Однажды Кики высказалась по поводу того, что бьются красивые вещи, но Вик остался невозмутимым.

— Ничего, — ответил я. — Я знаю, что они часто ругаются. Таким образом они выражают силу своей страсти! — Он улыбнулся. — Они оба — люди сильных страстей.

— Повтори это еще раз. Все говорят, что она затрахала своего мужа до смерти. По-настоящему!

— Кики, — остановил ее Вик, снова улыбаясь.

Анджела была поражена:

— Расскажи мне поподробнее об этом!

— Это правда, — Кики энергично замотала головой в качестве подтверждения. — Она была замужем за шведом, который, как говорят, не был так увлечен траханьем, как наша бедная Лиза. Она требовала, чтобы он ее трахал по шесть раз в день. Если рядом никого не оказывалось, кто бы мог помочь бедному Карлу, она начинала бить его до тех пор, пока он не подчинялся ей. Когда он окончательно ослабел, бедняжка, и не мог ничего сделать для нее, она поволокла его в Веве в клинику, где делают инъекции с живыми клетками животных. Я говорила тебе об этом, Анджела. Я слышала, что иглы при этом такие же огромные, как твоя рука, и ты можешь видеть всех этих розовых червяков, которые извиваются внутри…

— Кики, прекрати, меня тошнит!

— Простите. Ты хочешь дослушать до конца рассказ или не хочешь?

Вик слышал уже эту историю, но ему нравилось, как Кики передает все подробности.

— Конечно, моя дорогая, мы просто умираем и хотим знать все подробности. Я прав, Анджела?

— Да, я тоже хочу слушать, но, Кики, тебе обязательно нужно быть такой натуралистичной?

— Итак, доктор продолжал вводить всех этих розовых червячков в задницу Карлу. Я думаю, что он вводил их в задницу. Вик, как ты считаешь, он вводил их в задницу или нет?

— Весьма вероятно, кариссима.

— Но эти уколы не помогали его х… О, прости меня, Анджела, они не помогали ему хорошо выполнять свои мужские обязанности. Хотя к тому времени у него на лице не было ни морщинки!

Анджела не удержалась и захохотала.

В это время лакей принес на серебряном подносе серебряный чайный сервиз вместе с крошечными сандвичами.

— Анджелика, моя дорогая, разлей чай, а я доскажу историю.

— Да, Кики, продолжай, — подбодрил ее Вик.

— Прекрасно. Тогда Лиза поволокла его в другую клинику. Это была Лозанна, не так ли, Вик?

— Наверное, так. Я еще там не был, благодарю тебя, Господи!

— В этой клинике делали витаминные уколы с каким-то специальным ингредиентом, от которого вы становитесь таким сильным и отважным, что можете вскарабкаться на высокую гору и пойти на медведя с голыми руками. После этих инъекций вы можете трахаться часами, и Лиза посылала его в эту клинику так часто, что они, наконец, сняли дом неподалеку от нее. Карл продолжал трахаться и получать уколы, пока однажды, старательно трахая Лизу, так что ее задница вывернулась, можно сказать, наружу, он просто умер прямо на ней! Одна тайна остается неразгаданной: отчего же он умер — от уколов или от перебора в траханье? Общее заключение таково: у него лопнуло сердце, потому что он часто и по-разному трахал Лизу. Так или иначе, прощай, бедный Карл!

— Какая ужасная история, — заметила Анджела; ей было противно, но интересно. — Когда же умер бедняга Карл?

— Примерно пару лет назад.

— Как вы думаете, Зев и Лиза поженятся?

— Я сомневаюсь в этом, — ответил Вик с мудрой и знающей улыбкой. — Мужчины, подобные Зеву Мизрахи, не женятся на таких женщинах, как Лиза Олмсбург. Пусть эти крики, шум, ссоры не вводят вас в заблуждение. Зев Мизрахи прекрасно может контролировать себя. Ему может нравиться — как бы это поприличнее выразиться — немного побарахтаться в сене с женщиной, но он никогда на ней не женится!

— Может, он боится, что она и его пошлет делать эти уколы, — мрачно заметила Кики.

— Я никак не могу понять, чем она может привлекать мужчину. — Анджела покачала головой.

Кики захихикала:

— Вот этими бедрышками!

Витторио тоже засмеялся:

— Но европейские мужчины любят роскошные бедра, большие… — Он обрисовал руками что-то огромное. — Они считают это весьма сексуальным. Она очень темпераментная женщина, в этом тоже заключается некоторая притягательность.

— А она что, действительно делает лучший минет во всей Европе? — заносчиво спросила Кики, а Анджела просто не знала, куда спрятаться от смущения.

Вик сделал вид, что не слышал этого вопроса.

— Ты не рассказала Анджеле самую забавную часть истории, Кики: что сейчас сам Мизрахи купил прекрасный дом недалеко от виллы Ноэль. Мне кажется, дом находится недалеко от этих клиник.

— Чтобы тоже делать эти жуткие уколы? — поинтересовалась Анджела. — Витаминные или с теми живыми розовыми извивающимися «зверушками»?

— Мне кажется, что Зеву не нужны все эти уколы. Это весьма забавно, но я считаю: он это сделал из-за налогов. У него есть достаточно веские причины, чтобы жить в Швейцарии, — быть поближе к своим деньгам в Цюрихе, быть недалеко от необходимого вам врача, недалеко от лыжных трасс или же для того, чтобы срочно избежать высоких налогов в родной стране. Я не думаю, что Мизрахи катается на лыжах, — насмешливо закончил Вик.

— Но мне кажется, если бы он занимался лыжами, то делал бы это превосходно, как и все остальное, — заметила Кики, глядя на Вика, а не на Анджелу. — Мне кажется, Зев делает все гораздо лучше, чем все остальные, я не права, Вик, дорогой?

Анджеле показалось, что Кики поддразнивает Вика, видимо, он тоже это почувствовал, потому что встал со стула и произнес:

— Да, я тоже так считаю, Мизрахи прекрасно знает, как общаться с женщинами, и особенно с американскими женщинами, у которых острые язычки. Острый и злой язык — весьма непривлекательная черта, это даже хуже, чем широкие бедра. Теперь извините меня, я должен позаботиться, чтобы моему уважаемому гостю было удобно и приятно в моем доме.

Он резко вышел из комнаты. После его ухода Анджела обратилась к Кики:

— У меня такое впечатление, что Вику совсем не нравится Зев Мизрахи.

— Не нужно уметь читать мысли, чтобы сделать такое заключение.

— Зачем же он тогда пригласил его сюда?

— Боже! Анджела, вечная ты моя невинность! Из-за денег! Почему же еще? И из-за распространения моего фильма. Мизрахи контролирует киноиндустрию почти по всей Европе. Говорят, что под его контролем находится половина студий в Голливуде.

— Понимаю, — ответила Анджела, но сама подумала: что же она понимает?

— Я думаю, мне надо найти Вика и сделать так, чтобы у него поднялось настроение, как я это обычно делаю. — Кики подмигнула Анджеле и вышла из комнаты.

«Итак, — подумала Анджела, — Вик охотился за Зевом Мизрахи, а Кики — за Виком». Все было не так просто на этой Ривьере. Но она и не думала так, ведь правда?

* * *

Хотя отношения между гостями на вилле немного раздражали Анджелу, особенно когда она наблюдала, как Кики охотится за своим итальянским режиссером, ей нравилось, как проходили дни. Здесь все было самое лучшее — яркие краски цветов, моря и неба; они будили дремавшего в ней художника. Хотя Анджела не рисовала со школьных дней, она купила в Ницце набор пастельных карандашей, бумагу, небольшой мольберт и в один из дней пошла вниз к морю.

Она уже сделала три небольших этюда, сидя на пляже, когда Джон Данхем присоединился к ней.

— Я не буду вам мешать, — произнес он. — Я просто посижу и понаблюдаю за вами, если вы не возражаете. Пустынный пляж так хорош. Не удивительно, что люди покупают огромные пространства только из-за этой небольшой полоски земли вдоль моря.

— Да, но у меня уже есть компания. — Она показала ему набросок маленькой девочки, играющей в песке, пока два ее старших брата плескались в воде. Она робко подала ему рисунок, словно ожидая его оценки.

— Вы знаете, это просто прекрасно! Вы смогли уловить настроение маленькой девочки, как будто, копая песок, она не играет, а занимается серьезным делом.

Анджела была счастлива:

— Именно это я и хотела выразить. Ее увлеченность, когда она строит замки на песке! — Она отодвинулась в сторону, давая ему разглядеть еще один набросок, лежащий у нее на мольберте.

— С этим мне не повезло. Я считала, что Средиземное море — спокойное, но вода меняется ежесекундно. Каждый раз, когда я смотрю на нее, — она разная. Я в первый раз работаю с пастелью. Все не так просто, как я думала.

— Да, пастель дается нелегко.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Когда-то я рисовал, — объяснил он. — Правда, я не был хорошим художником.

— Когда вы перестали заниматься этим? И почему?

— Я перестал заниматься живописью, когда понял, что я средний художник. Я учился в Париже, ходил по кафе, по многим местам, но так ничего и не добился. Проведя там пять лет, я решил, что все это не для меня. Вернулся домой, стал заниматься семейным бизнесом и понял, что мне это нравится.

Она быстро взглянула на него, пытаясь понять, действительно ли он говорит правду: ему нравится заниматься издательским делом и он не жалеет о прошлых увлечениях? Раньше она никогда так внимательно не смотрела на Джона Данхема и не обращала внимания на его внешность; а он выглядел весьма привлекательным мужчиной. Волосы у него были песочного цвета, достаточно длинные, узкое, с морщинками, лицо и карие глаза. Любая женщина с удовольствием заведет себе такого друга.

— И вы об этом не жалеете? — спросила его Анджела.

— О том, что перестал рисовать?

— Да.

— Я вам объяснил — я не был хорошим художником. За эти пять лет я не создал ничего выдающегося, у меня остались только воспоминания. Я прекрасно проводил в Париже дни и ночи, у меня были хорошие друзья, но в искусстве я ничего не добился. В издательском деле я могу гордиться своими успехами. А чем занимаетесь вы? Вы специально изучали живопись?

— Нет. Были только отдельные занятия, как это бывает, когда учишься, они шли параллельно с основной учебой. — Она смущенно засмеялась. — Я никогда ничего серьезно не изучала. Даже драматическое искусство, хотя могу назвать это своей профессией… бывшей профессией. Но я недолго занималась этим.

— Не нужно принижать свои успехи. Я видел вас в «Воскресном полдне» и считаю, что вы великолепно играли. Конечно, вы прелестно выглядите, но ваша трактовка роли Дженни была такой выразительной, что трудно было сказать, что же в вас лучше — внешние данные или духовный образ.

Анджела потеряла дар речи. Он сказал ей такую приятную вещь!

— Я всегда жалел, что вы оставили театр.

Руки Анджелы сделали беспомощный жест, который говорил больше слов.

Джон снова посмотрел на ее наброски.

— Вы — очень талантливая женщина. Мне кажется, из вас вышел бы прекрасный художник. Ваши наброски выражают глубокие чувства. Хотя я сам и не стал художником, но знаю, что могу увидеть Божью искру в работах других людей.

— Мне кажется, вы просто вежливый человек.

— Это не совсем так. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я к вам снисходительно отношусь.

Анджела поверила ему:

— Скажите, что я сделала не так, когда писала воду? — Она показала набросок, с которым у нее возникли проблемы.

— Все дело в цвете. Цвет всегда ведет себя одинаково: работаете ли вы маслом, акварелью или же пастелью. Синие и зеленые цвета должны смягчаться, а красные и желтые — наступают и почти кричат! Фиолетовый цвет делает вид, что он очень скромен, тих, ненавязчив. Море содержит в себе огромную жизненную силу, а вы использовали только приглушенные тона. Вы в первый раз работаете пастелью, вам нужно много экспериментировать, чтобы понять, как можно использовать всю гамму цветов.

Он подошел к мольберту, взял карандаш и провел несколько линий на бумаге.

— Существует множество методов использования пастели: могут быть штрихи, отдельные точки и линии, жирная штриховка, или же ее можно раздробить и втирать пальцами или с помощью тряпки и палочки для растушевки. Вы можете рисовать пастелью даже кисточкой или же обмакнуть палочку настели в фиксатор и рисовать мокрым методом. Дега — а он был великолепным специалистом по работе с пастелью — на свои рисунки воздействовал паром, а потом работал с влажным слоем краски. Если вас действительно интересует рисование пастелью, я с удовольствием пришлю вам несколько книг, когда вернусь в Нью-Йорк. Мы издавали книги о Сера и Синьяке. Я могу сказать, что стоит попробовать пуантилизм. Даже Вермеер использовал этот метод в своих работах.

— Спасибо. Я была бы рада иметь эти книги.

Он взял в руки набросок двух мальчиков, играющих с большим мячом в воде: