Стенли Морган - Звезда телерекламы

Клуб "Кам-Кам" — пожалуй, последнее место в Лондоне, которое вы избрали бы для обсуждения важных дел; это связано, главным образом, с тем, что шум и гам здесь стоят, как в сверхурочные часы на фабрике по производству сушеного гороха. Впрочем, дело не только в шуме: сам клуб ну, совершенно шизанутый. Нужно только лично побывать в нем, чтобы не поверить собственным глазам и ушам.

Представьте себе клетушку размером со среднюю ванную, в которой одновременно извиваются, скачут под бешеный ритм, горланят и вообще всячески сходят с ума восемнадцать миллионов подростков; отдельные части их тел выхватываются мелькающими вспышками и застывают в неестественных позах под чудовищный, душе — и ушераздирающий грохот музыки, сочиненной композитором, контуженным после падения с лианы. Впечатление совершенно одуряющее. Как будто вы сидите и смотрите фильм, изображение в котором сохранилось лишь в каждом третьем кадре, тогда как все остальное вырезано и вот любое движение расчленяется совершенно диким образом: только что ошалевшая девчушка с развевающимися волосами скакала, как упившийся валерьянкой кот, а в следующее мгновение она уже лезет на стенку, словно нализавшийся в стельку моряк. Танцоры и зрители балдеют, глаза вылезают из орбит, а сердце колотится, как отбойный молоток. Словом, создается полная иллюзия, что вы наглотались наркотиков — именно ради этого, по-моему, народ и валит в эту переглюченную дискотеку.

Сегодня четверг, половина десятого вечера, до Рождества осталась всего неделя, и вас, вероятно, разбирает любопытство — какого черта я ошиваюсь в этой дискотеке, если меня с неё и вправду настолько воротит?

Кстати, если вы ещё не забыли, то зовут меня Расс Тобин. Напротив меня, за одним со мной квадратным металлическим столиком сидит, почти впав в прострацию, мой закадычный амиго, и вообще славный парень Тони Дейн смуглокожий курчавый красавчик, который зарабатывает на жизнь тем, что почти беспрерывно снимается в телевизионных рекламных роликах.

Вот уже шесть месяцев кряду, с тех самых пор, как я в погоне за славой и богатством приехал в Лондон к Тони, мы с моим другом "познавали Лондон", чтобы почувствовать себя в родной стихии. С самого июля мы начали обходить пивнушки, стриптиз-клубы, бары и дискотеки, решив отложить картинные галереи, музеи, исторические памятники и прочие древности на унылую старость. В среднем, нам удавалось посетить два-три увеселительных заведения в неделю — то есть, всего мы обозрели штук шестьдесят, — но до сих пор ещё ошивались в самом центре Лондона. Поскольку новые клубы типа "Кам-Кама" открывались едва ли не ежедневно, я прикинул, что своего первого Рембрандта увижу, когда мне стукнет годков, эдак, четыреста тридцать. В лучшем случае!

Как я уже упоминал, "Кам-Кам" это не то место, где можно обсуждать что-нибудь мало-мальски важное — точнее пытаться обсуждать под чудовищную какофонию, несущуюся из четырех динамиков размером с упитанного бронтозавра, но тем не менее, я пытался. Поводом послужили удивительные события, которые в последние четыре недели полностью перевернули мою жизнь, вдребезги разбив все мои планы и заставив вашего покорного слугу всерьез призадуматься о бренности бытия. Да, месяц и впрямь выдался удивительный, так что, прежде чем переходить к последующему изложению, я лучше сперва объясню, что к чему.

Возможно, вы не забыли, что, проторговав около года швейными машинками, а затем пособирав долги для "Кеафри Кредит, Инк.", я познакомился с Тони Дейном в ливерпульской больнице, куда угодил после того, как один краснорожий бабуин по фамилии Найтинг едва не оторвал мне ногу за то, что я пытался взыскать с него застарелый должок. Тони тоже не особенно развлекался в больнице — дело в том, что, снимаясь для телевизионного рекламного ролика в городском трамвае, бедняга едва не лишился коленной чашечки, потеряв равновесие и бухнувшись на подножку.

За десять дней, что мы с ним провалялись на соседних койках, мы с Тони стали дружбанами — не разлей вода. Вот тогда-то, сытый по горло безмозглой работой и прозябанием в провинции, я и клюнул на его предложение переехать в Лондон и попытать счастья на съемках рекламных клипов.

Сказано — сделано. В июне я перебрался в Лондон и дела мои сразу пошли на лад. Представьте только: целых три ролика с моим участием будут крутить на Рождество по всей старушке-Англии. В первом из них я сыграл обольстительного гостя, рекламировавшего мыло "Глэмур", во втором молодого отца, купившего своему капризному чаду замечательный конструктор "Клиппит", ну а в третьем — одержимого фанатика, решившего раскурочить целый дом с помощью замечательной электродрели "Гасто". В финансовом плане это означает, что для Расса Тобина Рождество и вправду выдастся весьма счастливым. Во всяком случае, когда рекламные агентства выложат оговоренную сумму, я сразу разбогатею на четыреста фунтов.

Добавьте ещё дюжину роликов, которые с успехом прокатились по телевидению, и благодаря которым я обзавелся приличным гардеробом, снял вполне пристойную холостяцкую квартирку в Майда-Вейле и приобрел почти новый "лотус", и вы согласитесь, что я не зря променял мрачный Ливерпуль на промозглый Лондон. Что ни говорите, но для простого двадцатичетырехлетнего парня из Чешира, получившего достаточно скудное образование и не прошедшего никакой специальной подготовки, я устроился вполне сносно.

Однако в последний месяц случилось нечто, разбившее эту идиллию. Невероятно, но факт — именно собственный успех вынудил меня задать самому себе вопрос: а что мне делать в ближайший год?

А вышло вот что.

Месяц назад рекламная компания "Кроксли" обратилась к Майку Спайерингу, моему агенту, с просьбой убедить меня взять несколько уличных интервью по поводу определенной марки картофельных чипсов. Представитель "Кроксли" признался мне, что их фирма пытается сорвать крупный куш "Кранчум", компания-производитель чипсов, объявила весьма солидное вознаграждение за лучшую рекламу своего продукта, и в "Кроксли" мечтали обскакать конкурентов.

Хотя мне прежде не приходилось выполнять подобную работу, она мне приглянулась, и я согласился. И, надо сказать, в течение двух дней я вдоволь поразвлекся, приставая к продрогшим прохожим с предложением рассказать в микрофон, что они думают о чипсах "Кранчум", в то время как телеоператор, зябко поеживаясь, снимал всю эту галиматью на пленку. Разумеется, я из кожи вон лез, чтобы получить благоприятные ответы, и, несмотря на пронизывающий ветер, снег и слякоть, прохожие звонко хохотали в ответ на мои прибаутки и радостно врали в микрофон, что в их домах сроду не бывало других чипсов, кроме "Кранчум", что без "Кранчумов" (чудесных, волшебных, восхитительно хрустящих, всегда свежих и тающих во рту) они не только шагу не делают, но и вообще не мыслят своего существования. Я уже давно подметил, что, застань среднего обывателя врасплох, накатив на него телекамеру и подсунув микрофон, и вам наплетут именно то, что вы хотите услышать.

Когда второй съемочный день подходил к концу, мы снимали в районе Найтсбриджа. Я только что закончил расспрашивать очаровательную старушонку лет ста тридцати и, как мне показалось, совершенно чокнутую. Она заявила, что обожает чипсы "Кранчум", но поглощает их исключительно, сидя в горячей ванне, и не знаю ли я заодно, что делать, чтобы хлопья не разбухали от пара. Распрощавшись с божьим одуванчиком, мы очутились перед глубокой ямой на мостовой. Заглянув в яму, я увидел здоровеного ирландца, который яростно дубасил киркой по булыжникам, зычно горланя песню, в которой с трудом угадывалась "Трейльская роза". Осторожно склонившись над ямой, я протянул работяге микрофон.

— Прошу прощения, сэр.

От неожиданности ирландец едва не выронил кирку.

— Гы? — прохрипел он.

— Извините, что отвлекаю вас от вашего занятия, но не смогли бы вы ответить, как относитесь к картофельным чипсам "Кранчум"?

— Картофельным чипсам? — задумчиво переспросил он, наморщив неандертальский лоб. — Бегорра, да я скорее сдохну, чем попробую такую гребаную срань!

От смеха я едва не свалился в яму, а оператор чуть не выронил камеру.

— Замечательно… замечательно! — вопил режисссер, приседая, хлопая себя по ляжкам и брызжа слюной от хохота. — Все, на этом ставим точку!

Съемки и впрямь на этом прекратили. И… — выиграли контракт с "Кранчумом"! Директор "Кранчума", тоже ирландец, чуть не надорвался от смеха, просмотрев ролик, и купил его не сходя с места.

Один успех порождает другой, как гласит пословица. После ошеломляющего успеха этого рекламного ролика, имя Расса Тобина стало на слуху у всех руководителей "Кроксли" и, не прошло и месяца, как они снова обратились к моему агенту с весьма заманчивым, но и смертельно опасным предложением. Не соглашусь ли я сделать серию из 12 реклмных клипов, посвященных "Уайт-Марвелу"?

Дело в том, что "Уайт-Марвел" это моющее средство, а в рекламном бизнесе нет ругательства грязнее, чем словосочетание "моющее средство". Среди актеров, снимающихся в рекламах, посвященных стиральным порошкам, самоубийства (в профессиональном смысле) случаются в десять раз чаще, чем среди всех остальных. Лично я знаком с двумя бедолагами, которые пару лет назад пошли на эту глупость и в течение двенадцати месяцев кряду рекламировали моющие средства — с тех пор ни один из них не может найти работу. Во всяком случае, на телевидении. Их физиономии настолько примелькались, что для доброй половины английских домохозяек стали более знакомыми, чем лица собственных мужей; немудрено поэтому, что ни один продюсер больше не захотел с ними связываться.

Вот почему, едва услышав предложение представителя "Кроксли", мой агент Майк Спайеринг подмигнул мне, а потом, рассыпавшись в благодарностях, ответил вежливым отказом. Однако уже в следующую секунду его и без того бледное лицо побелело, как полотно, а челюсть отвалилась.

— Я… мне придется посоветоваться с ним, — пролепетал он и дрожащей рукой положил трубку.

— Мерзавцы!

— Что случилось?

— Деньги, — проквакал он. — Они предлагают деньги!

— Сколько?

— Шесть тысяч фунтов!

Я едва не упал со стула. Сперва меня обдало ледяным холодом, а потом бросило в жар. Целое состояние!

— Черт побери… — только и выдавил я.

— Погоди, — предостерегающе произнес Майк. — Подумай о возможных последствиях. "Уайт-Марвел" может вышибить тебя из обоймы на целый год. Ты не снимешься больше ни в одном клипе.

— Но ведь только на год? Не навсегда же.

Спайеринг развел руками.

— Кто знает? По их словам, вся рекламная кампания рассчитана только на ближайшее лето, не больше. Они планируют провести съемки в январе, а затем прокручивать все двенадцать роликов с марта по август. Если это и в самом деле так, — он пожал плечами, — то полгода спустя ты можешь вернуться.

— Шесть тысяч… — вслух размечтался я.

— Нет, не шесть, конечно. Десять процентов достанутся мне, да и налоговое ведомство зацапает свой куш. В лучшем случае, ты получишь три с половиной тысячи.

— Все равно, это изрядные бабки, Майк.

— Я не спорю. Но ты не спеши с ответом. Иди домой и обмозгуй это, как следует. Подумай, чем сможешь заняться в течение того года, что тебя не будут снимать. Разработай какой-нибудь план.

Вот так это и случилось. И вот теперь, день спустя, я сидел в "Кам-Каме" вместе Тони и разрабатывал план. Честно говоря, я ещё не оправился от потрясения. В мечтах я уносился в райские кущи. Вот я, владелец самого процветающего приморского ресторанчика, валяюсь на золотистом греческом пляже, окруженный толпой загорелых нагих прелестниц. Или разъезжаю на "лотусе" по всей Европе, останавливаясь, где пожелаю, разгуливаю по Парижу, Мадриду и Риму в сопровождении сногсшибательной длинноногой мадонны, обретшей во мне бога любви.

Нет, такое испытание не по моей плебейской душе, решил я. Мне нужна помощь.

Оторвав глаза от извивающейся и дергающейся массы, Тони состроил гримасу и повернулся ко мне.

— Похоже, мы с тобой опять вляпались, старик! — проорал он. Из-за мерцающего света его лицо то появлялось, то проваливалось в темноту, и даже голос, казалось, вибрировал. — Боюсь, что я сейчас блевану! — пожаловался он.

Я успокаивающе махнул рукой.

— Расслабься, старичок! Как-никак, мы балдеем почти задаром!

— Не могу! Я должен хоть что-нибудь выпить. — Тони с отвращением ткнул пальцем в бутылку "Кока-колы" — более крепких напитков в этом дурацком обезьяннике не подавали.

— Я тоже! — гаркнул я.

Я, разумеется, знал, в чем таилась подлинная причина недовольства моего закадычного друга. Дело было вовсе не в одуряющем шуме, тесноте или идиотском освещении. И даже не в "Кока-коле". Просто из-за почти непрерывных съемок мы с Тони уже около месяца колесили по стране и были совершенно выбиты из нормального уклада жизни. Можете себе представить, как сказались четыре недели вынужденного воздержания на двух полных сил, удали и задора двадцатилетних жеребчиках, не привыкших противиться властному зову природы. Немудрено поэтому, что при виде такого скопища молоденьких самочек, у моего приятеля, никогда прежде не сталкивавшегося с необходимостью влачить отшельническое существование, буйно взыграла кровь. Не будь у меня на уме тысячи более насущных проблем, я бы, вероятно, ощущал то же самое. Но даже я поймал себя на том, что все чаще и чаще поглядываю на длинные ножки, туго обтянутые задики и соблазнительно подпрыгивающие грудки, забывая о пленительно маячивших перспективах целого года райской жизни.