В глазах Гая появилось искреннее удивление.

– Ты, наверное, шутишь. Получается, что Лидия позаимствовала объяснение своего семнадцатимесячного отсутствия из второсортного романа?

– По крайней мере, об этом стоит подумать, Гай. Где еще она могла позаимствовать такой душещипательный и глупый сюжет? Я начинаю думать, что и мысль скомпрометировать меня, подослав Генри, она тоже позаимствовала в одной из своих книжек.

– Значит… – медленно произнес Гривз, в задумчивости теребя пальцами нижнюю губу, – значит, я был прав. Все, что она говорила мне с самой первой минуты своего появления, было не более чем нагромождением бессовестной выдумки и лжи, – добавил он и с явным интересом посмотрел на Джоанну. – А как ты думаешь, то, что она была все это время во Франции, может быть правдой?

Джоанна с сомнением покачала головой.

– Не знаю. Если она почерпнула идею побега из выдуманных историй, то из них же должна была понять, что укрыться следует достаточно далеко, где бы ее никто не мог узнать. Но ехать во Францию? Думаю, что Лидия не столь смела, чтобы решиться на такое без чьей-то поддержки.

– Лидия вообще ничего не делает самостоятельно. Даже чтобы одеться, ей требуется помощь, – заметил Гай. – Тебе это известно так же, как и мне. Если бы я не знал ее так хорошо, я бы подумал, что она убежала с любовником. Но нам хорошо известно, как Лидия относится к реальной стороне любовных отношений.

– И коль скоро это так, мы опять возвращаемся к изначальному вопросу: что же с ней могло произойти? Может быть, она действительно потеряла память в результате шока и ее взяли к себе какие-то добрые люди? А Лидия решила приукрасить свою историю, чтобы она звучала более драматично и героически. Как ты думаешь?

Гай почесал затылок.

– Она не назвала ни имен людей, с которыми встречалась, ни названия местности, где жила, ссылаясь, что забыла их, как и все остальное. Поэтому я даже не представляю, откуда следует начинать поиски правды. К тому же не исключено, что за ее появлением кроются другие еще более неприятные вещи. От Лидии всего можно ожидать.

– Гай, – тихо сказала Джоанна, – кажется, ты говорил мне, что Рэн во время войны занимался секретной деятельностью в интересах правительства, выявлением заговоров, шпионов и тому подобными вещами?

Глаза Гая понимающе блеснули.

– Он был с этим связан. Да… Думаю, стоит написать ему короткую записку с просьбой приехать и проконсультировать меня. Спасибо тебе, Джоанна, за эту идею. Ты у меня просто умница. А я со всеми своими знаниями и опытом об этом почему-то не догадался.

– Ты пережил ужасный шок, – спокойно сказала Джоанна.

– О, Джо… – Он обнял ее, притянул ближе и прижал так сильно, будто рассчитывал таким образом защитить их обоих от неожиданно обрушившейся беды. – Любимая моя, обожаемая. Мне так жаль, так жаль… – Его голос дрогнул. – Я чувствую себя будто в страшном сне, который должен закончиться и тогда все станет по-прежнему. Но кошмар заключается в том, что я знаю: если проснусь – по-прежнему уже не будет.

– Я понимаю, – сказала Джоанна, осторожно освобождаясь из его объятий и отходя в сторону. При этом у нее было такое ощущение, что с каждым шагом откалывается частица ее души. – Нам необходимо очень хорошо подумать, что делать дальше. Лидия права в том, что мне здесь нельзя больше оставаться.

Гай закрыл лицо руками.

– Это сумасшествие какое-то, – произнес он. – Это полное безумие!

Джоанна была с ним более чем согласна, но она точно знала и то, что с этого момента все должно измениться. Гай женат, и его законная жена вернулась. Она опустила голову, размышляя о том, где взять силы, чтобы сделать то, что она должна сделать.

– Думаю, мне лучше вернуться в Италию, – произнесла Джоанна, и каждое слово отозвалось в ее сердце как удар ножа.

– В Италию? – Гай подошел к ней, нежно взял за плечи и приподнял пальцами подбородок так, чтобы видеть ее глаза. – Уверен, что можно найти другое решение, любимая моя. Видит Бог, ты нужна мне, еще больше ты нужна Майлзу, чтобы помочь ему пережить эту катастрофу. Как ты думаешь, что случится с Майлзом, если ты вдруг исчезнешь из его жизни, препоручив его вниманию странной матери?

– Не знаю, – прошептала она. – Я не знаю, Гай. Но я точно знаю, что не могу остаться в этом доме. Для меня невыносима сама мысль, что я постоянно буду видеть тебя, но не смогу прикоснуться к тебе, поцеловать, даже посмеяться вместе с тобой. Мы никогда не сможем вести себя так, как раньше.

Джоанна закрыла лицо ладонями, стараясь скрыть брызнувшие из глаз слезы, однако уже через мгновение они ручейками потекли по щекам.

– Джо, о моя Джо, не плачь. Пожалуйста, не плачь! – воскликнул Гай голосом, выдававшим сдавившую его сердце боль. – Я не могу вынести то, что тебе нанесена такая рана, что рана нанесена тебе из-за меня.

– Ты ни в чем не виноват, – сказала Джоанна, с трудом проглатывая забивший горло комок. – И больно тебе так же, как мне. Самое страшное то, что я не могу смягчить эту боль, я не могу помочь ни тебе, ни себе. Что случилось, то случилось, Гай, и мы не в силах ничего изменить. Нам придется научиться жить с этим.

Она посмотрела Гаю в лицо и увидела, как его искажает гримаса боли. Он опустился в свое кресло, положил руки на стол и уронил на них голову.

– Можно ли научиться жить, заставив сердце перестать биться?

Джоанне показалось, что кто-то пронзил ее острой иглой.

– Не надо. Пожалуйста, не надо, – простонала Джоанна и изо всех сил прижала руки к бокам, чтобы не потянуться к Гаю и не взъершить его густые, темные, слегка вьющиеся волосы. Именно этого ей нестерпимо хотелось сейчас. А потом положить бы голову ему на плечо, уткнувшись носом в шею, и вдыхать исходящий от него терпкий освежающий аромат – такой знакомый и родной и такой уже для нее недоступный.

Джоанна теперь не должна прикасаться к нему, она лишена права любить его. Она даже не заметила, как ноги сами собой подвели ее к креслу напротив письменного стола – креслу, в котором она провела столько счастливых часов и которое теперь стало чужим. Она почти упала на мягкое сиденье и замерла, чувствуя себя совершенно разбитой и опустошенной.

– Но если не в Италию, то куда? – спросила Джоанна.

Гай поднял голову и посмотрел на нее, явно не понимая, о чем она спрашивает. Его сделавшиеся совсем темными глаза были полны слез.

– Что? – переспросил он.

– Куда я могу переехать, чтобы быть рядом с Майлзом и в то же время достаточно далеко, чтобы не пересекаться с тобой?

– Зачем? Ради всего святого, Джоанна не отталкивай меня окончательно. В этом нет необходимости.

– Нет-нет, есть! – возразила она, сердясь на себя, что не может объяснить, и стараясь подобрать нужные слова. – Я не смогу видеться с тобой и никак не проявлять свою любовь. Я не сумею лгать, не сумею притворяться, даже если захочу. Мы… Ты и я не должны больше приближаться друг к другу. Неужели ты сам этого не понимаешь?

Гривз несколько долгих мгновений молча смотрел на нее, и смешавшиеся в этом взгляде боль и любовь придали ему такую силу, что он проникал в самую душу. Джоанна физически ощущала этот взгляд, будто Гай с его помощью прикасался к ней. Она с силой прикусила губы, чтобы не разрыдаться.

– Джоанна, – произнес он чуть слышно, но очень четко, – я сделаю все, о чем ты попросишь меня, за исключением одного. Я могу пересилить себя и позволить тебе уехать, хотя один Бог знает, чего мне это будет стоить, но я не смогу вырвать тебя из своего сердца. Ты – источник моих жизненных сил. Поэтому не проси не любить тебя. Выполнить эту просьбу я не в состоянии.

Джоанна наклонилась к нему и прижала дрожащие пальцы к его губам.

– Не говори больше ничего… Пожалуйста! – взмолилась она. – Мы не должны говорить друг другу подобные вещи. Больше никогда… Наверное, самый лучший вариант – нам больше не видеться, по крайней мере какое-то время.

Гай пристально посмотрел на нее. Его лицо было мрачным, уголки губ нервно подергивались.

– Тогда послушай, что я скажу тебе напоследок, – прошептал он. – Я всегда буду любить тебя.

– И я тебя, – с трудом, как бы против своей воли произнесла она. – Мне надо идти. Я обещала Майлзу прийти к нему. Правда, ума не приложу, что ему сказать о том, как я буду жить дальше.

– Скажи, что на какое-то время переезжаешь во вдовий дом, – предложил Гай, уставившись на свои руки. – Скажи, что, как и раньше, будешь каждый день кататься с ним на лошадях, что не бросаешь его, что Маргарет будет приводить его к тебе. Вдовий дом совсем близко, не более мили, и до него не трудно дойти пешком. Что касается меня, я буду сохранять дистанцию, если это, по-твоему, так нужно. Обещаю.

Джоанна с силой сжала пальцами виски. Вдовий домик? Совсем близко… И так далеко. Но в любом случае это лучше, чем вообще ничего. Она кивнула и поднялась.

– Хорошо. Я так ему и скажу.

– Спасибо тебе, Джоанна, – мягко произнес Гай три слова, которые сейчас вмещали для него целый мир.

– В этой ужасной передряге, в которую мы угодили, нет ничего, что стоило бы благодарности, – ответила она, не поворачиваясь к Гривзу лицом, чтобы он не увидел ее. Сердце сжалось от непереносимой печали, и надежд на то, что эта боль пройдет, не было никаких.

25

Дни тянулись бесконечно долго, и Джоанна мечтала, чтобы поскорее пришла ночь и она бы могла уснуть, чтобы обо всем забыть, но такими же долгими ночами молила о наступлении утра, которое бы избавило от коротких, полных кошмаров снов, непреодолимого желания плакать и мокрой подушки. Было ей хуже днем или ночью, Джоанна не могла ответить даже самой себе. Если и имелась какая-то разница, то совсем не заметная. Болезненным было каждое мгновение, каждый вздох, как у человека с воткнутым между ребер ножом, сердце которого почему-то продолжает биться. Единственным, что отвлекало и успокаивало ее, были послеобеденные прогулки с Мило. Впрочем, и они то и дело напоминали о том, чего она лишилась, – ни этот мальчик, ни его отец уже никогда не станут ее семьей.

Майлз сел прямо на землю у вишневого дерева и достал свой блокнот для рисования. С некоторых пор не надо было угадывать, что он хотел изобразить.

– Иди сюда, Джо, посмотри, – позвал ее Майлз.

Джоанна присела рядом и начала рассматривать рисунок. Пампкин пасется под белой от цветов кроной вишни, а Боско лежит, свернувшись колечком, у пня.

– Очень хороший рисунок, малыш, – сказала она совершенно искренне. Майлз, вне всякого сомнения, обладал наблюдательностью и отлично чувствовал пропорции. С такими качествами он со временем вполне мог стать великолепным художником, если конечно, выберет такой путь в жизни.

Вот только узнает ли об этом она? С тех пор как появилась Лидия, прошло три недели, и жизнь Джоанны раскололась вдребезги. И все эти три недели Джоанна жила в каком-то полусне. Она была скорее мертвой, чем живой. Аппетит полностью отсутствовал. А то немногое, что она заставляла себя съесть, почти сразу же вызывало неприятные ощущения в желудке, будто мучавшая душевная боль заполнила внутри нее все пространство, не оставив места ни для чего иного. Чем дольше все это продолжалось, тем чаще приходила мысль об отъезде в Италию. Возможно, там, вдалеке, Джоанна избавится от этой бесконечной пытки, постаравшись обо всем забыть. Банч приняла это решение с поразительным спокойствием. Более того, она его поддержала. Понаблюдав за мучениями Джоанны, Банч, ни слова ни говоря, начала потихоньку собирать ее и свои вещи. Они планировали уехать следующим утром.

Джоанна вернула Мило блокнот. Сердце болезненно сжалось при мысли о том, что это их последняя совместная прогулка.

– Продолжай рисовать, мой маленький мужчина. У тебя здорово получается. Дать тебе еще пастельных карандашей?

Майлз рассеянно покачал головой. Он уже вновь склонился над блокнотом, и все его внимание было поглощено новым рисунком.

Джоанна так гордилась им. Самообладание, с которым мальчик переносил уже второй в его маленькой жизни удар судьбы, было поразительным. После того ужасного дня, когда она усадила Майлза рядом с собой, и сказала, что его мама вернулась, и объяснила, что это значит для них всех, он вел себя поразительно спокойно. Конечно же, не обошлось без слез. Но кто в Вейкфилде не плакал в те дни?

Благодаря Маргарет Джоанна была осведомлена обо всем, что происходит. Гай, держа данное слово, старался не приближаться к вдовьему дому, и она видела его только раз, и то издалека, когда он возвращался назад после прогулки верхом. Пытаясь спрятаться от Гривза, она бросилась в кусты, в которых расцарапала о колючки все руки.

– Его светлость запретил своей жене появляться в детской, – между прочим сообщила Маргарет, которая на следующее после переезда Джоанны утро принесла ее вещи. – Весь дом в шоке от того, что она вернулась… Никто не хочет верить в это. В служебных помещениях пролито столько слез о вас и его светлости, что из них могло бы получиться целое озеро.