Тереза пыталась уснуть и с отчаянием думала, что лучше бы родители из-за нее не ссорились. Из ее комнаты не были слышны их голоса, но по выражению их лиц, когда они слушали, как она читала молитвы на ночь, она поняла, что мать и отец снова будут ругаться.

Уже давно она перестала подслушивать под дверями их спальни. Каждый из родителей по-прежнему оставался при своем мнении, и, что бы Тереза ни делала, казалось, она лила воду на мельницу и отца, и матери. Годами Тереза пыталась понравиться всем: матери, отцу, монахиням, которые преподавали ей катехизис по субботам, священникам, выслушивавшим ее исповеди по пятницам, учителям и всем родственникам. Она долго верила, что так ей удастся изменить отношение матери, заставить отца быть менее суровым. Но ничего не помогало. Все внимание матери было сосредоточено только на ней, Терезе. А отец не скрывал своих подозрений и неодобрения, исправлял ее произношение, не позволял ей употреблять жаргонные словечки. Другие дети называли ее «воображалой».

«Если бы только родители все обо мне знали! Они бы умерли, — решила про себя Тереза, — они бы просто умерли». Ее мучили стыд, чувство вины за свое вызывающее поведение, и, что было хуже всего, она испытывала смертельный ужас из-за того, как прожила этот последний год. Все изменилось после того, как Тереза поняла, что не добьется ничего, если и дальше будет пытаться угодить всем.

Родители сами во всем виноваты! Как сказала Мими, от обстановки в доме Терезы затошнило бы даже кошку. Терезу домашняя атмосфера безумно раздражала, она все время оставалась в напряжении, и от этого ей хотелось закричать, перебить всю посуду, схватить кухонный нож и вспороть все эти хорошенькие пухлые подушечки на ее постели, чтобы перья разлетелись по всей комнате, устилая пол плотным ковром.

Не было ни минуты, когда она могла бы свободно вздохнуть. Но главное, она никогда не чувствовала себя в безопасности. Как отчаянно мечтала Тереза хотя бы о дне, часе, даже минуте безопасности, когда бы ни с чем не сравнимое давление сменилось спокойным, исполненным любви одобрением.

Как раз накануне она неожиданно увидела мать в школе. В полутемном зале, где шли репетиции пьесы, Агнес сидела в последнем ряду, забившись в угол. Никто, кроме дочери, ее бы и не заметил.

— Мама! — сердито воскликнула Тереза, вернувшись домой после уроков. — Ты же обещала мне никогда этого больше не делать!

— Тереза, матушка О'Тул разрешила мне посидеть при условии, что меня никто не увидит. Никто меня и не видел, ни одна живая душа.

— Никто, кроме меня. Как, по-твоему, я могу сконцентрироваться на игре, когда знаю, что ты следишь за каждым моим движением? Всю мою жизнь ты не спускаешь с меня глаз! С тех самых пор, как я получила первую роль на утреннике в детском саду. Я терпеть этого не могу! Так мне намного труднее! Сколько раз я говорила тебе об этом, но ты не желаешь меня понять и оставить в покое!

— Ничего страшного, — холодно ответила Агнес. — Для тебя будет прекрасной тренировкой, если ты научишься не обращать на меня внимания. Когда ты начнешь играть на сцене ради денег, на тебя будут смотреть все, а не только я. Никто не играет перед пустым залом. По крайней мере, ты знаешь, что я настроена благожелательно.

Тереза в отчаянии посмотрела вслед матери, отправившейся на кухню. Агнес была преисполнена уверенности в своей правоте.

«Если бы не Мими, — думала Тереза, — я бы, кажется, не вынесла. Легко ли оставаться хорошей маленькой девочкой для своего отца и нести тяжкое бремя того, что ты мамина „гордость и радость“.

Приходя к Мими делать уроки, Тереза убегала от гнетущей атмосферы собственного дома. Ее подруга жила в богатом, роскошном особняке, который произвел на Агнес неизгладимое впечатление, хотя та в этом так и не призналась. Тереза и Мими, единственные дети в своих семьях, стали друг для друга как сестры. А миссис Петерсен, симпатичная, легкомысленная, дорого одетая, с высветленными прядями в пышных волосах, после обеда была слишком увлечена игрой в бридж или гольф, чтобы задуматься о том, на что способны две школьницы, предоставленные сами себе.

— Тереза, радость моя, ты так хорошо влияешь на Мими, — говорила она обычно, если возвращалась раньше, чем Тереза успевала уйти домой. — Без тебя моя дочь никогда не делала домашних заданий.

Но миссис Петерсен и представить себе не могла, с какой быстротой и легкостью девочки справлялись с уроками. Обе были очень способными, и, поделив задания пополам, они за час заканчивали все. Покончив с уроками, они «вели себя как взрослые и набирались опыта». Так называла это Мими.

В баре у Петерсенов никогда не переводились спиртные напитки.

Тереза и Мими отливали немного из одной какой-нибудь бутылки в стакан Мими для зубной щетки, доливали бутылку водой и возвращались к Мими в комнату. Они запирали дверь и по очереди медленно потягивали спиртное, хихикая, как сумасшедшие, и докладывая друг другу о возникающих странных ощущениях.

Девочки никогда не наливали дважды из одной и той же бутылки и никогда не осмеливались предпринять второй за вечер налет на бар просто из опасений, что они не справятся с еще одной порцией. Они всегда проявляли максимум осторожности — чистили зубы и полоскали рот, до того как мать Мими возвращалась домой.

Супругам Петерсен было немного за тридцать, и эта пара не перестала радоваться жизни, как с гордостью сообщила Терезе Мими. Исследуя спальню, девочки обнаружили обширную коллекцию «Пентхауса» и журнальчики меньшего формата с названием «Вариации», где печатались коротенькие эротические истории и безумные письма издателю. Два ящика в гардеробной миссис Петерсен были заполнены очень сексуальным, соблазнительным нижним бельем. Мими и Тереза отбирали себе крошечные кружевные трусики, подвязки и тонкие чулки, вызывающие бюстгальтеры, прозрачные шифоновые ночные рубашки и быстренько утаскивали добычу в комнату Мими. Там они бросались примерять все подряд. Для полного триумфа надевались старые выходные туфли на высоких каблуках, тоже позаимствованные у миссис Петерсен.

Но, разумеется, даже Мими пришлось признать, что в двенадцать лет они были еще слишком малы и неразвиты, чтобы выглядеть должным образом в сексуальном нижнем белье. Но если подвести глаза, поднять крохотные грудки вверх и отклячить зад, то можно было представить, как ты будешь выглядеть через пару лет.

Что же касается «Пентхауса» и «Вариаций», то девочки обнаружили, что некоторые сюжеты завораживают, от них начинает сильнее биться сердце. Тереза все время думала о тех запретных, в высшей степени возбуждающих вещах, которыми мужчина и женщина могут заниматься вместе, за исключением тех минут, когда ей приходило в голову, что за это она непременно попадет в ад после смерти.

Удивительно, размышляла Тереза, с каким хладнокровием ей удается лгать священнику на исповеди. Она рассказывала лишь о незначительных грешках, стараясь не дышать спертым воздухом крошечной, обитой красным плюшем будки-исповедальни в старой церкви. Но сама-то Тереза знала правду. Вне всяких сомнений, она предавалась греху вожделения, обжорства и неумеренного питья и согрешила против чистоты. Когда они с Мими надевали белье и любовались собой в зеркале, она совершала грех гордыни… Их поведение никак не укладывалось в рамки того, что монахини называли «нормальной гордостью за аккуратный внешний вид».

Неделю за неделей Тереза не признавалась в этих грехах, совершая тем самым еще один — она не исповедовалась, поэтому ее прегрешения не прощались, а всей тяжестью лежали на ее плечах. Терезе было тяжело, но все же признаться в грехах оказалось еще тяжелее. Если бы она попыталась рассказать священнику обо всем, ей бы пришлось выстоять на коленях в церкви много часов, замаливая грехи, прежде чем она получила бы отпущение. А так как мать всегда отвозила ее в церковь и обратно домой, то такое наказание не смогло бы пройти незамеченным.

Тереза больше не сомневалась, что ее ожидает ад. Вспоминая о том, с какой радостью и чистым сердцем она, восьмилетняя, шла в красивом длинном белом вышитом платье к своему первому причастию, Тереза заливалась слезами. Тогда она была уверена, что ее ожидает рай.

Реальная возможность в будущем отправиться в ад представилась Терезе в тот самый день, когда она познакомилась с Мими. До этого она признавалась священнику во всем: ну, завидовала кому-то, сердилась или бездельничала. Тереза выходила из исповедальни с чистой душой.

Но как же быть теперь? Она часами разглядывает голых мужчин и женщин на страницах журналов, читает занятные истории о том, как люди занимаются сексом всеми возможными способами. Да еще и умалчивала о своих грехах на исповеди.

Прошел год, Терезу ожидала конфирмация.

— Что же я буду делать? — жаловалась она Мими. — Я должна исповедаться во всем до конфирмации, и если даже я признаюсь — ну, ты знаешь, в чем, — моя мать обязательно узнает, что я сделала что-то плохое.

— А что, если тебе пойти в другую церковь, одной, без мамы и там исповедаться перед конфирмацией? — Мими пришла в голову блестящая идея. — Я пойду с тобой, мы возьмем такси, и никто ни о чем не узнает. По-моему, отличный план! Потом ты перестанешь грешить. Ну, если только так, по мелочи. Может, выругаешься когда. И отправишься на исповедь перед конфирмацией. Как тебе это? Разве я не умница? Я думаю, что у меня хватит мозгов, чтобы дать дельный совет такой плохой девчонке-католичке, как ты, — она дружески ущипнула Терезу.

— Но я все же должна верить, что больше не согрешу, искренне верить. Господи, ну почему я родилась не у твоих родителей?

— Действительно жаль, мы тогда и в самом деле были бы сестрами. Ого, мы заболтались, пора чистить зубы, а то мама через полчаса вернется.

Тереза воспользовалась планом Мими, поэтому в день конфирмации под взглядами всего семейства Райли она спокойно прошла по центральному проходу церкви — высокая, изящная, исполненная достоинства девочка. Ее длинные черные волосы безжалостно заплели в косы, открыв суровый, неулыбчивый, но удивительно красивый профиль под простой тонкой вуалью. Ее черты дышали благоговением, а зеленые глаза под высокими выразительными бровями смотрели ясно и открыто. Тереза шла медленно, плавно, в простом, ничем не украшенном платье, которое она выбрала сама, к огромному разочарованию матери. Перед конфирмацией Тереза наотрез отказалась участвовать в негласном соревновании на самое вычурное платье.

— Уж не собирается ли она в монастырь? — спросила одна из сестер Агнес, рассматривая племянницу. Терезу окружали девочки в пышных нарядах, улыбающиеся и исполненные простодушного восторга. Она выглядела намного старше их, и губы ее ни разу не дрогнули в улыбке.

— Никогда, — рассмеялась Агнес. — А платье — это всего лишь дело вкуса. Последнее время Тереза на свои деньги покупала журнал «Вог». При чем тут монастырь?

— «Вог»?! Господь всемогущий! Но это же для богатых, светских женщин. Для нее это не по возрасту и слишком модно. Чем ей не понравился журнал «Семнадцать»?

— Представь, она утверждает, что там одни глупости. Ах, Милли, мне кажется, что девочка растет слишком быстро.

— Дети всегда быстро растут. Уж поверь мне, Агнес, ведь у меня их шестеро.

2

Мими и Терезе исполнилось по четырнадцать лет. Подруги держались особняком и никому не доверяли своих секретов.

В течение всего прошедшего года они без устали работали над своей внешностью. Обе девочки обзавелись множеством длинноволосых париков, уложенных в прическу. Они обе были ярыми сторонницами туши для ресниц и теней для век от черных до бирюзовых. Им принадлежала дюжина тюбиков с губной помадой — от темно-красной до серебристой бледно-розовой, — а также кисточки и карандаши для губ. Они до тех пор учились ходить в модной обуви, которую купили и спрятали в глубине платяного шкафа Мими, пока не почувствовали себя на каблуках совершенно свободно. Они не забыли о чулках в сеточку и колготках всех цветов радуги. Навыки в шитье пригодились для того, чтобы сшить темные микро-мини-юбки, которые следовало надевать с джемпером в обтяжку. Груди их выросли настолько, что они вполне могли носить бюстгальтеры миссис Петерсен. Но девочки приобрели для себя модели подешевле, на что ушла часть карманных денег Мими.

— Мы выглядим в точности как шлюхи, — объявила Тереза как-то субботним вечером в сентябре. Ей как раз разрешили остаться у Мими на ночь. В ее голосе прозвучали нотки восторга. Она явно восхищалась собой. Девочки пребывали в «боевой раскраске» и соответствующих нарядах, потому что были в доме одни. Старшие Петерсены отправились на ужин в загородном клубе.

— Ты не права. Мы просто божественны. Ты выглядишь, как Джин Шримптон и Вивьен Ли в пору расцвета, но ты красивее и шикарнее их, — уверенно сказала Мими. — Я бы могла сойти за Верушку, если бы она не была такой огромной.

— А на самом деле мне все еще запрещают ходить на свидания. Ведь мне еще не исполнилось шестнадцати, как говорит мой отец. Да никто меня и не приглашает, — мрачно буркнула Тереза и бросилась ничком на кровать Мими.