенно не нужных поползновений Романа Ивановича. Сама же мать была женщиной суровой, не способной к проявлению ласки и материнской нежности даже к собственным дочерям. Она искренне считала, что её детям важнее правильное питание, а так же добротная, но не дорогая одежда, о стильности и красоте которой речи никогда не шло. Она никогда не учитывала мнение дочерей при покупке нарядов и обуви, даже когда те были уже старшеклассницами. Покупать себе пусть не самые дорогие, но всё же модные вещи Любаша смогла, лишь, когда начала работать, и то, часто обманывая Тамару Васильевну — чтобы мать не пилила её за потраченные «на шмотки» деньги, Люба нарочно называла той заниженную цену, впоследствии жутко экономя на прочих расходах, так же контролируемых строгой родительницей.

Егор, с которым она теперь жила, подарками её не заваливал, но сразу перевёл на её банковскую карточку деньги — сумма не была огромной, но вполне достаточной, чтобы Люба могла спокойно передвигаться по городу, покупать разные «женские штучки и прочие мелочи», как выразился он сам. В их следующую совместную поездку по магазинам Егор снова предложил ей купить что-нибудь из вещей. Он специально привёл её в отдел женской одежды, но Любаша и в этот раз категорически отказалась от нового пуховичка.


— Почему?! — он смотрел на неё с искренним недоумением — теперь уже в обувном бутике, — Давай, купим тебе хоть что-нибудь! Смотри, какие сапожки…

— У меня есть сапоги, — при виде стеллажей с модной зимней обувью у Любаши разбежались глаза, но она мужественно покачала головой, — правда, Егор, мне ничего не нужно.

— Ну, ты хотя бы примерь, — он решил схитрить и купить ей высокие сапожки на шпильке сам, лишь узнав наверняка размер.

— Не буду, — бросив прощальный взгляд на понравившуюся пару, она потянула его к выходу за рукав куртки, — идём.


Егора искренне удивляло поведение Любаши. Он даже не знал — радоваться такой скромности девушки или нет, но решил пока ни на чём не настаивать.

Сама Люба была бы рада обновкам, но ей не хотелось вместе с вещами приобретать ещё большую финансовую зависимость от Егора — она считала, что ей и так повезло, и достаточно того, что она не отказывается от денег на мелкие расходы, которые он переводил на её карту.

Вот уже три недели, как она жила вместе с Егором в его квартире. Ей всё чаще казалось, что мужчина искренне в неё влюблён — это сквозило в каждом его слове, в каждом взгляде. Он, действительно, часто уезжал в командировки: обычно они продолжались по два-три дня, и Любу это вполне устраивало — в отличие от Егора, она не питала к нему никаких чувств, кроме обычной человеческой благодарности за то, что он помог уехать ей из опостылевшего городка и устроиться здесь, в областном мегаполисе.


— Любка, какая ты дурочка! — Вера, с которой Любаша почти ежедневно перезванивалась, узнав о том, что сестра отказывается от подарков Егора, возмущённо дышала в трубку, — Почему ты не хочешь, чтобы он купил тебе новый пуховик?!

— Потому, что не хочу, — Люба уже не раз пожалела, что искренне делилась с сестрой подробностями своей новой жизни.

— Странная ты, Люба! Другая на твоём месте шубу бы выпросила, а ты от какого-то несчастного пуховика отказываешься.

— Я и так живу у него на всём готовом.

— Ты ему готовишь? Квартиру прибираешь? Ты с ним спишь, наконец?.. — перечисляла Вера Любашины «обязанности», — Любка, да ты на него работаешь! И повар, и уборщица, и любовница…

— Ничего я не работаю, — отмахнулась Любаша, подумав о том, что по-настоящему тягостными для неё являются обязанности любовницы, хотя Егор относился к ней довольно чутко и бережно. А ещё она очень боялась, что когда-нибудь назовёт его именем Даниила…

— Как это не работаешь?! — не унималась Вера, — Ты посчитай, во сколько бы ему обошлись услуги повара и горничной, а заодно и проститутки…

— Вер… — услышав последнее слово, Люба почувствовала, как в лицо ударил жар, — Ты что… Ты про меня так?!

— Не про тебя… — догадавшись, что сказала лишнего, Вера смутилась, — Я к примеру…

— Знаешь, я не проститутка… и не наложница… — Люба обиделась на сестру не на шутку, — Егор ко мне очень хорошо относится… почти как к жене… Просто… просто я его не люблю… И поэтому не могу принимать его подарки… Понимаешь?! Это было бы нечестно. Я всё равно уйду от него, рано или поздно… Это я им пользуюсь, понимаешь?!

— Ой, дурочка… — вздохнула на том конце Вера, — Неисправимая ты дурочка, Любка.

— Ну, и что. Мне главное — своего добиться.


Днём Любаша уезжала в «творческую деревню», где сначала занималась с преподавателем по вокалу, а потом репетировала свои партии, которые ей предстояло петь на концертах Натальи и в рок-опере. Ей очень понравилась атмосфера, царившая в студии Дмитрия и Натальи Морозовых — все репетиции проходили весело, особенно, когда там находились и участники группы «Ночной патруль». Люба быстро перезнакомилась со всеми музыкантами и сотрудниками студии, а заодно подружилась со своей напарницей — второй бэк-вокалисткой Татьяной, симпатичной девушкой двадцати трёх лет, с тёмно-каштановыми вьющимися волосами и выразительными глазами синего цвета. Татьяна не была замужем, но у неё уже была маленькая дочка, которую она оставляла со своей матерью.

Таня была приходящей бэк-вокалисткой, она работала ещё с несколькими исполнителями и, в отличие от неё, с Любашей заключили трудовой договор на полгода — именно столько рассчитывала отсутствовать певица, которую Люба должна была заменить.


«Тебе нужен трудовой стаж, — объясняла Любаше Наталья, — поэтому ты будешь работать по договору, за тебя мы будем делать отчисления в пенсионный фонд».


Люба пожала плечами в знак согласия — она даже не думала об официальном оформлении, когда ехала сюда, настолько казалась ей заманчивой эта работа. Наталья расспросила её обо всём — и о жилье, и о материальном положении, и, узнав, что Люба устроена, удовлетворённо кивнула головой.


«Месяца репетиций должно хватить, — Наташа говорила очень серьёзно, несмотря на то, что всего несколько минут назад весело смеялась вместе с Любой над дурачившимися парнями из подтанцовки, которые сегодня тоже присутствовали на репетиции, — Люба, сейчас у тебя очень ответственный период. Ты должна будешь изучить весь наш репертуар, а он у нас огромный. Это и клубное шоу, и мои сольные программы, а ещё рок-опера… Если что-то не будет получаться, Дима меня убьёт, потому, что это я настояла на твоём участии… Понимаешь? Мы могли пригласить опытную певицу, но пригласили тебя. Ты не должна меня подвести, и я в тебя верю!»

«А зачем ты приглашаешь подпевку? — согласно кивнув, Любаша решилась задать давно мучивший её вопрос, — У тебя же есть минусы с готовым бэк-вокалом. Можно под них выступать, и платить никому не надо».

«А можно и вообще на сцену не выходить, — рассмеялась Наташа, — включил свой диск, и пусть поёт, правда?»

«Нет… я не то имела в виду… — Люба смутилась, — Просто…»

«Люба, мы же не халтурщики, мы — артисты, — Наталья снова заговорила серьёзно, — при чём, настоящие артисты. Знаешь, как тщательно мы готовим каждую программу, сколько думаем над каждым словом текста, над каждой нотой… Над каждым костюмом, над каждым движением. Мы поём только вживую, даже я на своих сольниках никогда не позволяю себе петь под фанеру. В самых исключительных случаях я использую минусы с бэк-вокалом… Это, если нет нормального аппарата на площадке… Но, даже в этом случае, девчонки стоят на сцене и просто открывают рот, потому что каждый из нас — часть общего действа, понимаешь? И неважно, кто ты — солист, танцор, музыкант, вокалист второго плана… Мы — творческая команда».

«Понимаю…»


Люба слушала Наталью, раскрыв рот… Сама она много лет ходила в свою молодёжную студию, стояла на сцене и, как ей казалось, вращалась в самом настоящем творческим кругу. Но сейчас, попав в профессиональный коллектив, ощутила огромную разницу между ним и художественной самодеятельностью.

Она с огромным удовольствием ехала каждый день к обеду в студию, и с такой же, огромной, неохотой вечером возвращалась домой, к Егору. Сам Егор как-то снисходительно относился к её занятиям, без серьёзности, скорее всего, понимая, что запереть дома молодую девушку будет невозможно, и, уж если на то пошло, то пусть она занимается своим любимым делом. То, что она пока не получала зарплаты, его как будто совершенно не интересовало. Егора вполне устраивало то, что она замечательно готовила, была чистюлей, и никуда, кроме «творческой деревни», не ходила. Любашины репетиции заканчивались около восемнадцати часов, и, за исключением тех дней, когда он был в командировках, Егор неизменно заезжал за ней на своём внедорожнике.

Всем в студии, в том числе и Наташе, Люба сказала, что живёт у своего родственника. Ожидая её на автомобильной стоянке, Егор из машины обычно не выходил и ни с кем не общался, поэтому она надеялась, что никому не придёт в голову, что Егор ей вовсе не родственник, а сожитель. Она понимала, что, пока она живёт у него, то не может считать себя полностью свободной, хотя бы из уважения к этому мужчине, но, в то же самое время, ей хотелось оставаться свободной в глазах других…


Вопреки её страхам, большинство сотрудников студии Морозовых приняли её появление доброжелательно. Большинство, если не сказать — все. И лишь одна девушка, с тёмно-рыжей копной волос, по имени Алиса, смотрела на Любашу как-то насмешливо.