Марсали тут всем пришлась по нраву, это было ясно. Патрик уже знал, что именно с Марсали Сазерленды связывали заметное улучшение в еде и чистоту в замке. Как она это устроила, они не понимали, а видели только, что за какие-то несколько недель в Бринэйре стало уютней и веселей. Теперь на полу всегда лежали свежие циновки, посуда была всегда чистой, а на лице молодой хозяйки, Элизабет, сияла улыбка.

Сородичи искренне поздравляли Патрика и, как он заметил, намеренно не обращали внимания на угрюмое молчание его отца. Потом пили за счастье молодых, и за здоровье молодых, и еще за что-то, пока соленые шутки, тосты и приветствия не слились в сплошной гул.

К радости Патрика, у Марсали от всеобщей благожелательности светилось лицо. Но глаза нет-нет да и затуманивались тайной мыслью, а брови то и дело тревожно сдвигались. Он знал, что ее беспокоит: сразу после ужина ему предстояло уехать.

Конечно, хорошо было бы дождаться, пока вернется Алекс, но Патрик не хотел рисковать: Синклер мог ударить в любой момент, а ведь он обещал Гэвину держать в горах своих людей. Он выбрал из всего клана двадцать человек — самых надежных, приказал каждому в отдельности не надевать пледов клана и, едва отъехав от замка, повязать на правую руку черную ленту. Для пущей предосторожности — в клане могли быть шпионы, о которых он еще не знал, — Патрик распорядился, чтобы выбранные им люди выходили незаметно, по двое, по трое после ужина.

Сам он решил присоединиться к ним чуть позже, а сначала наедине проститься с Марсали.

Отец сидел сгорбившись, будто не слыша здравиц в честь сына, и упрямо смотрел в свой кубок. Пил он, пожалуй, меньше обычного и по временам остро и почти враждебно поглядывал то на Патрика, то на дочь, то на Марсали.

Вдруг Патрик заметил движение на дальнем конце стола, где сидел Хирам. Великан с грохотом отставил стул, встал и откашлялся. Поняв, что его друг собирается говорить, Патрик онемел от изумления. Никогда еще ему не случалось видеть, чтобы Хирам по своей воле оказывался в центре внимания.

С багровым от смущения лицом он посмотрел на маркиза и поднял кубок.

— За самую красивую девушку Шотландии и за самого верного мужчину, — провозгласил он. — За два отважных сердца.

Кубки поднялись, кулаки дружно ударили по столу.

— За два отважных сердца, — мощным эхом отозвались тридцать мужчин и пять женщин, сидящих за столами, и стоящие вдоль стен слуги.

Патрик не сводил глаз с отца, а тот сидел, точно окаменев. Грегор Сазерленд оглядел всех и остановил взор на старшем сыне и наследнике. Их взгляды скрестились, и зал затих. Затем маркиз Бринэйр медленно поднял кубок, no-прежнему сверля глазами Патрика.

— За два отважных сердца, — промолвил он, пригубил вино, осторожно, почти бесшумно отставил стул и, прихрамывая, пошел прочь из застывшего в потрясенном молчании зала.

Патрик, приподняв бровь, посмотрел на Хирама.

Хирам плюхнулся обратно на стул с таким шумом, что зал взорвался смехом — сперва нервным, но постепенно все более искренним, и теперь, казалось, воздух звенел от хохота.

* * *

Прощаясь с Патриком, Марсали старалась улыбаться, но тщетно: она была в ужасе, и он прекрасно это знал.

Сейчас на нем была темно-коричневая фуфайка, куртка поверх нее и темные штаны, плотно облегавшие ноги. В этом наряде он имел вид свирепый, угрожающий — и непреклонный.

Она все глядела в его лицо, такое родное, такое любимое… И не могла наглядеться. Как она будет жить, если не увидит его снова?

Марсали кинулась мужу на шею, отчаянно-крепко обняла его.

— Долго это не продлится, любимая, — говорил он, — день-другой. Ну, самое крайнее, три дня.

Он говорил спокойно и рассудительно, но — вот странно — от его бесстрашного спокойствия у Марсали по спине побежали мурашки. День или три! Сказал бы сразу, всю жизнь.

Патрик гладил ее по волосам, успокаивал, и вот наконец губы коснулись ее губ, завладели ими. Марсали припала к нему, чувствуя, как ее захлестывают волны любви и она тонет, погружается все глубже, глубже в трясину… ужаса. Она очень хотела быть смелой, но повязка на плече Патрика лучше всяких слов свидетельствовала, что и он уязвим, как прочие смертные.

Он оторвался от ее губ, и в ту же секунду из ее груди вырвался тоскливый стон.

— Патрик, пожалуйста, не уходи, — взмолилась она. — Ты еще не совсем здоров.

— Я должен, — мягко возразил Патрик. — Я все это затеял и должен быть там, чтобы довести дело до конца. — Он криво улыбнулся ей. — Хирам не допустит, чтобы со мною что-нибудь случилось, просто не посмеет, зная, что держать ответ придется перед тобою.

Марсали не приняла шутки и ничуть не успокоилась: последний раз, когда Патрика ранили, Хирам был с ним.

— Отец обещал позаботиться о тебе.

У Марсали от удивления широко раскрылись глаза.

— Он согласился?

— Он же хочет увидеть внука, — улыбнулся Патрик. Она покраснела.

— Даже если внук — наполовину Ганн?

— Да, — твердо ответил Патрик. — Даже если так.

— Лучше бы все-таки тебе не ездить, — сокрушенно вздохнула Марсали. — Не понимаю, почему нельзя послать на встречу с Гэвином одного Хирама.

Патрик укоризненно взглянул на нее.

— Девочка моя, я ведь дал Гэвину слово. Не могу я оставить его и тех, кто с ним, одних, без помощи. У Ган-нов нет ни стоящего оружия, ни опыта. — Глубокая вертикальная складка прорезала его лоб. — Алекс должен был уже вернуться, но, как видно, Руфусу не удалось встретиться с ним вовремя. А я ждать не могу. — Он взял Марсали за подбородок, вынуждая поднять голову. — Когда вернется Алекс, пусть скачет к хижине. Я оставлю там человека, который будет знать, где меня найти, и предупрежу Быстрого Гарри, не то он сначала подстрелит нежданного гостя, а потом уж будет думать, что и как.

Марсали кивнула, хотя еле сдерживалась, чтобы не закричать от душевной муки и животного страха. Он уходил — и она не могла ничего сказать, ничего не могла сделать, чтобы остановить его.

Но он почему-то не двигался с места. В его глазах она заметила знакомый блеск, и сама задрожала от желания раствориться в нем, растаять в жаре сильного тела. Патрик стоял, задумчиво гладя ее по щеке, и взгляд его медленно скользил по ее лицу.

Потом, будто вдруг решившись, он обнял ее обеими руками, тесно прижал к себе, поцеловал яростно и крепко, отстранился, взяв в ладони ее лицо и неотрывно глядя ей в глаза…

— Я люблю тебя, девочка моя, — выдохнул он. — Никогда не забывай об этом.

И, больше не оглядываясь, быстро вышел из комнаты.

С минуту Марсали, стоя на пороге, смотрела ему вслед, задыхаясь от переполнявших ее чувств, а затем разрыдалась, изливая в слезах страх и отчаяние, счастье и горе.

* * *

Ночь выдалась ясная, лунная. Патрик скакал к границе. Образ Марсали с глазами, полными непролившихся слез, и дрожащими губами свинцовой тяжестью давил ему на сердце. Как хотелось ему остаться с нею! Но ведь и уехать ему пришлось также ради нее. Ради их счастья и любви.

Сейчас он собирался нарушить свой обет никогда не поднимать оружие против шотландца, но горячо надеялся, что это будет в последний раз и близится конец вражде между кланами.

И Фостеру, надо надеяться, осталось недолго совершать насилие. Этот человек был в равной степени злобен и безумен, и он поклялся убить Патрика, мстя за тот страшный сабельный удар, едва не отделивший его голову от плеч. Патрик понимал, что Фостер не отступится, и покуда он жив, и сам Патрик, и все его близкие подвергаются смертельной опасности.

— Милорд?

Патрик обернулся к Хираму, который ехал бок о бок с ним:

— Разреши узнать, зачем ты опять называешь меня милордом? Что за вздор?

— У тебя вид свирепый. Милорды, они все такие.

— Ты тоже что-то недоволен.

— Наверно, старею, — вздохнул Хирам. — Представляешь, о чем я думаю? Хорошо бы иметь кусочек своей земли. Рехнуться можно, ей-богу.

— По-моему, кусочка земли тебе мало — надо что-то еще.

Хирам усмехнулся:

— Она сказала, чтобы я берег себя, — это после того, как пообещала изломать об меня метлу, если у милорда станет хоть на один синяк больше. Ты ведь не хочешь быть в ответе за мою безвременную кончину?

— Уж я постараюсь сохранить твою дубленую шкуру в целости, — кивнул Патрик.

— Кстати, о шкурах. Как там твое плечо?

— Вполне пристойно. Меч удержать смогу. — Патрик понимал, что Хирам спрашивает именно об этом. Боль — а она, увы, никуда не девалась — в счет не шла. Важно было, сможет ли он драться.

Тут несколько одетых во все темное Сазерлендов, выехавшие из Бринэйра раньше, почти бесшумно выступили из-за поворота и присоединились к Патрику и Хираму. В полном молчании скакали почти час, пока не встретили еще десятерых соплеменников. Теперь все были в сборе; пришпорив коней, они помчались через холмы к границе с Ганнами.

Алекс на взмыленном коне въехал в Бринэйр уже после полуночи. По пути он видел каких-то всадников, но пледов родного клана ни на ком из них не было, и ему поневоле пришлось возвращаться окольным путем. Он не мог подвергать себя риску быть взятым в плен Ганнами или Синклерами.

Он разбудил мальчишку-конюха; тот, позевывая, принял коня и поделился новостью о том, что Патрик уехал несколько часов назад, и Хирам тоже, и еще самое малое человек двенадцать. Огорченный такой неудачей, Алекс поплелся к Марсали.

Постучав, он долго ждал, пока Марсали откроет. Глаза у нее были красные и опухли, — значит, заснуть не могла и много плакала, подумал Алекс.

Она увидела его, широко раскрыла глаза и как-то неуверенно открыла дверь, чтобы впустить его; бегло оглядела, грязного и нечесаного, с головы до ног и наконец взглянула в лицо.

— У тебя новости для Патрика?

— Да, — кивнул Алекс. — Но конюх говорит, он уехал.

— Он взял людей, чтобы помочь Ганнам, если Синклер начнет атаку. Ему некогда было дожидаться тебя.

— Ах, дьявол, — пробормотал Алекс, но опомнился и поспешно извинился.

Марсали нетерпеливо взмахнула рукою, прерывая его запоздалое проявление учтивости.

— Патрик велел передать тебе, чтобы ты скакал к хижине, как только объявишься. Там тебя будет ждать человек от него. — Договорив, она с сомнением оглядела его снова. — Но у тебя такой усталый вид…

Алекс замотал головой.

— Мне бы только другого коня.

— Пожалуйста, — сжала она его плечо. — Расскажи мне, что ты узнал.

— Синклер затевает новый набег, — начал Алекс, — завтра на рассвете. На фермы Ганнов к северо-востоку от Килкрейга, рядом с нашей северной границей.

Он задумался, стоит ли говорить все, но затем продолжил:

— Руфус, друг Патрика, считает, что Маргарет может быть на острове, принадлежащем Синклеру.

— В Крейтоне? — задохнулась Марсали.

— Да, — с забившимся сердцем подтвердил Алекс. Все, кто был знаком с кланом Синклера, слышали о Крейтоне. Когда-то, в незапамятные времена, на песчаной косе, уходившей далеко в море, была построена крепость — неприступная с суши твердыня, но неприступность и погубила ее: волны слизали тонкую, укрепленную камнями полоску суши, соединявшую Крейтон с большой землей, и постепенно разрушали фундамент. Все в округе знали, что вот уже добрую сотню лет там никто не жил.

— Но ведь он заброшен! Эдвард говорил моему отцу, что море камня на камне не оставило от башни.

— Может, и так, — согласился Алекс, — но Синклер все же наведывается туда. Руфус утверждает, что он держит там женщин, которые ткут пледы. И их стережет охрана.

— Но Маргарет! — И Марсали помотала головою, точно желая избавиться от наваждения. — Зачем она ему живая?

— Не знаю, — вздохнул Алекс, — сам понять не могу. Но зачем бы еще Синклеру охранять всеми забытые развалины?

Марсали озабоченно наморщила лоб.

— Конечно, этого не может быть, — медленно проговорила она, — но все же, если предположить, что Марга-рет жива, как поведет себя Синклер, когда его план провалится? Что он сделает завтра, если его самого и его людей застигнут за грабежом и его замысел перестанет быть тайной для моего отца?

Алекс тут же понял, о чем она думает. Он побледнел, и неприятный холодок пробежал по его спине.

Марсали продолжала говорить все более возбужденно, звенящим от напряжения голосом:

— Алекс, если Эдвард поймет, что его замысел раскрыт и ему грозят суд и изгнание, он не захочет, чтобы Маргарет нашли — зачем ему сознаваться еще в одном преступлении? Алекс, ведь он убьет ее!

Руки Алекса сами собой сжались в кулаки. Он был готов на все, лишь бы вернуть Маргарет, — и ради нее самой, и еще потому, что именно из-за ее исчезновения начались их беды, едва не погубившие весь Бринэйр. Если только она действительно жива…

Но это «если» было, увы, почти невероятно.

Марсали, очевидно, думала иначе. Ее глаза вдруг заблестели, и она обеими руками схватила Алекса за руку.