— Жду не дождусь, когда вы познакомите меня с этими ведьмами. А спать я, надо полагать, буду в тюрьме? — Смущенная резким изменением в поведении Йена, Бьянка попыталась говорить в тон его холодной сдержанности.

— Разумеется, — кивнул он. — Где же еще спать убийце?

Бьянке показалось, что уголок рта графа чуть дрогнул, но она решила оставаться сдержанной. Они спустились вниз еще на один лестничный пролет. А потом молча прошли по двум бальным залам, прежде чем граф остановил ее у темно-синей двери.

— Франческо и Роберто велели мне поселить вас здесь, — сообщил он девушке. — Это не самые дорогие комнаты, но они выбрали именно их.

— Франческо и Роберто? — Бьянка вопросительно посмотрела на него.

— Те самые старые ведьмы, — пояснил Йен. — Мои дядюшки. А их покои — вон там.

Бьянка усмехнулась:

— Вместо того чтобы защищать меня от вас, им бы стоило защитить вас от меня.

— Да уж, ведь именно от вас исходит опасность, — кивнув, тихо проговорил Йен, а в голове его мелькнула мысль о том, что Бьянка даже не представляет, что попала в самую точку со своим замечанием.

Скорчив раздраженную гримасу, Йен отворил дверь в темницу Бьянки. Оказавшись вовсе не в тюрьме, а в самых очаровательных покоях, в каких ей только доводилось бывать, девушка не смогла сдержать восхищенного восклицания. Стены первой комнаты были расписаны фресками с изображениями женщин в национальных костюмах. Это были женщины-воины в металлических доспехах, римлянки в длинных платьях, обнаженные женщины, прелести которых художник целомудренно прикрыл то листочками, то цветами. Йен едва смог увести Бьянку из гостиной в главную комнату отведенных ей покоев. Здесь большая кровать, накрытая синим бархатным покрывалом, красовалась в окружении изображенных на фресках богинь. Бьянка была так поражена красотой картин, мебели и стоявшего подле нее мужчины, что даже не подумала о том, что негоже им находиться наедине в спальне. Нежно прикоснувшись к руке Йена, она прошептала:

— Это одна из самых удивительных комнат, какие я когда-либо видела. — Отведя взор от великолепных картин, Бьянка повиновалась мгновенному порыву и чмокнула Йена в щеку.

Граф был ошеломлен. Женщина в его доме! Поцелуй! Эта комната!.. Его глаза потемнели и стали цвета холодного антрацита.

— Непристойный жест, синьорина Сальва, — заметил он. — Прошу вас никогда больше так не делать. — Резко повернувшись, он направился к двери.

— Дурная привычка, знаете ли, — спокойно проговорила Бьянка.

Замерев у двери, граф вопросительно посмотрел на нее.

— Что вы сказали?

— Я имею в виду вашу манеру вот так уходить, — пояснила она. — Вы делаете какое-то грандиозное замечание, а потом удаляетесь, даже не удосужившись выслушать мой ответ. Такое поведение граничит с трусостью.

Бьянка почти физически ощутила, как комната наполнилась яростью. Йен прожигал ее взглядом, каждая черточка его лица была полна гнева. Когда он заговорил снова, его голос был опасно низок и холоден:

— Будь я на вашем месте, синьорина, я бы подумал о том, как вести себя завтра. Вам понадобится все ваше красноречие, чтобы убедить меня в том, что вы не убийца.

Глава 4

Прочитав расшифрованное письмо, Йен передал его Себастьяну, сидевшему по его правую руку.

— Утром его принес один рыбак. Представить себе не могу, как наш Л.Н. раскрывает подобные вещи, однако он еще ни разу не ошибся.

Остальные четверо мужчин, сидевших за столом, согласно закивали. Ни один из них не был знаком лично с их английским кузеном Люсьеном Нортом Говардом, графом Дэнфордом, и вовсе не из-за того, что никто из них не пытался познакомиться с ним. Майлз и Криспин, проводившие, по меньшей мере, по полгода в своих английских поместьях, уже привыкли получать вежливые отказы на свои приглашения, в которых непременно сообщалось, что «к несчастью, их кузен не может встретиться с ними», причем записки обычно были написаны сдержанным дворецким графа, в тоне которого тем не менее слышалась некоторая угроза.

Единственным свидетельством существования кузена была часто приходящая от него корреспонденция, отправленная из разных уголков мира самыми экзотическими способами. Письмо могло быть доставлено на одном из судов Арборетти, а могло быть получено из рук посыльного-иностранца, который мгновенно бесследно исчезал. В письмах обычно приводились какие-то дорожные анекдоты вперемежку с путевыми впечатлениями; бывали там обычно и деловые советы. Кстати, без этих советов корабельная империя Арборетти не стала бы наиболее преуспевающей и богатейшей в стране. Это по рекомендациям Л.Н. они расширили свою торговлю и вместе с древесиной стали отправлять по всему миру всевозможные товары. Суда Арборетти везли в своих трюмах ткани, вина, специи, растения, животных, военное снаряжение, золото, серебро, драгоценные камни — словом, все, что можно было купить в одном месте и выгодно продать в другом. Всего за восемь лет шесть судов, оставленных в наследство дедушкой, превратились в целый флот, с которым соперничали большинство городов-государств полуострова.

Будучи членом британского правительства в Венеции, их дедушка Бентон Уолсингем влюбился в Лауру Фоскари-Долфин, единственную дочь древнего венецианского рода, и решил поселиться в Венеции. Там он сразу понял, что Европа — великолепный рынок сбыта английской древесины, необходимой для строительства всего, начиная с домов и заканчивая корабельными верфями, и взялся за создание собственной компании. Он назвал компанию «Арборетти», что в переводе означало «маленькие деревца» и напоминало о ее основном товаре. После смерти Бентона Уолсингема «Арборетти» перешла шестерым его сыновьям.

Через семьдесят лет после основания название компании можно было рассматривать, скорее, как пародийное, учитывая необыкновенно высокий рост шестерых мужчин, которые расширили предприятие. Торговцы всего света с уважением говорили об «Арборетти», а возраст шестерых высоких юношей, как правило, увеличивали раза в два. Однако наибольшую известность братья получили у женщин. Красивые и богатые, они произвели настоящий фурор у этой половины населения Европы, оставляя после себя дорогие подарки и разбитые сердца.

Л.Н. в этом отношении был первым. Во всех графствах христианского мира непременно была прекрасная женщина, которая вспоминала своего «любимого Люсьена». Как у него хватало времени ухлестывать за красотками и заниматься одновременно делами, оставалось для братьев тайной, однако они привыкли к подобному положению дел и лишних вопросов кузену не задавали. Точнее, они вынуждены были сдерживать свое любопытство, потому что в завещании их покойного деда оговаривалось, что последнее слово во всех делах должно было оставаться за графом Дэнфордом, которого Уолсингем сам вырастил после смерти его младшей дочери.

Так что когда Л.Н. приказал своим кузенам прекратить поставку в Британию пороха и ядер, а вместе этого загрузить трюмы испорченным зерном, им оставалось лишь качать головами и выполнять его требование.

— Я пообещал этот порох лорду еще два месяца назад. Он нужен ему для сражений в горных районах, — пояснил Майлз. — Не думаю, что он будет в восторге, получив вместо пороха гнилое зерно и крыс.

— Что ж, он сможет попробовать накормить им северных повстанцев, — усмехнулся Тристан, сидевший на другом конце стола. — Возможно, гнилое зерно убьет их быстрее пороха, так что королевский канцлер будет доволен.

Разговор прервал долгий крик, раздавшийся из противоположной части палаццо. Наступило молчание, глаза присутствующих устремились на Йена.

— Похоже, это моя очаровательная невеста, — пробормотал он, торопливо поднимаясь из-за стола. — Прошу извинить меня, я всего лишь на минутку…

— За ним! — вскричал Криспин, едва Йен вышел из комнаты. — В этом доме уже много лет не происходило ничего интересного, и я буду не я, если пропущу хоть что-нибудь.

— А-а-а-а! — истерично вопила Бьянка. Она всю ночь ворочалась в огромной постели и не могла отделаться от чувства, что за ней наблюдают. Открыв глаза, она увидела ужасное чудовище с огромными клыками, которое разглядывало ее. — Убирайся! Помоги-ите! На помощь!

Рука страшного существа прикрыла ее рот.

— Ш-ш-ш! Тихо, детка. — Бьянка услыхала успокаивающий мужской голос. — Йен нам головы оторвет, если ты будешь так громко кричать.

Повернув голову на голос, Бьянка наконец разглядела, что это вовсе не какое-то чудище, а обычный пожилой человек с круглым лицом и добрыми улыбающимися глазами. Рядом стоял второй — тоже старик, на чьем лице застыло озабоченное выражение. Первый, более веселый, держал в руках карнавальную маску, изображающую разъяренного кабана. Протянув маску Бьянке, чтобы та смогла разглядеть ее получше, старик убрал руку с ее рта.

— Йен сказал нам, что ты ждала увидеть каких-то чудищ, которые будут твоими компаньонами, вот мы и решили не обманывать твоих ожиданий, — пояснил он. — К тому же нам показалось, что тебе не помешает разогнать кровь, потому что в последние часы она у тебя, кажется, немного подзастыла.

— Похоже, ты был прав, Франческо, по-моему, глоточек доброго бренди, что Йен держит у себя в погребе, был бы не менее полезен и не так перепугал бы ее. Ты только посмотри на нее, она же нипочем теперь не успокоится. Боюсь, ты вновь переборщил.

Бьянка переводила взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь понять, что происходит. Должно быть, это были те самые Роберто и Франческо, которых Йен оставил в качестве ее компаньонов. Но вместо чудовищ, как выяснялось, он привел к ней докторов, и не простых, а весьма известных. Ее отец часто говорил с восхищением о Франческо ди Римини и Роберто Коллона, к тому же Бьянка узнала их лица — портреты обоих были изображены в медицинском справочнике, по которому она сама изучала травы. Но не успела Бьянка вымолвить и слова, как до нее донесся голос Йена. Вдруг что-то отбросило ее назад на кровать, а на лицо ей упало одеяло.

— Она уже проснулась? — донесся до нее голос Йена. — Кажется, я слышал ее голос. Это нормально так долго спать? — Его вопросы сыпались один за другим.

— У нее был ночной кошмар, дорогой племянник, — заверил его Франческо, незаметно пряча карнавальную маску. — Тебе не о чем тревожиться. Сон ободрит ее, не стоит торопить природу — пусть все идет своим чередом. Ты согласен со мной, Роберто? Ведь лучше не будить ее?

— Совершенно верно. Как только она проснется, мы тут же позовем тебя, Йен, — пообещал Роберто.

— Да-да, к тому же тебе будет лучше расспросить ее, когда она еще не совсем придет в себя после сна, — добавил Франческо, не сводя глаз с племянника. — Кстати, позволь просто полюбопытствовать: ты собирался использовать для своего дела кинжал? Может, тиски, гвозди, кнут? Вспомни-ка, как они помогли тебе в последний раз…

— Да какого дьявола ты?.. — Йен не смог договорить, потому что Роберто наклонился над кроватью и принялся успокаивать вновь закричавшую Бьянку.

С помощью дядюшки Йен уже почти вышел из комнаты, как тут Роберто не удержал извивающуюся в сбившемся одеяле фигуру.

— Кнуты? — завопила Бьянка, пытаясь вырваться из-под одеяла. — Ты собираешься допрашивать меня с помощью кнута?!

Трое мужчин оторопело уставились на нее. Ее глаза потемнели от ярости, губы дрожали.

— Давайте же, продолжайте! Пытайте! Можете бросить меня в тюрьму, где меня сожрут крысы, но я не скажу вам, что мне известно. — И, скрестив на груди руки, она свысока посмотрела на Йена.

— Очаровательная девушка, вот вы и решили загадку! — раздался из-за спины Йена мужской голос. Подняв глаза, Бьянка увидела группу высоких мужчин, которые, как она догадалась, были остальными Арборетти. Один из них с улыбкой обращался к ней. — Вот как мой брат проводит время… В тюрьму с крысами… Каким же глупцом я был, что не замечал этого прежде! — Криспин насмешливо покачал головой, а его компаньоны едва сдерживали смех.

Наступила очередь Йена удивляться. Оглянувшись на незваных пришельцев, он приказал им немедленно уйти.

— Это комната дамы, — заявил Йен. — И мою нареченную оскорбляет ваш неожиданный визит и ваши слова…

— А я совсем не против, — заявила Бьянка, обращаясь к четверым мужчинам, застывшим у двери. — Для меня большая честь познакомиться со знаменитыми Арборетти. Я знаю немало женщин, которые были бы в восторге, увидев в своей спальне любого из вас, не говоря уже обо всех пятерых сразу.

Не в силах больше сдерживать смех, Арборетти расхохотались. Бьянка непринужденно присоединилась к ним, не упустив, впрочем, возможности рассмотреть каждого из нежданных гостей.

Ей было известно, что блондин, обратившийся к ней, был Криспином, братом Йена. Несмотря на репутацию щеголеватого прожигателя жизни, Криспин был известен своей невероятной добротой и добрым нравом.

Рядом с ним, с упавшей на лоб прядью, стоял, как догадалась Бьянка, Майлз, тот самый часовщик, о котором говорил Йен, и известный поэт. Его поэтический дар всегда связывали с той легкостью, с какой он влюблялся. Всем женщинам Майлз посвящал стихи, и однажды он сочинил за день целых десять стихотворений, однако несчастным дамам не на что было надеяться, потому что он был помолвлен еще в возрасте пяти лет.