Она раздвинула створки огромного шкафа, напоминающего дом. Внутри пахло лавандой и геранью – первое средство от моли. Когда ушел Егор Прохоров, Надя решила стать хорошей хозяйкой и вообще – не опускаться.

Шкаф был куплен в первые годы супружеской жизни на одной из распродаж, к которым питала слабость Надя. Цифра на ценнике была перечеркнута и заменена на новую, вдвое меньше прежней. Это на нее тогда так подействовало, что она немедленно купила это гигантское чудовище, ростом почти до потолка – без стремянки на верхние полки и не заглянешь...

А вот желтое платье из вискозы, светло-зеленый сарафан, розовые брючки до колена, со времен юности... Интересно, впору ли они?

Надя решила немедленно это проверить. Скинула с себя ночную рубашку и влезла в брюки. Как раз! И цвет вполне актуальный для летнего отдыха в Подмосковье... Если бы у них с Прохоровым были дети, она бы точно поправилась. Но детей они не успели завести. Хотели, но не успели... Впрочем, оно и к лучшему.

Вот темно-вишневое открытое платье... Надя уж и забыла про его существование. Защищала когда-то в нем диплом. «Весьма нескромно, деточка...» – ласково сказала ей тогда старенькая профессорша, курировавшая ее работу. Но ничего, обошлось, диплом сдала на «отлично». Наверное, платье тоже следует взять с собой. Для этих... для вечеров.

Надя немедленно натянула платье для себя.

Из большого зеркала на нее смотрела молодая женщина с сонным бледным лицом и растрепанными рыжевато-каштановыми волосами чуть ниже плеч. Ничего особенного. Не толстая – ну и на том спасибо...

Надя повернулась, повела обнаженными руками, словно танцуя менуэт, затем приблизила лицо к зеркалу. Глаза светло-карие, с золотистыми искорками. Веселые глаза, несмотря ни на что. И морщин нет. О, она еще совсем ничего... И вишневый цвет как идет!

Эта мысль еще больше подбодрила Надю. Кажется, где-то лежит брючный костюм такого же оттенка...

Она притащила стремянку и, придерживая платье за подол, полезла вверх. На верхних полках лежало какое-то старье. Где же костюм?

Надя обнаружила свитер Егора и швырнула с досадой вниз. Выбросить!

Под свитером обнаружился сложенный листок бумаги.

Не особо задумываясь, Надя развернула его – и опять ей стало не по себе от знакомой размашистой вязи. Почерк Егора:

«...все было ошибкой, все! Мы разные люди, у нас разные желания, и мы никогда не сможем понять друг друга. Мы чужие, чужие с самого начала, и даже чудо не помогло бы нам быть вместе. Я хочу сказать тебе, что все кончено – не стоит растягивать эту комедию, эту игру в любовь, эту имитацию страсти. Лу-лу! Обойдемся без лишних слов, закончим спектакль...»

Надя покачнулась и едва не упала, в последний момент схватившись за верхнюю перекладину стремянки. Прошло уже много времени с тех пор, как от нее ушел Егор Прохоров, но сердце каждый раз болезненно отзывалось на любое напоминание о прошлом...

– Зануда! – с яростью произнесла Надя и разорвала письмо на мелкие клочки. Подбросила их к потолку. Они медленно посыпались вниз, кружась в воздушном водовороте, и утреннее солнце бликовало на белой гладкой бумаге.

Обрывки письма упали на пол и остались лежать на нем причудливым узором.

– Комедия, имитация страсти, игра в любовь... Слова-то какие подобрал! – бормотала она, спускаясь вниз. – Значит, все семь лет, что мы жили вместе, для тебя были просто спектаклем, да?

Надя притащила швабру и принялась мести обрывки в сторону коридора. Ее трясло от ненависти. Оставил ли это письмо Егор специально, чтобы она нашла его в самый неподходящий момент, или просто забыл его на полке в шкафу? «А почему Лу-лу? – вдруг подумала она, опершись на швабру. – Зачем он назвал... то есть обозвал меня Лу-лу? Какая же я Лу-лу? Лулу... Что-то французское, манерное есть в этом прозвище... Может, он хотел намекнуть на мою неискренность и неестественность, которые находил во мне? К Зине Трубецкой часто обращаются – Зизи. Нет, в письме было именно «Лу-лу» – через дефис, а не Лулу... Лу-лу, ля-ля, ла-ла! Тили-тили, трали-вали... Нет, «лу-лу» – не имя и не прозвище, а какой-то звуковой мусор, как сказала бы моя бывшая профессорша. Да с чего я взяла, что это обращение? И вообще, почему я об этом думаю?!»

Надя в очередной раз дала себе слово не думать о Егоре.

Солнце светило в окна так ласково, так многообещающе, что она решила – надо влюбиться в кого-нибудь. Это поможет ей выбросить прошлое из головы. Вот окажется она в санатории – молодая, красивая, умная, – и все мужчины падут перед ней ниц...

* * *

– Почему ты решила ехать со мной? – спросила Лиля. Она сидела за рулем и не отрывала глаз от дороги.

– Раиса меня бы замучила, – призналась Надя. – Болтала бы, не замолкая, о Колесове, а у меня и так голова болит. Не спала опять полночи, переводила... С тобой ехать гораздо приятнее.

– Да, я тебя понимаю, – кивнула Лиля. – Райка у меня тоже в печенках сидит. Как бы не испортила нам весь отдых...

Они выехали за МКАД и теперь мчались по широкому ровному шоссе – мимо мелькали леса и дачные поселки.

– Лилька, не перестаю удивляться, какая ты красивая! – с восхищением сказала Надя, любуясь подругой. – У тебя такие глаза... Небесная лазурь! Если бы я не знала тебя сто лет, я бы решила, что ты пользуешься контактными линзами...

Лиля польщенно засмеялась.

Она и вправду была сегодня особенно хороша, в этом новом платье с рисунком из васильков – квинтэссенция простоты и изящества. «Зинка умрет от зависти», – сказала Лиля себе, когда покупала это платье в одном из центральных универмагов.

– Знаешь, к нам, может быть, Зина Трубецкая на денек заедет, – сообщила Лиля, уверенно держа руль. – Ну, не сегодня, не завтра – а так, когда получится...

– Зачем?

– Я думаю, ей любопытно, как мы будем проводить время, – засмеялась Лиля.

– Так оставалась бы с нами подольше...

– Подольше она не может – у нее ремонт.

Надя хотела спросить – правда ли, что Зина Трубецкая совершенно лысая, но потом решила, что ее вопрос прозвучит глупо. В самом деле, не стоило озвучивать Райкины сплетни!

Они ехали долго – солнце уже приближалось к зениту. Наконец за одним из поворотов появился указатель со стрелкой «Хрустальные ключи» – 400 метров».

– Ого! – обрадовалась Надя. – Вот и добрались.

– И что за ключи у них там такие... – с любопытством и недоверием пробормотала Лиля. – Ладно, будем надеяться, что Кариночка отправила нас в хорошее место. Кариночка – это та знакомая из турагентства...

У ворот солидный охранник проверил их фамилии по списку.

– Добро пожаловать, дамы, прямо и налево – там машину свою можете оставить...

За воротами, на территории санатория, было так хорошо, что Надя запрыгала от радости на сиденье:

– Лилька, красотища! Мне тут нравится!

– Ты погоди, Надь, мы еще не вникли...

На стоянке их ждал приятный сюрприз. Альбина и Рая. Прибыли немного раньше...

– Девчонки! – завизжала Рая, едва не бросаясь под колеса Лилиной машины. – Приехали-и!

– Райка, сумасшедшая... – вовремя перехватила ее Альбина.

Поцелуи, охи, ахи, объятия, беспорядочный обмен впечатлениями...

Они уже пошли к центральному корпусу, где была администрация, как Альбина вдруг остановила их:

– Нет, вы только посмотрите на нашу Лильку! Разве вы не заметили?

– Что? Что?

– Машина у нее голубая – это раз, платьице – тоже... Лилька, признавайся, ты все вещи под цвет глаз выбираешь?

– Я давно заметила! – засмеялась Надя.

– А Райка у нас сегодня тоже красавица...

На Рае были короткие трикотажные брючки и оранжевый топик, демонстрирующие щедрые формы их обладательницы.

У каждой был отдельный номер – четыре двери подряд.

– Ненужная роскошь... – пробормотала Альбина, гремя в просторном коридоре ключом с массивным брелоком. – Мы могли бы и парами поселиться.

– Кто с кем? – с усмешкой спросила Лиля. – Мы бы передрались, пока решали. Я знаю, например, что Райка храпит. Кто бы с ней согласился жить?

– Я храплю?! – возмутилась та, высунув голову обратно в коридор. – Гнусная ложь! А после тебя, Лилька, в комнату войти невозможно!

– Это почему же? – опешила Лиля, нежное и возвышенное существо.

– Да ты весь воздух испортишь своими духами-одеколонами!

– Девочки, прекратите, – остановила их Альбина. – Я сказала глупость...

– Встретимся через час, в столовой! И помните – мы не должны связывать друг друга, мы совершенно свободны...

«Как хорошо... – опять восхитилась Надя, оказавшись в своем номере. – Нет, мне здесь определенно нравится!»

Однокомнатный номер был чистым и просторным. Все блестело и переливалось в солнечных лучах – деревянный паркет, деревянная, покрытая лаком мебель, хромированные завитушки светильников, застекленная репродукция на стене...

Надя отодвинула легкую прозрачную занавеску – там был балкон.

Она открыла его – все тот же свежий, с незнакомым ароматом ветер, который она ощутила еще на стоянке, но который не успела пока распробовать, плеснул ей в лицо. Совсем не такой, как в центре Москвы...

Под окнами росли деревья, а дальше, в дымном золотом мареве, был виден изгиб реки. «Прохоров... – грустно подумала Надя, вспомнив о своем бывшем супруге – вопреки всем своим клятвам и зарокам. – Что же ты наделал... Представляешь, как нам было бы хорошо здесь вдвоем?» Она еще не отучилась от привычки представлять всегда и везде своего бывшего супруга рядом с собой.

Надя переоделась – в те самые розовые брючки и белую майку, открывавшую руки и плечи. Хотела уже идти к какой-нибудь из подруг, но потом вспомнила – они совершенно свободны, они не должны друг другу мешать... Надя легла поверх покрывала на широкую кровать – на минутку, передохнуть.

Сон неожиданно сомкнул ей веки.

«Я здесь – ты угадала», – сказал Прохоров. Он появился неожиданно, из-за балконной двери. Сел на край кровати и погладил ее по босой ноге. Надя удивилась его появлению, но не очень. Ведь на самом деле она ждала чего-то подобного все это время. «Каким образом?» – все-таки для вида спросила она. «Ты подумала обо мне – и я пришел».

И она – та Надя, что плавала сейчас в золотом летнем сне, – подумала: хорошо, что он здесь. Может быть, все то, что произошло с ними раньше, исчезло и они снова вместе. Она его не выгоняла («Все кончено, Прохоров! Никогда не прощу! Убирайся!..»), а он не уходил никуда со злым, бледным, сумасшедшим лицом («Ну хотя бы поговорить ты со мной можешь, Надя?!»).

«Разве ты не разлюбил меня?» – спросила она. «Глупости какие! – сердито произнес он. – Ты же знаешь, Надька, я всегда любил только тебя!»

«Наверное, мне действительно приснилось, что мы развелись», – подумала она во сне.

У него были темно-русые, коротко стриженные волосы, нос с маленькой горбинкой (она называла ее французистой и считала очень пикантной), серые глаза – ну да, это он, Егор Прохоров. «Что ты меня разглядываешь? – удивленно спросил он. – Давно, что ли, не видела?» – «Давно, – сказала она. – Давно, Прохоров, очень давно!..»

А потом зазвонил будильник.

Надя села на кровати, огляделась по сторонам – никого. На тумбочке заливался сотовый.

– Але...

– Шелестова, ты спишь, что ли? – изумленно спросила Лиля. – Мы уже в столовой, полчаса тебя ждем... Немедленно спускайся, соня!

– Да... сейчас.

Надя влезла в босоножки, заперла дверь и поскакала вниз по лестнице. Столкнулась с каким-то мужчиной у перил, не глядя, отпихнула от себя.

– Осторожней, девушка! – В голосе не было гнева, лишь удивление.

Столовая располагалась в огромном зале с мраморными колоннами, увитыми искусственным плющом. Ослепительно-белые скатерти...

Лиля, Рая и Альбина сидели возле раскрытого окна, занавеска трепетала над их головами.

– Ну вот, наконец-то...

– Явилась, не запылилась!

– Девочки, посмотрите – у нее даже подушка на щеке отпечаталась!

Альбина похлопала ладонью по стулу рядом с собой.

– Иди ко мне поближе...

– А что у нас на первое? О, мясная солянка... – обрадовалась Надя.

– Это убийство, – кисло произнесла Рая, отпивая ягодный морс из стакана. – Первое, второе, третье... Да, и еще закуска! Вот, Надя, буженинка – твоя порция...

– И булочки – свежайшие, с маслом, – напомнила Альбина.

– Так чем же ты недовольна? – удивилась Надя, искоса посмотрев на Раю.

– Как – чем? – закудахтала та. – Странный вопрос к человеку, который сидит на диете...

– Так не ешь все подряд! – хихикнула Лиля.

– Я не могу! Уплочено же...

Рая произнесла это слово именно так, с неподражаемой интонацией. Все засмеялись. Рая работала бухгалтером в магазине, торгующем строительными материалами.

Альбина тоже переоделась – на ней был очередной костюм нейтральной расцветки, на ручке стула висела новая сумочка – холщовая, с плетеными ручками.