Был вечер, и белый диск луны взошел в небе, не дожидаясь, пока солнце окрасит горизонт прощальной розовой зарей. Ворота Бринэйра оказались открыты, и Патрик с Хирамом, не задерживаясь, проехали во двор. Сгорая от нетерпения, Патрик спешился, кинул поводья конюху и, широко шагая, направился через двор прямо в большой зал, ища взглядом свою синеглазую подругу. Ее нигде не было, но он не стал расспрашивать о ней у собравшихся в зале людей, а сразу поднялся по каменной лестнице наверх, к ее комнате, один раз стукнул в дверь, распахнул ее и, не ожидая приглашения, вошел.

Марсали и его сестра сидели рядышком на кровати, склонив головы над книжкой. На коленях у каждой свернулась ласка. Патрик стоял и смотрел на них; умиление согревало ему сердце и наполняло его любовью столь сильной, что в эту минуту он не смог бы найти слов, чтобы выразить ее.

Марсали и Элизабет одновременно подняли головы и увидели его, и их лица одновременно просияли радостью. С тихим возгласом Марсали вскочила с кровати и бросилась к нему. Он поймал ее здоровой рукой, а она обняла его за пояс. Он зарылся лицом ей в волосы, крепко прижимая ее к себе, и они долго стояли так, не двигаясь и не говоря ни слова.

Когда наконец она подняла к нему лицо и взглянула на него, в ее глазах было столько любви и нескрываемого облегчения, что у Патрика защемило сердце. Он не мог больше противиться притяжению мягких полураскрытых губ; скорее перестал бы дышать. Не думая ни о чем, кроме этих манящих губ и своей любви к жене, он склонился к ней и поцеловал. Она задрожала, прильнула к нему всем телом, сливаясь в одно, растворяясь в нем тем покорнее, чем жарче он целовал ее.

Тихий шорох где-то в углу напомнил им, что они не одни в комнате. Приоткрыв глаза, Патрик увидел Элизабет. Она водворяла ласок в корзинку; затем закрыла ее крышкой и на цыпочках пошла к двери, явно намереваясь проскользнуть мимо незамеченной.

Патрик неохотно поднял голову.

— Элизабет, погоди!

Голос звучал сипло: трудно сразу унять неровное, частое дыхание и побороть неистовство разбуженной плоти, — а он-то думал, что недуг ослабит его и помешает столь молниеносной реакции.

— Я… я просто хотела уйти, — пролепетала сестра.

Продолжая обнимать Марсали, он обернулся к Элизабет; она старалась не смотреть на них, что получалось у нее не слишком хорошо.

Он взглянул на Марсали; она почти тут же отвела глаза, отчаянно смутившись.

Патрик стиснул зубы. Все, хватит. Пора с этим кончать. Он не допустит, чтобы Элизабет считала его негодяем, способным обесчестить беззащитную заложницу. Да и Марсали не должна чувствовать себя виноватой, что обнаружила свою любовь к мужу. Дом этот, черт бы его побрал, знал так мало любви, что следовало сделать все возможное, чтобы исправить это. И уж, во всяком случае, он будет целовать жену в любом месте, где сочтет нужным.

Патрик ободряюще улыбнулся Марсали и обратился к сестре:

— Мы с Марсали обручились неделю тому назад.

Он услышал, как тихо ахнула Марсали; почувствовал, как напряглось ее тело.

Глаза у сестренки стали круглыми, как два блюдца.

— Правда? — растерянно спросила она.

— Правда, — ответил Патрик.

На лице Элизабет медленно расцвела улыбка; она посмотрела на брата, на Марсали, опять на брата…

— Тогда Марсали мне сестра взаправду. Но, Патрик… — Улыбка вдруг погасла, и девушка прошептала еле слышно:

— Отец знает?

Патрик покачал головой:

— Нет, не знает. Иначе его вопли были бы слышны аж у самого моря.

— А Алекс?

— Еще нет, — ответил Патрик и, помедлив, добавил:

— У нас было три свидетеля: Гэвин, Хирам и еще один человек, ты его не знаешь.

Элизабет вздохнула, всплеснула руками.

— Ох, как же я рада. — И, зардевшись, пошла к двери. — Простите, мне пора. Спасибо, что сказали; честное слово, я никому не проболтаюсь. — И выбежала, даже не прикрыв двери, прежде чем Патрик успел остановить ее.

— Наконец-то мы одни, — выдохнул он, в два шага пересек комнату, чтобы закрыть ногой дверь, и обернулся к Марсали. Она смотрела на него почти с таким же изумлением, как недавно Элизабет. Патрик улыбнулся и медленно подошел к ней.

— Не думала, что ты скажешь ей, — начала она, — но я рада, что так вышло. Я знаю: ей мы можем довериться.

Он замер на миг — и с наслаждением притянул ее к себе обеими руками, обнял крепко, истово, не обращая внимания на боль в левом плече.

— Я хочу всем сказать, — прогудел он прямо ей в губы, — всему миру хочу объявить, что ты моя.

Потом их губы встретились, и слова стали не нужны. Они лихорадочно искали друг друга — сливаясь ртами, телами, чтобы быть еще ближе. Патрик твердил себе об осторожности, но сам не слушал своих предостережений и вскоре понял, что пропал. Совершенно, окончательно пропал.

* * *

Марсали уютно устроилась под правой рукою Патрика, наслаждаясь теплом его нагого тела; ласково провела пальцами по груди и вниз, по плоскому твердому животу.

— Надо было мне дать тебе отдохнуть.

— Я и отдыхаю, — пробормотал он.

Марсали вздохнула. Да, теперь он отдыхал, но как трудился перед тем! Она старалась помочь ему и потому не противилась, когда он опрокинул ее на себя. Сперва она застыдилась, не понимая, что ей делать, но стоило ему начать двигаться, как ее тело мгновенно отозвалось, и она забыла о стыде и неловкости. Вспоминая, как это было чудесно, как она скакала, оседлав его, Марсали продолжала вздрагивать от пронзавших ее токов удовольствия. Чудесная скачка.

Потом он ненадолго заснул, а она лежала и смотрела на него, радуясь тому, что он рядом. Пусть бы и спал так всю ночь, а она стерегла бы его сон, но за окном во дворе раздался какой-то шум, и Патрик тотчас открыл глаза, Марсали раздумывала, не уговорить ли его отдохнуть еще, но не успела сказать и слова, как услышала тихий стук в дверь.

— Ох! — Она встрепенулась, села, вдруг поняв, что нельзя — нет, решительно невозможно, — чтобы кто-то обнаружил Патрика, совсем раздетого, у нее в постели. — Скорей! — шепнула она, вскакивая и лихорадочно ища, чем бы прикрыть наготу.

В изножье она увидела свою ночную рубашку и второпях, путаясь, кое-как набросила на себя, но при взгляде на Патрика ужаснулась еще больше: он как ни в чем не бывало неторопливо встал и без малейшей спешки бродил по комнате, отыскивая свою одежду.

В дверь снова постучали, уже громче, и Марсали кинулась открывать, боясь, как бы тому, кто за дверью, не надоело ждать, — а замка на двери не было. Уже держась за ручку, она оглянулась через плечо на Патрика и застонала от отчаяния. Он продел голову в ворот рубахи, но смог попасть в рукав одной лишь правой рукой! Лучше бы оставался как есть.

Молясь, чтобы его не заметили в темноте, Марсали приоткрыла дверь и опасливо выглянула в коридор. От облегчения у нее едва не подкосились ноги: у порога стояла Джинни, а позади нее виднелась огромная фигура Хирама.

— Маркиз ищет своего сына, — невозмутимо промолвила Джинни.

Марсали почувствовала приближение Патрика: босой, он подошел совсем беззвучно и встал у нее за спиной.

Он открыл дверь шире, и Марсали заметила, как вытянулось лицо у Джинни при виде его всклокоченных волос и небрежно переброшенного через одно плечо пледа. Плед свисал почти до колен, скрывая все, что следовало скрывать, но никому не пришлось бы долго думать, чем они только что тут занимались.

Джинни, казалось, ничуть не удивилась.

— Ваш отец ждет вас вечером в большом зале к ужину, — поблескивая глазами, сообщила она Патрику.

— Можете передать маркизу, что граф и его супруга охотно принимают приглашение. Нет, погодите. Я сам ему скажу.

У Хирама поползла вверх бровь; Джинни тихо ахнула и затаила дыхание.

У Марсали у самой сердце билось где-то у самого горла.

— Ты уверен? — спросила она Патрика, искоса взглянув ему в глаза.

— Да, — ответил он. — Добрая половина замка, наверное, знает, где я сейчас. Пора рассказать отцу и всем прочим, как я живу. Прятаться по углам не в моих правилах. — Марсали все смотрела на него как завороженная. — Ты готова?

Она не была готова. Маркиз пугал ее, и боялась она не столько того, что он мог бы сделать с нею, сколько того, что будет с Патриком. Ей не хотелось, чтобы из-за нее Патрика лишили наследства.

— Ты действительно хочешь этого? — прошептала она.

— Да, — улыбнулся он. — Действительно хочу.

— Но…

Быстрым поцелуем он заставил ее замолчать и продолжал:

— Я хочу защитить тебя на случай, если со мною что-нибудь случится. Уверен, что отец будет защищать мою жену, будь она даже из Ганнов. А вот для моей любовницы, кто бы она ни была, он этого делать не станет.

Он говорил так уверенно, что Марсали даже стало интересно: может, он знает что-то, чего не знает она?

Но времени на раздумья Патрик ей не оставил.

— Я приду за тобою через час, — сказал он. — Джинни поможет тебе одеться. — И, нагнувшись, щекотно поцеловал в нос.

— Ты собираешься идти к себе в таком виде? — улыбнулась Марсали, оглядев его с головы до пят.

— Нет, — проворчал он. — Помоги мне надеть рубашку и оберни меня этим чертовым пледом.

Она послушно принялась помогать, а Джинни тем временем протиснулась мимо нее в комнату и начала прибираться. Хирам стоял на пороге, недовольно поглядывая, как одевают его друга. Он, несомненно, думал, что лучше бы это поручили ему, но Марсали согласиться не могла. Помогать мужу — право и привилегия жены, а она уже ощущала себя женой. Законной женой. И скоро все об этом узнают.

И ее отец тоже… Если весь Бринэйр узнает о помолвке, то не пройдет и дня, как новость станет известна в Эберни. При этой мысли Марсали охватил озноб.

Пряча тревогу, она застегнула на талии Патрика широкий пояс и улыбнулась ему дрожащими губами.

— Все будет хорошо, любимая, — сказал он. Пора бы ей понять, что своих чувств от мужа она скрывать не умеет.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Да, знаю, — тихо ответил он. — И рассчитываю на это.

А потом ушел.

* * *

Патрик спускался по лестнице в зал. Хирам шел следом, бормоча что-то себе под нос.

— Ну а теперь чем ты недоволен? — бросил через плечо Патрик.

— Женщины, — проворчал Хирам. — Лучше держаться от них подальше. Я бы сам помог тебе с пледом.

Патрик рассмеялся:

— Прости, я предпочел более нежные руки.

Хирам опять начал бубнить, но Патрик слышал достаточно, чтобы понять суть.

Остановившись, он подождал, пока друг поравняется с ним.

— Джинни?

— Упрямая бабенка, — буркнул Хирам, топая по ступеням с такой силой, что Патрик порадовался, что они сработаны из прочного камня.

— Почему упрямая? — спросил он.

— Говорит, что муж ей ни к чему. — Хирам жалобно взглянул на друга. — Скажи, есть такие женщины, которым не нужны мужья?

— А у тебя есть кто-нибудь на примете? — осведомился Патрик.

Хирам что-то промычал.

— Не слышу, — сказал Патрик.

— Нет, — в конце концов ответил тот. Он спустился с последней ступени и пошел по коридору, размахивая руками в такт словам.

— Просто я подумал, что такая красотка, как она… Ну, что не годится ей быть одной.

Патрик нагнал его и пошел рядом.

— А ты что, пробовал приударить за ней?

Хирам выпрямился во весь свой богатырский рост и свысока возмущенно взглянул на него.

— Нет!

— Прямо боюсь спрашивать, как же это у вас речь зашла о женитьбе.

— Я просто сказал, что ей нужен мужчина, бравый парень вроде меня. — Он растерянно развел руками. — Но я ничего такого в виду не имел.

— А она что? — поинтересовался Патрик.

— Выгнала меня из кухни метлой, — безнадежно ответил Хирам.

Они уже стояли у двери в комнату отца.

— Как же тогда получилось, что к Марсали вы пришли вместе?

— Я не мог тебя разыскать, а входить одному в комнату к даме, по-моему, неприлично.

— И ты попросил Джинни помочь тебе?

— Ну да, — расплываясь в широчайшей улыбке, ответил Хирам.

Патрик не мог сдержать лукавой усмешки. Пожалуй, его большой и робкий друг был не так уж мало искушен в делах сердечных, как ему до сих пор казалось.

— На твоем месте я бы начал с цветов, — посоветовал он.

— С цветов?! — в ужасе переспросил Хирам.

— Да, с цветов.

Но они стояли у отцовской двери, и нужно было входить. У Патрика испортилось настроение.

— Тебя подождать? — предложил Хирам.

— Нет уж, — тихо фыркнул Патрик. — Не думаю, чтобы он стал в меня стрелять. Пока.

Хирам, казалось, был полон сомнений, но тем не менее молча повернулся и пошел обратно. Может быть, рвать цветы. Эта мысль немного развеселила Патрика, и он улыбнулся, подняв руку, чтобы постучать.

— Кто бы там ни был, убирайся к черту! — крикнул отец.

Будто не услышав этого рева, Патрик расправил плечи, открыл дверь и вошел. Отец, сгорбившись, сидел в кресле у потухшего камина с кубком в руках. На столике рядом стоял кувшин. Вино — об этом неопровержимо свидетельствовали красные, воспаленные глаза отца.