Пришел большой катер, и наш полисмен забрал нас на остров с большим зданием тюрьмы, где тщательно исследовались сомнительные люди из зарубежных стран. Счастливчик Руперт отправился в отель «Веллингтон» и оттуда стал пытаться вызволить свою семью из тюремного заключения, потому что это было именно заключение. Когда огромная дверь закрылась за нами, — дверь, которая не имела ручки на внутренней стороне, — нас провели в зал, такой же большой, как главный зал ожидания на Центральном вокзале.

Был один из тех замечательных жарких октябрьских дней. Бабье лето. Но в традициях, бытовавших на Острове Слез, было то, что с 1 октября должно включаться центральное отопление. Окна, высоко расположенные и закрытые решетками, не открывались, и температура была около восьмидесяти градусов.

— Можно мне с малышами выйти на свежий воздух? — подошла я к надзирателю.

— Каждый день после обеда, на полчаса, — был ответ.

Мы все еще не понимали, почему оказались здесь. Несколько чиновников на корабле сказали нам, что наши бумаги не совсем в порядке, и лишь простая формальность, что нас забрали в это место. Мы не могли припомнить, чтобы делали что-то дурное. Это какое-то недоразумение, в полдень должен был прийти Руперт и забрать нас отсюда. Поэтому мы попытались расположиться на двух широких скамьях, повернутых друг к другу. При помощи чемоданов мы настлали пол в углу, и, поскольку делать больше было абсолютно нечего, стали петь. Репетиция никогда не помешает. Скоро люди собрались вокруг нас, и казалось, что их напряженные лица стали выглядеть менее обеспокоенно, после того как они в течение часа слушали нас. Потом мы разговорились. Здесь были испанцы, евреи, греки и большая группа китайцев. Мы узнали, что китайцы томились здесь уже восемь месяцев. Большинство людей находились здесь недели. Господи, — ведь наш первый концерт предполагался на пятнадцатое! Дама из Польши сказала:

— По крайней мере ни за что не надо платить. Все оплачивает государство. Если Америка не пускает вас на свою территорию, корабельная линия, по которой вы прибыли, обязана забрать вас обратно тем же классом, за свой собственный счет, в порт, откуда вы приплыли. Вам это не будет стоить ни цента.

Какое ужасное утешение! Это означало еще один рейс третьим классом на «Бергенсфьорд» до Осло!

— А если эта европейская страна откажется принять вас, что тогда? — спросил Вернер.

— Ну, — весело ответила дама, — тогда вы должны остаться на корабле. Одна итальянская семья в одиннадцатый раз путешествует через океан между Гавром и Нью-Йорком. И им это не стоит ни цента.

Ничего себе, перспектива!

Пришла надзирательница, тучная женщина с грязными волосами и суровым взглядом, и вручила каждому из нас по клочку бумаги, на котором по-немецки было написано:

«Информация: Вас попросили прибыть на Остров Слез в связи с некоторыми сомнениями, касающимися Вашего паспорта. Вы будете направлены на специальное слушание вашего дела, как только это будет возможно, и сможете защищать его. Если вы не говорите по-английски, Вам будет предоставлен переводчик. Нет причин волноваться. С вами будут обходиться очень вежливо». Далее прописными буквами было написано: «НЕ ГОВОРИТЕ О ВАШИХ ЗАНЯТИЯХ С ДРУГИМИ ЗАКЛЮЧЕННЫМИ». И в конце было добавлено: «Пожалуйста, будьте терпеливы. Мы не хотим держать вас ни мгновения дольше, чем безусловно должны».

Наступило время обеда. Нас построили по два и повели через дверь, которая открывалась снаружи специальным ключом. Когда мы проходили мимо, тучная женщина хлопала каждого из нас по плечу, считая. Георгу это особенно не понравилось.

На длинных столах еда была подана в оловянных тарелках, все в одной тарелке.

После обеда нас опять, по двое, повели во двор. Он был огорожен высокой проволочной оградой, и мы увидели, что сквозь решетки совсем близко нас приветствует Статуя Свободы! Полчаса были очень короткими. Просвистел свисток, и нам пришлось уйти обратно внутрь.

Наконец появился Руперт, он выглядел не слишком весело.

— Мама заявила, что хочет остаться в этой стране. Это поставило всех под подозрение, и власти не хотят пропускать вас. Вот что говорит мистер Вагнер.

Скоро Руперту пришлось уйти. Час посещений окончился. Мы попросили его позвонить разным друзьям, чтобы они помогли нам выбраться.

Иоганнес начал ходить, когда мы были одни на «Бергенсфьорде», в тот злополучный день. Теперь он практиковался в ходьбе дни напролет. Ему не исполнилось еще и восьми месяцев, но он был очень силен. Долгие часы проходили в пении и игре с Иоганнесом. На ужин нас снова ввели в дверь, а потом нам пришлось взять весь свой багаж и подняться по ступенькам в большую общую спальню. Окна были маленькими щелями в верхней части стены, на внутренней стороне двери и здесь отсутствовала ручка. На всю ночь были оставлены яркие огни, делавшие сон весьма проблематичным, дверь часто открывалась и появлялась надзирательница, пересчитывавшая нас. Каждый раз Иоганнес просыпался и горько плакал.

На следующее утро мы поднялись в шесть часов. Газеты прослышали о семье Трапп на Острове Слез и послали репортеров и фотографов. Время от времени входил полисмен и называл имя, имя счастливчика, который должен был идти на рассмотрение своего дела. К полудню Руперт сообщил, что звонил мистеру Дринкеру, который обещал сделать все, что в его силах. Как быстро здесь привыкаешь ко всему: ходить парами, есть из оловянных тарелок, быть пересчитанным бессчетное количество раз днем и ночью, к окнам под самым потолком и дверям без ручек. Отец Вазнер мог проводить мессу каждое утро, но посещать ее было разрешено лишь нам, и больше никому.

Мистер Кинг, босс Острова Слез, пришел нанести нам визит. Он был особенно любезен и сообщил, что даже Тосканини был здесь недолго, и много других известных артистов, и мы не должны беспокоиться. В полдень пришла Элизабет, жена Карлтона Смита, с большой корзиной свежих фруктов и газет с нашей фотографией: семья Трапп играет на рекордерах в тюрьме. Хорошенькая реклама! Элизабет уверила нас, что наши друзья настойчиво пытаются вызволить нас.

Теперь мы пели много, потому что люди были счастливы от этого. Это отвлекало их встревоженные мысли от их личных проблем. Мы становились весьма популярны на Острове Слез.

На четвертый день мы по-прежнему оставались там, с каждодневным распорядком во время дневных репетиций, упражнений на рекордере. Отец Вазнер работал над новой композицией. Мы писали письма в Швецию, письма благодарности. Мы спокойно ожидали слушания нашего дела. Нам со всех сторон говорили, что это была простая формальность, — нам просто нужно дождаться своей очереди. Предельно приятное письмо мистера Дринкера в значительной степени помогло нам ободриться. В полдень дверь снова распахнулась, и на этот раз были названы наши имена. Полисмен провел нас в зал суда. Там мы дали торжественную клятву говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, и тогда начался длинный допрос. Нас (и особенно меня) допрашивали два с половиной часа. Зачем мы приехали? Чем мы намерены заниматься? Где собираемся жить? На каком корабле думаем отплыть обратно? Мы не знаем? Есть ли у нас обратные билеты? Намерены ли мы вообще уезжать? И так далее. И после того, как мы сказали правду, только правду, и ничего, кроме правды, судья заявил, что не верит нам, после чего нас отпустили.

«А „Бергенсфьорд“ отплывает завтра», — пронеслось у меня в мозгу.

Наши товарищи с нетерпением ожидали результата, и когда они услышали, что произошло, все выглядели очень мрачно. Каждый раз, когда заключенного освобождали, все собирались вокруг него и сердечно аплодировали, пока он выходил в дверь. То же самое они собирались проделать и с нами. Но мы снова тихо сели и… стали петь. Это было единственное, что мы могли сделать, если не хотели заплакать. В середине песни Георга вызвали. Скоро он вернулся обратно, и его сияющее лицо сообщило нам: мы были СВОБОДНЫ. Наши друзья обратились к своим сенаторам и конгрессменам, поручившись за нашу честность, из Вашингтона на Остров Слез пришло распоряжение, и недоразумение разъяснилось.

Это было трогательно — смотреть как наши друзья-заключенные самозабвенно разделили с нами нашу радость. Сначала были несмолкаемые аплодисменты, пока мы собирали наши чемоданы, потом песня, еще аплодисменты, еще песня… Снаружи ждал Руперт, и на катере мы миновали Статую Свободы, на этот раз с другой стороны ограды.

Глава VII

ПОЗНАВАЯ ПУТИ ИНЫЕ

Теперь мы и в самом деле были в Америке, и хотя я не отважилась бы прошептать это даже на крыше Импайер Стэйт Билдинг [17] или посреди Центрального парка в полночь, из страха, что чиновник Иммиграционной службы может снова услышать это.

Трогательная встреча с отелем «Веллингтон»! Я впервые обратила внимание, что в вестибюле висят зеленые ковры, и что коридорные и мальчики у лифтов одеты в красивую фиолетовую униформу.

И великое множество других вещей я, казалось, открывала заново, и много раз моя семья восклицала:

— Но, мама, разве ты не помнишь этого с прошлого года?

Нет, я искренне не помнила. Оказалось, что женщина, которая готовится стать матерью, больше занята собой, замечая во внешнем мире лишь самое важное.

Первый концерт назначили в Нью-Йоркском Городском Зале в субботу. Был конец недели, один из тех приятных осенних дней, когда в сельской местности листва пестрит богатством красок, и люди просто не чувствую себя так, чтобы остаться в городе и слушать Палестрину. Результат: мало публики. Дальнейший результат: разочарованный менеджер, который думал, что мы были лучшим «гвоздем программы», чем это показано в программах театральной кассы.

В конце недели, на которой был наш концерт в Городском Зале, в Нью-Йорк приехали наши филадельфийские друзья. Как замечательно снова их увидеть! Крофорды чрезвычайно доброжелательно предложили забрать к себе домой наших малышек. Розмари и Лорли снова могли ходить в свою старую Академию, которая была не слишком далеко от дома Крофордов. Расставание всегда было горьким моментом для всех нас. Но в то время я еще думала, что дети должны ходить в школу, и все остальное должно приноситься в жертву этому факту. Позже я стала думать иначе.

Это был год Всемирной ярмарки, и мы провели несколько волнующих дней в краях, которые казались книгой сказок.

Что означало выражение «гвоздь программы», мы тягостным способом познали на следующих неделях.

За короткое время мы познакомились с некоторыми крупнейшими зрительными залами в этой стране, вмещавшими от двух с половиной до четырех тысяч человек, и у нас всегда было достаточно возможности поразмыслить о цвете обивочного материала: в одном месте — серебряно-серый, в другом — темно-красный, или желто-золотой. Это происходило потому, что он не был закрыт человеческими фермами — огромные залы оказались практически пустыми.

Восемь-девять сотен человек почти терялись в этом обширном пространстве. В чем дело? Дедушка Вагнер «вложил кое-какие деньги в хор семьи Трапп», и теперь хотел получить их обратно. Вот почему они пели в больших залах. Но он забыл рассказать людям об этом. Во время нашей короткой встречи со зрителями, мы услышали предложения вроде того: «Вы не можете говорить людям слишком часто. Вам следует лишь убедить их, иначе они забудут». Для людей в Хартфорде, штат Коннектикут, в Хэррисбурге, штат Пенсильвания, в Ралее, штат Северная Каролина, или в Вашингтоне вопрос касался не забывания, а ознакомления с фактом, что их просили присутствовать на первом концерте хора семьи Трапп в их городе. Мы тихо приезжали и тихо уезжали, и мистер Вагнер возмущался все больше и больше. В то время он пользовался канцелярскими принадлежностями розового цвета. И в каждом отеле, в каждом концертном зале нас ждали эти розовые конверты, полные мягких упреков относительно того, как плохо мы все делаем последнее время. Подобные послания совсем не укрепляют перед концертом.

Мы становились все более нервными и обескураженными. Мы знали, что репетировали очень добросовестно. «Missa Brevis» Палестрины была шедевром, и мы пели ее хорошо. Такое просто чувствуешь. Также мы знали, что люди, приходившие на наши концерты, уходили глубоко взволнованными, и слова их оценки были искренними. Казалось, что-то не то было в нас самих — что же? Мы старались изо всех сил, даже если уставали, быть приятными и веселыми при приеме гостей — понравиться каждому. Но розовые конверты все продолжали приходить в больших количествах.

Во время нашего первого визита в его офис, мистер Вагнер встретил нас новостью, что в сложившейся ситуации он в состоянии подготовить лишь двадцать четыре концерта из сорока. На этот раз это было вызвано войной. Но в проведении оставшихся не должно было возникнуть никаких трудностей, едва лишь мы начнем петь. Теперь розовые конверты грозили не устанавливать больше дат, если залы будут продолжать оставаться пустыми. Это приводило в сильное уныние.