Джоанна с удивлявшем ее саму нетерпением ждала каждого посещения Гая и с каждым днем узнавала о нем все больше и больше. Им было хорошо вместе. Как хорошим друзьям, уточняла эту мысль Джоанна, однако вынуждена была признать и наличие чисто физической реакции – при появлении Гривза в ней будто что-то вспыхивало, как при ударе кремня о кресало.

В первые две недели в этом плане было легче. Она была ужасна слаба и практически ничего не могла делать без посторонней помощи. Все чувства тогда затмевала благодарность к окружающим за их заботу и внимание. Но по мере того, как возвращались силы, а с ними и все остальное, Джоанна поняла, что в ней ничего не изменилось. И вместе с тем изменилось все.

Ее, как и раньше, нестерпимо тянуло к лорду. Это похожее на боль томление стало таким постоянным, что она начала привыкать к нему. Так привыкают к изводящему больному зубу. Вот только зуб, если боль станет невыносимой, можно удалить, а как быть с сердцем, которым завладел Гай де Саллисс?

Как она могла позволить лорду стать неотъемлемой частью ее существования? Когда он сумел прокрасться сквозь все защитные укрепления и захватить в плен ее сердце? Ведь Джоанна всегда была настороже. Интересно, в какой момент она не смогла распознать опасности? Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Каким-то образом ее жизнь переплелась с жизнью Гривза, жизнью его ребенка и с жизнями слуг, причем настолько сильно, что уже казалось, будто по-другому и быть не могло. Но у нее есть вилла, куда она может вернуться в любой момент. Не исключено, что настала пора подумать об этом более серьезно.

Джоанна опустила голову, прижав ладони к лицу, как привыкла делать в последние дни, когда ей было ужасно плохо. Однако сейчас голова была ясной, и эта поза просто помогала сосредоточиться.

Что ж, Майлз выздоровел, и его состояние более не может быть предлогом для того, чтобы оставаться здесь. О да, Гай, конечно, не будет торопить события. Он испытывает сильное чувство вины, считая, что она заболела из-за него. Отсюда и такая чрезмерная внимательность по отношению к ней. Кстати, эти его абсурдные незаслуженные самообвинения мешают и ей. Глядя, как он старается, просто невозможно отправить его заниматься более важными делами.

Очевидно, однако, что это чувство вины ослабнет, а затем и вовсе исчезнет, как уже происходит с его чувством вины за то, что произошло с Майлзом. Это естественно. То, что было, слава богу, больше никогда не повторится. Они очень привязались друг к другу за последнее время. Так, собственно, и должно быть у отца с сыном. Наблюдая за ними, когда они вместе, Джоанна испытывала настоящую радость. Майлз обрел любовь к отцу, а Гай наконец обрел сына. Но это означает и то, что она им больше не нужна, а значит, Гай рано или поздно исчезнет из ее жизни.

Зная его теперь достаточно хорошо, Джоанна не сомневалась, что это произойдет не резко, постепенно. Гривз начнет незаметно отстраняться от нее, станет, как и раньше, больше времени проводить с друзьями, охотиться, заниматься своими делами, то есть, в принципе, вернется к обычной для него жизни. А она продолжит присматривать за Майлзом, который, как бы сильно она его ни любила, был и останется не ее ребенком. Будет одновременно исполнять роли гувернантки, помощницы домоправительницы и зажившейся гостьи, довольствуясь крохами внимания, которые время от времени ей соизволит бросить Гай.

Джоанна с силой потерла глаза, не позволяя себе заплакать. Так жить она не сможет. Просто не сможет, и все. Гордость и чувство собственного достоинства не позволят. Значит, ничего иного не остается, как начать новую жизнь, вернувшись в Италию, которая, собственно, и является для нее самым родным местом. В конце концов, она уже почти шесть месяцев не рисовала по-настоящему.

Да, она должна поступить именно так. Решение было принято, хотя сердце при этом болезненно сжалось. Как только море после зимы станет достаточно спокойным для безопасного путешествия, она немедленно забронирует место на каком-нибудь судне, отправляющемся в Италию. А до отъезда постарается сама отдалиться от Гая. Только это позволит им обоим сохранить достоинство при расставании. Ни малейшего раздражения, никаких слез, ни одного упрека.

– Это бунт?

Она резко вскинула голову, оборачиваясь на голос. На пороге стоял Гай, оперевшись рукой о дверь и весело сверкая темными глазами.

– Гай… Я не ожидала, что ты придешь, – пролепетала Джоанна, чувствуя, как сердце медленно падает куда-то вниз. «Не сейчас, прошу тебя, Боже, не сейчас, когда я только что приняла окончательное решение».

– Надеюсь на это, – сказал он, проходя в комнату. – Ведь, судя по твоему виду, ты готовишься выбросить посетителя за борт и бросать вслед камни, чтобы он наверняка утонул.

Джоанна, не особо стараясь, изобразила улыбку.

– Извини. У меня сейчас не самое лучшее настроение.

– О, полагаю, я могу справиться с этой проблемой. Как насчет того, чтобы проковылять со мной вниз? Спрашиваю так только потому, что твоя гордость, как мне известно, не позволит, чтобы я нес тебя далее чем до дивана. Конечно, в том случае, когда у тебя есть выбор.

Намек был понятен. Ведь все то время, пока она была слишком слаба, чтобы ходить, Гай поднимал ее с кровати и относил на стоящий в детской диван, чтобы Уэнди и Шелли могли прибраться и проветрить ее комнату. О, если бы он знал истинную причину нынешних возражений против такой транспортировки. Пожалуй, он ее действительно отбросил бы как слишком горячий кусок пирога.

– Я пойду сама, спасибо, – ответила она. – Рада сообщить, что силы ко мне возвращаются. Я стараюсь постоянно маршировать в своей клетке, чтобы привести в нормальную форму мышцы.

– Звучит как рассказ льва из зоопарка, требующего предоставить ему свободу на том основании, что за время, прошедшее после пленения и связанных с ним издевательств, он стал чувствовать себя лучше и готов вернуться к прежней жизни.

– Я не буду кусаться, обещаю, – сказала Джоанна, умиротворенно улыбаясь. Какой бы усталой она ни была, Гаю всегда удается ее развеселить. – А раньше разве кусалась?

– Да, и довольно злобно, когда срабатывал твой инстинкт защитницы. Если развить тему зоопарка, Майлз для тебя – как львенок, а Лидия – львица-сестра. Отсюда агрессивная настороженность по отношению к льву-самцу, который решил вмешаться в ваши дела или, упаси боже, не исполняет своих обязанностей. Впрочем, надо признать, что некоторые укусы были вполне заслуженными. – Он набросил шаль ей на плечи и протянул руку. – Идем?

Джоанна ухватилась за нее, но постаралась встать самостоятельно.

– И куда мы пойдем? – спросила она. Неожиданное освобождение вызывало приятное волнение.

– А-а… – загадочно произнес Гривз. – Потерпи немного и узнаешь. Думаю, что легче всего из детского крыла нам будет спуститься по задней лестнице. Это избавит тебя от теплых шумных встреч и приветствий, и что еще важнее, это самый короткий путь, правда, не самый приятный в плане эстетики. Не возражаешь?

Джоанна покачала головой.

– Я же сказала, что чувствую себя совершенно нормально. Этого ужасного доктора надо бы самого заставить месяц пролежать в постели и посмотреть, как ему это понравится.

– Уверяю тебя, что он сразу стал бы царапаться и брыкаться. Доктора не знают, каково выполнять их рекомендации. Лично я окончательно решил, что тоже не буду их слушать. Ты достаточно насиделась в заточении.

Они прошли к задней винтовой лестнице, которой Джоанна никогда не пользовалась по причине крутизны. Трудно было поверить, что нашелся архитектор, придумавший для детей столь вероломное сооружение, свалиться с которого и сломать себе шею маленькому человечку ничего не стоило. Джоанна могла бы поспорить, что именно эту лестницу использовала миссис Лоппит, выводя Майлза на принудительные прогулки.

– Извини, – сказал Гай, неожиданно наклоняясь и беря ее на руки. – Опасная территория. Я на всю жизнь запомнил, как самым ужасным образом полетел отсюда вниз, когда мне было семь лет. Еще повезло, что я отделался только сломанной рукой.

– Ты прямо читаешь мои мысли, – ответила Джоанна, обхватывая руками его шею и крепко прижимаясь. – Я как раз думала о том, как страшно и трудно передвигаться по такой лестнице ребенку.

– Ты права. Однако должен напомнить тебе, что эта часть дома строилась вовсе не для детей. То, что осталось здесь от оригинальной конструкции, было некогда цистерцианским аббатством. В елизаветинские времена родоначальник нашего семейства купил его и почти полностью перестроил.

Джоанна кивнула. Она старалась быть внимательной, но ей было вовсе не до глубоких размышлений об архитектуре. Она вдыхала будоражащий аромат Гая, наслаждалась ощущением силы его рук и сладостью, которую дарили их объятия.

– А часовня? – спросила Джоанна, только чтобы показать интерес к теме.

– О, она и будка привратника у ворот сохранились в первозданном виде с четырнадцатого века, – сказал Гай, вступая на нижнюю ступеньку предательски изгибающейся лестницы и толкая одной рукой входную дверь. – После приобретения этой усадьбы представители семейства де Саллиссов лет двести им фактически не занимались, но затем принялись активно сдувать пыль веков, и в итоге неперестроенным в доме осталось только это крыло. Так что его можно добавить в список оригинальных построек к домику привратника и часовне. Кстати, в часовне ты можешь посмотреть, каким был знаменитый родоначальник семейства де Саллиссов. Над захороненными там его останками стоит памятник. Честно говоря, судя по статуе, он был весьма чопорным и самодовольным человеком.

Гай осторожно поставил Джоанну на ноги, и она призналась себе, что это ее огорчило. Продолжить прогулку прежним способом было бы куда приятнее.

– Идем, – сказал Гривз, взяв ее под руку, – уже совсем близко.

Джоанна глубоко вдохнула свежий воздух, необыкновенно вкусный.

– О, будь благословенна свобода! – радостно произнесла она.

– Я и не догадывался, что ты ощущала себя до такой степени связанной по рукам и ногам, – несколько удивленно произнес Гай. – Мы с Майлзом плохо развлекали тебя?

– Вы развлекали меня великолепно, лучше некуда, и я очень благодарна вам за то, что вы сделали для меня, – сказала Джоанна, любуясь клумбой с желтыми первоцветами. – Но это не то же самое, что иметь возможность выходить и приходить, когда захочется.

– Согласен, – ответил Гай, – это разные вещи. И то, что ты сумела перенести все это, характеризует тебя как очень мужественного человека.

Джоанна не успела ответить, поскольку в этот момент они свернули за угол и все ее внимание было приковано к тому, что она увидела. В центре сада стоял мольберт с закрепленным чистым холстом. Рядом находился столик, заваленный красками, кистями и прочими требующимися живописцу приспособлениями и инструментами.

Возле этого богатства, размахивая руками, скакал Майлз с сияющими от радостного возбуждения глазами.

– Нравится тебе наш сюрприз, Джоджо? – спросил он, бросаясь к ней.

Будучи не в силах что-либо сказать, она просто кивнула, затем посмотрела на Гая и поднесла предательски подрагивающую руку ко рту. Нельзя плакать. Она не расплачется сейчас!

– Нравится тебе наш сюрприз, Джоджо? – мягко повторил вопрос Гай, улыбаясь кончиками губ.

– Да, – сумела она сказать сдавленными голосом, – очень нравится. Я… Я даже не знаю, как благодарить тебя.

– Отблагодаришь меня, изобразив на этом холсте свое самое сокровенное желание, – ответил он, кладя руку на ее запястье.

Самое сокровенное желание… О, как после этого найти силы, чтобы уехать от него?

Усилием воли преодолев охватившее ее оцепенение, Джоанна опустилась на одно колено перед Майлзом.

– Спасибо тебе, малыш. Ты и твой папа очень-очень сердечные и заботливые люди.

Она поцеловала мальчика в щеку и погладила по согретым солнечным теплом волосам, таким же шелковистым, как у отца. Свою шапочку Майлз, как и обычно, потерял где-то по дороге.

Он обнял ее ручкой за шею и склонился к самому уху.

– Папа сказал, что ты, возможно, заплачешь, – прошептал он.

Джоанна рассмеялась, стараясь тайком смахнуть слезы до того, как их заметят Майлз и Гай.

– Почему же я должна плакать в такой счастливый для меня день? – спросила она, щекоча Майлза.

Он посмотрел на нее подозрительно.

– Уверена, что не будешь? – уточнил мальчик, поднося палец к уголку ее глаза.

– Абсолютно, – заверила Джоанна, встав и взяв Майлза за руку. Затем подняла глаза на Гая. – Может, погуляем немного?

Задавая этот вопрос, она подумала, что надо написать Банч и сообщить ей о своих планах, причем сделать это следует как можно скорее, пока она окончательно во всем не запуталась.

18

Вечером они втроем обедали в детской, что уже вошло у них в привычку. Одним из первых это заметил Эмиль. Он же настоял, чтобы к столу помимо легкой пищи, которую готовила его жена для Майлза, подавали и калорийные блюда, тем более что исхудавшая за время болезни Джоанна наконец отдала должное его жирным соусам.