Очень бледная, даже зеленоватая, Купава смотрела пустыми глазами на небо, реку, поле, лес и шептала холодными губами, словно заклинание:

— Нет его — нет и меня. Все есть — и небо, и земля, и вода. Только нет больше нас.

Новый приступ тошноты прервал ход мысли… Перед глазами поплыли искрящиеся звездочки… И Купава внезапно прижала ладони к запылавшему лицу. Матерь Божья, заступница! Как она сразу не догадалась, что с ней происходит! Ночь любви не прошла бесследно, и теперь под сердцем Купавы бьется еще одно сердечко — дитя Позвезда. Судьба подарила ей горькое счастье… Отныне она не одна и должна жить для этого ребенка, в память о любимом.

Девушка затуманенным взором окинула мелькавшие перед ней берега: вдоль реки протянулись целые рощи трепещущих на ветру длинноволосых ив, и среди зелени их ветвей в прозрачной дали виднелись залитые солнцем луга, равнины, маленькие деревушки и села в обрамлении кружевных деревьев и высокое чистое небо, которое впервые за последние дни принесло девушке душевное успокоение.

* * *

Вскоре течение реки иссякло, и варягам пришлось через волоки перетаскивать свои драккары в Днепр. Зато теперь перед ними была открыта прямая дорога в Киев. Киев… Как часто думала Купава о нем в чужих краях и вот теперь спешит к нему на чужеземном корабле под звуки воинственных песен.

Когда на пути показались высокие холмы Смоленска, Гуннар велел своим дружинникам как зеницу ока стеречь девушку, а сам добавил в. питье Купаве маковый отвар, чтобы пленница крепко спала до тех пор, пока ладьи не минуют Смоленск. Он опасался, что Купава, оказавшись в местах, где погибли оба ее жениха, может наложить на себя руки. Но девушка, пробудившись ото сна, лишь с горькой тоской долго смотрела вдаль — туда, где еще можно было рассмотреть высокие стены огромного города.


Могучий Днепр легко катил к морю свои воды, неся в своих ладонях варяжские ладьи, украшенные резными птицами, морскими чудовищами и пучеглазыми водяными. В прохладных лесах, окружающих реку, без умолку пели неугомонные птицы, прыгали с ветки на ветку легкие белки, и даже на драккарах были слышны запахи сладкой земляники и горькой полыни.

Все было спокойно на ладьях, сильные воины не разгибались день и ночь, не выпускали из могучих рук тяжелые весла. И лишь когда пряталось солнце за леса и становилось слышно, как соловьи поют на берегу, суровые варяги поднимали часть весел ввысь, и драккары медленнее шли по течению. Осторожный Гуннар предпочитал не высаживаться ночью на берег.

И чем дальше спускались по течению ладьи, чем бархатнее становилось ночное небо, тем сильнее тосковала Купава о погибшем счастье и все чаще выходила по ночам из своего шатра и слушала, как в темноте неугомонно плещет вода, в которой играет отблеск далеких звезд…

Леса и рощи незаметно сменили обширные равнины, лишь кое-где покрытые дубравами. Порой можно было увидеть мчащиеся наперегонки с ветром огромные конские косяки. Днепр, мелководный в начале, становился все более широким и быстротечным — ведь со всех сторон в Славутич изливались многочисленные говорливые речушки, делая его еще более полноводным. И вот, наконец, река стала настолько широкой, что на ней появились острова — сначала песчаные, а затем — покрытые рощицами и даже поселениями. Вскоре ладьи миновали ослепительно желтый остров и выплыли на широкий плес, и тут же вдали открылись зеленовато-синие горы. Еще немного — и Купава увидела знакомые очертания крепостной стены, а над ней — золотистые крыши Вышгорода.

* * *

Широкие ворота отворились, и во двор боярина Блюда вошли варяжские воины. Сразу же замерли дворовые, оставили работу свою, с опаской и тревогой смотрели они на чужеземных дружинников. Ни для кого не было тайной, что хозяин подворья находится в опале у киевского князя. Если Святополк решит разделаться с боярином, то беды не миновать всем — и родным, и слугам.

Из толпы воинов выступила вперед темноволосая девушка в темно-зеленом платье с золотым, слегка выцветшим позументом. Плечи ее укутывала теплая шаль молочного цвета, а волосы скрепляла повязка с нитями из мелкого жемчуга. На бледном лице девицы угадывалась смертельная усталость, в глазах застыла серая тоска, но в уголках губ дрожала улыбка.

И сразу ожил, загомонил терем. Узнали слуги пропавшую прошлой осенью меньшую дочь боярина — Купаву. Дворовые поспешили сообщить о нежданной радости боярину. А он уже и сам спускался с высокого крыльца, торопясь обнять вернувшуюся любимицу.

Купава со слезами радости упала в объятия постаревших отца и матушки. Боярин дрожащими руками прижимал к себе ненаглядную дочь, не подозревая, что над ним и его доченькой уже нависла черная тень злосчастной судьбы.

ГЛАВА 11

Заносчивый, хитрый князь правил теперь в Киеве. Душа у него была хищная, ненависть и жажда мести непреодолимо жгли его сердце. Погубил Святополк любимцев Владимира-князя, тех, кто мог позариться на отцовский престол в Киеве. И не чувствовал себя Каином проклятым. Разве не так же поступил с отцом Святополка сам Владимир? Подобное часто происходило и в других государствах, особливо в Византии. Погибший в порубе у Владимира епископ Рейнберн еще при жизни своей рассказывал Святополку о подобных деяниях, уверял, что сын Ярополка вправе владеть Киевом. Единственный сын старшего сына великого князя Святослава, сына Игорева и внука Рюрика. Ежели не было бы греха в том, чтобы поднять руку на приемного отца своего Владимира, так чего стыдиться убийства братьев меньших. И Святополк не испытывал стыда. По закону он стал князем киевским и не позволит всем прочим сомневаться в праве его, кровью оплаченном.

Из двенадцати сыновей Владимировых в живых остались Ярослав новгородский, Мстислав тмутараканский, Судислав псковский и малолетний Станислав, неотлучно при матери своей Эльжбете находящийся. Был еще племянник Брячислав полоцкий, но тот сидел себе, запершись в своем уделе, и страшился принимать у себя послов от родичей.

Опорой Святополка стали знатные мужи и старцы Киевской Горы. Они не отказывались принимать из княжеских рук щедрое пожалование. Но если повелит судьба развязать войну с Новгородом или Тмутараканью — вряд ли поддержат бояре своего князя.

Впрочем, от Мстислава Красивого новый киевский князь уже защитился степью, оплатив щедрыми дарами союз с печенегами, и теперь тмутараканцам будет весьма сложно пройти через степи.

Ярослава опасаться сейчас тоже не стоило: доверенные люди донесли, что у новгородского князя полно своих забот — свободолюбивые новгородцы рассорились с князем, а варяги не сильно жалуют своего нового хозяина. Того и гляди, придется хромому князю бежать на север, к тестю, искать защиты не только от старшего брата, киевского князя, но и от своих же людей, вышедших из повиновения. Вот тогда и придет время Киеву пойти войной на Новгород, легко будет прибрать вольный город к своим рукам.

Но судьба отличается коварством, и трудно предугадать, что ждет человека завтра, поэтому Святополк принял с радостью прибывшую к нему из северных краев дружину знатного варяга Гуннара. Воевода Свавильд поведал князю подробности убийства Глеба и Позвезда, и киевский князь решил, что небеса благоволят ему, если от Ярослава начинают уходить дружины сильных воинов.

Чтобы получше задобрить варягов, он предложил в дар их предводителю богатые дары. Гуннар, промолвив слова благодарности, отдал золото своим дружинникам, а сам неожиданно попросил о совершенно ином:

— Решил я осесть в Киеве и породниться с местной знатью. Слышал, один из твоих бояр находится у тебя в опале. Но тебе сложно разделаться с ним, потому как его уважают прочие высокочтимые мужи Киева. Могу предложить свою помощь: прикажи этому боярину выдать за меня дочь. И при этом пусть положит ей богатое наследство: большую часть того, что он сам имеет. Опальный боярин не сможет отказать своему князю. А я, получив жену и богатые земли, буду честью и правдой служить тебе, княже.

Святополк с удивлением разглядывал варяга с жестокими глазами, в которых притаилась насмешка. Просьба была неожиданной, но весьма устраивала киевского князя. Помимо того, что Святополку давно не терпелось отомстить Блюду, князю еще хотелось поскорее выставить из своего лесного терема Руту.

Девица была подобна злому ангелу, и он никак не мог от нее избавиться. Что поделать… Слабому полу дана огромная власть над мужчиной, и не он один оказался в такой западне — жены и любовницы императоров неоднократно царствовали в Византии и над своими мужьями, и над всей империей, проливая крови больше, чем самые свирепые полководцы.

Конечно, наложница была хороша собой и чрезвычайно жадна в любви, но сейчас мысли Святополка заняты совершенно иным. К тому же Рута успела наскучить своими ласками и бесконечным требованием выгнать законную супругу. Но ссориться с тестем, польским королем, и вовсе не входило в планы Святополка. Вот почему следовало поскорее избавиться от настырной девки, и предложение варяга оказалось как нельзя кстати.

— Добро. Я даю свое согласие на твою свадьбу с дочерью боярина Блюда. Думаю, он не посмеет мне перечить и передаст свое добро зятю. Ты, конечно, сумеешь распорядиться этим богатством получше уставшего от жизни старика.


Очередной раз лукавая судьба посмеялась над героями этой истории. Гуннар легко добился согласия Святополка на брак с Купавой. Киевский князь и думать не мог, что речь шла о младшей дочери Блюда. Он считал, что Купава давно погибла в дремучих лесах, ведь о ней никто ничего не слыхал. А Гуннар в свою очередь не ведал о том, что у Блюда имеется другая дочь — любовница великого князя.

* * *

С трепетом Купава смотрела на родной город — знакомые терема с клетями, дворища, огороженные высокими тынами, тенистые улицы. Глаза девушки то и дело наполнялись влагой в ответ на широкую, счастливую улыбку постаревшей матери. Лучики морщинок частой сеткой окружили добрые глаза боярыни Орины. Купава могла бы счесть себя совершенно счастливой оттого, что может обнять родных — отца, матушку и маленького брата, — если бы эту радость не омрачало то, что придется стать женой человека, которого она не только не любила, но и очень опасалась.

Отец ее не смог отказать князю, приславшему сватов для варяга Гуннара. Что поделать, если знал боярин за собой вину страшную перед сыном Ярополка. И сейчас следовало думать о том, чтобы спасти жизнь всей семье, а не то, чтобы дочь любимую защитить.

Повесив седую голову, Блюд с тяжелым сердцем переступил порог светлицы Купавы.

— Прости, любушка моя, отца своего старого… Горько мне тебя чужаку в жены отдавать, но не могу пойти поперек воли княжеской.

— А я не могу свое слово забрать… — тихо молвила дочь. — Обещала варягу: ежели станет заступником твоим перед Святополком — выйду за него.


И лишь матушке родной призналась Купава в том, что носит под сердцем ребенка погибшего переяславского князя. Услышав о том, смертельно побледнела боярыня. Вспомнила она о Павлине, предавшей князя Ярополка ради брата его младшего. Улеглась гречанка на ложе Владимира, мечтая стать его супругой, да не знала того, что уже ждет ребенка от Ярополка. И от сына ее Святополка, после смерти отца рожденного, стонет теперь земля Русская.

А теперь у Купавы, супруги варяга Гуннара, родится дитя от погибшего князя Позвезда. Что ждет этого ребенка? Что ждет саму Купаву…

— Мертвого не воскресишь, доченька моя родимая… — собравшись с духом, заговорила боярыня. — Зачем же ты голову повесила? К чему тоскуешь о былом? Любимого своего этим ты не вернешь. Зато подле тебя расти будет кровинушка твоя, дитя ненаглядное. Бог милостив, быть может, варяг станет ему отцом хорошим. А потом ты ему и родных деток подаришь. Зачем печалиться? Нашелся человек, что желает о тебе заботиться, так не отталкивай его. Чем он плох для тебя? Пусть считает варяг, что от него ребенка к весне родишь.

Тяжела была ложь, но понимала Купава справедливость матушкиных слов. Кто знает — как отнесется Гуннар к чужому ребенку? Пусть лучше своим считает. Все одно: от свадьбы с нелюбимым человеком не отвертеться.

* * *

Загомонил, зашумел Вышгород в предчувствии богатого пира. Много зверя и птицы завезли из лесов, немало меда, вина и пива выкатили в бочках из подвалов темных для свадебного пира, три ночи не спали — пекли пироги, жарили мясо, готовили яства многочисленные слуги.

И все эти дни были похожи для Купавы на сумасшествие. У нее даже не было сил думать о том, что произойдет с ней после венчания, только душа дрожала в смущении и страхе перед будущим. В ночь перед свадьбой она и вовсе не могла глаз сомкнуть, и лишь на рассвете погрузилась в тяжелый гнетущий сон.


В церкви ожидали венчания знатные мужи Вышгорода: бояре и воеводы, принаряженные в шитые золотом и серебром одежды, а также их жены — в парчовых платьях, с тяжелыми сверкающими серьгами в ушах, золотыми обручами на руках. Даже киевский князь соизволил прислать богатые дары новобрачным, но город, опостылевший ему за время опалы, самолично посетить не пожелал.