Татьяна всё ещё дулась на неё, но за прошедшие три дня Любе всё же удалось восстановить со своей вокальной партнёршей более-менее дружеские отношения. Во всяком случае, Таня больше не заикалась о своём уходе и не цепляла Любашу на предмет морали и нравственности. О том, что Люба рассталась с Егором и живёт теперь у Полины, Татьяна ещё не знала, и сама Любаша не спешила ей об этом говорить, помня о просьбе Натальи не создавать конфликтных ситуаций. Люба подумала, что, узнай Танька о том, что она теперь свободна, то снова начнёт дёргаться по поводу Антона… Пусть пока ничего не знает, во всяком случае, до конца поездки. Да и ей, Любе, тоже не нужны такие вот провокационные ситуации… ведь надежда на то, что её оставят в коллективе после возвращения Вики, всё ещё слабо теплилась в её душе.

Сам же Антон несколько раз пытался заговорить с Любашей, но она старательно его избегала. Избегала она и Влада, но уже совершенно по другой причине. С этим парнем ей было по-настоящему стыдно и страшно встречаться… Она ведь сама виновата — не напилась бы так, не стала бы объектом его охоты… Хорошо, что про всё, случившееся тогда не знает никто… а, главное, не знает Элеонора. Хотя пышногрудая директриса и получила отставку от своего мускулистого любовника, она до сих пор тайно его ревновала ко всем, кто оказывался в центре его мужского внимания, и поэтому многие девчонки сами старательно обходили Влада стороной — Элеонора была женщиной приятной, но в глубине души способной серьёзно испортить жизнь любой потенциальной сопернице. Полина поведала Любаше по секрету, что осенью Элеонора так и поступила, когда заметила, как Влад откровенно подбивает клинья к юной вокалистке, записывающей в студии Морозова свой сольный альбом. Девушка не была связана собственным творчеством с коллективом Дмитрия и Натальи, и поэтому откровенно выжить Элеонора её не могла. Увидев пару раз, как Влад поджидает новую пассию после очередной записи, предприимчивая директриса прожужжала все уши и самому Морозову, и Наталье, что установленные расценки в студии слишком малы, и что студия такого уровня, как у них, должна «знать себе цену». Она приводила разные, вполне убедительные аргументы, ссылаясь на стоимость звукозаписи в других студиях, и, в конце концов, Морозов с ней согласился.

«Хорошо, Элеонора, займись этим сама. Нам сейчас абсолютно некогда, так что ценовую политику доверяю тебе».


Скандал разгорелся неожиданно. Юная певица, которой Элеонора объявила о том, что цена её альбома теперь будет увеличена чуть ли не в два раза, вместо того, чтобы оставить студию Морозова и отправиться восвояси, закатила истерику. Она пришла к Диме и в довольно резкой форме пообещала прославить и его, и его наглую директрису, за то, что они нарушили условия заключённого договора, и изменили цены. Ничего не ведающий Морозов вызвал Элеонору на ковёр и попросил объяснений. Невинно хлопая длинными ресницами, та подняла на него удивлённый взор:


«Дима, но мы с тобой всё обсудили. Ты согласился, что будем повышать расценки…»

«Да, но это не должно касаться уже заключённых контрактов».

«А с этой вокалисткой контракт пока не заключён».

«Как не заключён?! — возмущению девушки не было предела, — Документ был составлен в первый же день!»

«Да, составлен, — Элеонора приняла горделивую позу, — но не подписан».

«Ну и что?! — откровенно визжала девица, — Вы составили договор, сказали, что подпишем его завтра, а назавтра вас не было, вы уехали куда-то, потом болели, а потом я просто забыла!»

«Не надо было забывать, — вложив в свою улыбку весь имеющийся сарказм, Элеонора посмотрела на девушку, чуть прищурившись, — мы ничего не нарушили, ваш договор ещё не подписан, значит, может быть изменён».


Девица оказалась не из робких, и в дальнейшей перепалке выдала всё, что думала и об Элеоноре, и о самом Морозове, и об их «знаменитой» студии, пригрозив разгромной газетной статьёй. Диме пришлось вызывать Наташу, чтобы вдвоём улаживать вспыхнувший конфликт. Услышав разгоревшуюся уже в коридоре перепалку между директрисой и вокалисткой, Наталья поняла настоящую суть возникшей ситуации. «Соперницы», не стесняясь, поливали друг друга оскорблениями, выходящими за рамки всех правил, особенно предпочитая эпитеты «шалава» и «потаскуха».

Догадавшись из их эмоционального диалога, что причиной раздора является высокий, мускулистый танцор по имени Влад, Наташа была вынуждена долго извиняться перед вокалисткой, пообещав, что её альбом обойдётся для неё не дороже, чем было оговорено ранее, а, в качестве бонуса, она может записать лишнюю композицию — совершенно бесплатно.

У Элеоноры же состоялся очень напряжённый разговор с Морозовым, и тут уже извинялась сама Элеонора. Поняв, что откровенно перегнула палку, директриса торжественно поклялась, что больше не будет давать волю своим чувствам, как бы они не рвались из её шикарного бюста… После «разборок» с Димой, она долго плакала у себя в кабинете, в присутствии Наташи, сквозь горькие всхлипы рассказывая той о своей нелёгкой «девичьей» судьбе, вконец растрогав доброе Наташино сердце.

Узнав от своей новой пассии о том, что произошло, Влад попытался выставить всё в шутливом виде, но, услышав его собственную версию, Наталья отчитала его со всей своей женской горячностью, на которую только была способна. Услышав такие непривычные в её исполнении слова, как «бабник» и «кобелизм», Влад не на шутку разозлился и объявил о своём уходе из всех проектов Морозовой…

Отругав всех, в том числе и жену, Дмитрию пришлось окончательно улаживать конфликт, возникший накануне целой череды праздничных выступлений. В конце концов, всё закончилось дружеским рукопожатием с Владом, обещанием двухнедельного отпуска Элеоноре и огромным букетом белых роз для Наташи…


Несмотря на то, что всё удалось уладить мирным путём, в студии ещё долго обсуждали все подробности скандала, приходя к выводу, что с концертным директором «лучше не связываться».


…Любаша смотрела на ползущие вдоль перрона вагоны поезда, когда услышала позади себя знакомый окрик.


— Люба! — Егор торопливо шёл по перрону в её сторону.

— Привет… — она настороженно подняла на него глаза, когда он приблизился к ней почти вплотную.

— Боялся, что не успею… — он смотрел на неё так, как будто не видел очень давно, — Ну, зачем ты ушла?!


Ей вдруг стало его ужасно жалко… это была какая-то чисто женская жалость, без видимых на то причин…


— Разве у меня были варианты? — грустно усмехнувшись, Люба вдруг почувствовала уже знакомую резь в глазах.

— Ты бы хоть меня дождалась…

— А смысл?

— Люба… — он провёл ладонью по её распущенным волосам, — Неужели, всё вот так… а я всё-таки надеялся, что у нас получится…


Невольно дёрнув головой, она попыталась увернуться от его руки.


— У нас билеты на разные представления… и на разные поезда…

— Ну, что ты прицепилась к этим словам?

— Их сказала не я… кстати… — расстегнув молнию на курточке, Люба полезла во внутренний карман, — Ключ… сейчас найду…

— Подожди… — он перехватил её руку, — Не надо, не доставай… пусть будет у тебя…

— Зачем? — высвободив кисть, она снова принялась за поиски ключа, — Куда же я его положила?.. В сумку, что ли…

— Ну, что ты такая упрямая… Люба… — он сжал её плечо, но она упрямо повела им, желая скинуть его руку.

— Я должна его тебе отдать…

— Не надо. У каждого человека должен быть ключ от дома…

— От своего дома… — оглянувшись на вагон, Люба торопливо поставила на землю сумку и, наклонившись, потянула за кончик замка, — А этот дом — не мой.

— Кстати… — он тоже бросил торопливый взгляд на почти рассосавщуюся по вагонам толпу пассажиров, — О доме… Я был у твоих родителей.

— Когда?.. — она подняла на него изумлённые глаза, — Они мне ничего не говорили…

— Вчера вечером. Мы проезжали через твой город, я попросил водителя заехать к тебе домой. Там тебе кое-что передали, пакет в машине.

— Откуда ты узнал, где они живут?!

— Это не так трудно… и неважно… Когда вы вернётесь?..

— Послезавтра… — услышав объявление об отправлении поезда, Люба резко поднялась, — Блин, так и не нашла ключ…

— Оставь… — снова повторил Егор, — Нам всё равно нужно с тобой поговорить!

— Нет… — она уже почти повернулась, чтобы шагнуть к вагону, но так и застыла — вполоборота к нему, — Ты — хороший… ты очень хороший… слишком хороший для такой дуры, как я…


— Люба!.. — Элеонора высунулась из дверей вагона, — Ты что?! Сейчас трогаемся, быстро в вагон!..


— Ты прости меня, ладно?.. — бросила Любаша уже на ходу, — Егор, прости!..


Проходя по длинному коридору в поисках своего купе, Люба боялась повернуть голову в сторону окна. Она была уверена, что Егор всё ещё там, на перроне, смотрит на неё через вагонное стекло…


— Ну, что, распрощались? — Рита насмешливо посмотрела на Любашу, когда та, наконец-то, отыскала своё купе, — А ничего у тебя парниша… Крутой…

— Разве? — Люба как можно равнодушнее пожала плечами, — Обыкновенный.

— Пальтецо штуки на две баксов тянет…

— Понятия не имею, — закинув сумку на верхнюю полку, Люба повесила куртку на вешалку и устроилась возле двери, — и ценника не видела.

— И без ценника видно. Дорогой мужичок, — Рита бросила на Любашу ещё один любопытный взгляд, — Где же ты его подцепила?..

— А что?.. — Люб недолюбливала чуть хамоватую Риту, которой роль разлучницы в рок-опере очень подходила.

— Да ничего, — та пожала плечами, — всегда удивлялась, где таких мужичков цепляют?

— Так и ты подцепи, — Люба угрюмо усмехнулась, хорошее с утра настроение было испорчено встречей с Егором, — он, кстати, свободен.

— Свободен?! Так это же — твой… разве нет?

— Уже нет. Действуй, — Любаша невольно покосилась на Татьяну. Она вдруг решила больше не скрывать своего разрыва с Егором.

С какой стати? Она — свободная девушка, ни перед кем не обязана отчитываться о своей личной жизни.


— Девки, что, больше говорить не о чём, только вот о мужиках, в поезде… — Танька состроила недовольную мину, — Давайте на концерт настраиваться…

— Тань, ты чего? — Рита удивлённо посмотрела на неё, — Больше суток до концерта, ещё двадцать раз настроимся. Тем более, уж вам-то с Любкой…

— А что, мы какие-то особенные? — исподлобья посмотрела на неё Любаша, — Почему это вам нужно настраиваться, а нам — нет?

— Потому, что мы не на подпевке, — Рита всегда подчёркивала свою принадлежность к основным исполнителям ролей, возводя это чуть ли не в социальный статус, — вам-то чего настраиваться?


Любаша хотела ответить, что она с большим удовольствием будет продолжать работать на подпевке, чем изображать на сцене отъявленную стерву, но вовремя остановилась, помня о предупреждении Натальи.

Рита, красивая, темноволосая, кареглазая девушка, почему-то раздражала Любу с самого первого дня их знакомства. Сначала Люба не могла себе объяснить, почему, даже не проронив ни слова, та вызывает у неё острое неприятие. Позже, приглядевшись, она всё поняла… поняла — в глубине души, но так и не призналась себе в открытую, что неприязнь идёт вовсе не от скверного характера Ритки… а от её явного сходства с московской продюсершей Аллой Сафоновой, так внезапно и без труда укравшей у неё Даниила…


Вспомнив о своём всё ещё любимом парне, Люба мужественно попыталась переключить свою память на что-нибудь другое, и у неё это почти получилось…


…Билеты были собраны, проводница раздала всем постель, и молодые артисты кучками собрались в трёх купе: «патрули», Наташа, Элеонора, Милена, которая сопровождала свою дочь Машу, и Юлия — корреспондент канала «Культурный город», а заодно жена Виктора Мазура — в одном, а вокалисты и танцоры вперемешку разбились на два «лагеря». Везде было довольно оживлённо и весело, особенно там, где оказалась Люба. Мест на нижних полках не хватало, и некоторые девушки сидели на коленях у парней. Дружный хохот то и дело сотрясал стены купе, вылетая через раскрытую дверь и распространяясь по всему вагонному коридору. Любаше тоже пришлось устроиться на коленях у Антона — когда она вошла в купе, то другого варианта найти себе местечко не было, и она, чуть поколебавшись, присела к нему на одну ногу, стараясь не смотреть на Таньку, которая пришла раньше и заняла место в углу, у окна. На Антона Люба тоже старалась не оглядываться, всей спиной ощущая его совсем не равнодушные взгляды…


— Ребят, потише ржём… — Наташа весело заглянула в их купе, — вас у машиниста слышно!

— А мы шьто, ещьё и с машинистом едьем?! — Мигель, темнокожий танцор, устремил на неё свой испепеляюще-влюблённый взгляд. Несмотря на акцент, он довольно хорошо говорил по-русски и даже пытался шутить.