— Все время.

— Молли — моя первая жена. — Роб снова огляделся. — Что вы думаете?

Стивен не вполне понял, о чем спрашивал его Роб, но он не собирался откровенничать с уязвленным бизнесменом, который платил почти семьсот тысяч долларов, чтобы обустроить гнездышко для своей женушки.

— Строить надо, всегда учитывая возможность перепродажи. Женщины тщательно изучают кухни, мужчины — гаражи.

Даже если они не используют эти помещения.

Атертон безрадостно рассмеялся.

— Ваша взяла, мистер Декер. Шила знает, на чем можно сделать деньги. — Глаза его были холодными, когда он оценивающе осматривал помещение. — Я бы с радостью пообещал держать ее подальше от вас, но, думаю, это невозможно.

Стивен уловил намек, скрытый за этими словами. Атертон не дурак. Он женился на женщине, которая не считала нужным хранить супружескую верность, и знал, что доверять ей нельзя. Хуже всего было то, что Роб не мог увезти ее месяца на два на Багамы, или Гавайи, или в Тимбукту. К их возвращению дом с садом был бы уже готов, и Стивен передал бы Атертону или его молодой вертихвостке ключи и ушел восвояси с последним, выписанным ему после завершения работы, чеком.

Ах, мечты, мечты.

— Я уже начинаю сожалеть, что не купил землю ближе к Сакраменто, — заметил Роб. — Чем вы занимаетесь здесь в свободное время?

— По средам я посещаю вечерние занятия по изучению Библии.

— Занятия по изучению Библии? Вы шутите? — Атертон развеселился.

— Нет, не шучу.

— Не думал, что вы христианин.

— Почему?

Атертон помедлил, оценил ситуацию.

— Вам это действительно что‑то дает?

Он уже не подсмеивался, и Стивен знал почему. Невзирая на все его деньги и власть, в его жизни царил хаос.

— Вы знаете, где я был до того, как вы наняли меня.

— В реабилитационном центре. — Роб звякнул ключами. — Послушайте, я не пытаюсь лезть к вам в душу. Просто интересно.

—Что?

— Действительно ли религия совершенствует жизнь человека?

— Религия усложняет жизнь. Бог делает ее сносной.

— И вы чувствуете разницу?

— Как между жизнью и смертью, но если хотите разобраться, вам следует посетить Сентервилльскую христианскую церковь.

— В данный момент я, пожалуй, готов испробовать все что угодно.

Стивен цинично улыбнулся:

— Примите маленький совет от человека, который не раз падал. Держитесь подальше от выпивки. Попробуйте сходить в церковь.

5.

Юнис вышла из дома и направилась в сторону церкви, чтобы порепетировать. Она видела, как Пол отъехал на машине, махнула ему рукой, но он не заметил ни ее, ни сына. Пол был на ногах с пяти утра, готовился к своему выступлению в клубе «Ротари»[30].

— Папа! — Тимми замахал руками вслед отцу.

Юнис наклонилась к сыну и погладила его по голове.

— Давай помолимся за папу. Господи, мы знаем, что Ты любишь и защищаешь нас. Мы знаем, Ты хочешь, чтобы мы всегда исполняли волю Твою. Мы просим Тебя, не оставь сегодня нашего папу, будь с ним, когда он будет выступать на собрании в клубе «Ротари». Вложи в его уста слова, которые будут свидетельствовать о его любви и вере. Пусть все, кто услышит его, станут Твоими детьми. Мы молимся во имя Твое, Господь Иисус.

— Аминь, — произнес Тимми.

Юнис поцеловала его и выпрямилась. Тимми помчался вперед, широко раскинув руки, — так он изображал самолет. Она шла за ним и улыбалась. У крыльца церкви Юнис стала доставать ключ, но потом заметила, что дверь приоткрыта. Пол никогда не оставлял церковь открытой, когда уходил из нее. Она заметила небольшой фургон на углу улицы.

— Тимми, подожди. — Она попыталась остановить сына, но он вбежал в церковь.

— А вы кто?

Юнис услышала, как мальчик обращается к кому‑то. Она торопливо поднялась на крыльцо и широко распахнула дверь.

Перед ней стоял мужчина в коричневых сапогах, потертых джинсах и клетчатой рубашке. Он катил тележку со шкафом–витриной для книг. Мужчина обернулся и улыбнулся:

— Меня зовут Стивен Декер, Тимми.

— Что вы делаете? — Мальчик подошел ближе.

— Устанавливаю шкаф для церковных книг.

— Какой красивый, мистер Декер. — Юнис с восхищением рассматривала гнутые ножки изделия, украшенные резными листьями и гроздьями винограда.

— Зовите меня Стивен. — Он протянул руку над застекленными дверцами шкафа.

От того, каким тоном были сказаны эти слова, ее бросило в жар. Быстро взглянув Стивену в глаза, Юнис опустила голову и положила руку на плечо сына, потом произнесла:

— Может, нам стоит зайти позже, чтобы не отвлекать мистера Декера от работы?

Тимми сбросил ее руку с плеча.

— Мама каждое утро играет на пианино. — Он замер, указывая на руку мужчины: — Бо–бо?

— Что, прости? — спросил Декер.

— Палец.

— А, я ушиб его. — Стивен хитро улыбнулся, глядя на Тимми.

— Я тоже как‑то прищемил палец дверью.

— А я ударил по нему молотком. — Стивен вытащил из‑за пояса молоток. — Как раз вот этим.

— Как же это получилось?

— Сам не знаю. Отвлекся, наверное. А когда работаешь, отвлекаться нельзя.

— Болит?

— Болит так, что… — Стивен замолчал, глядя на Юнис. — Ну, больно. Очень больно.

— Вам нужен пластырь. У мамы есть упаковка с героями «Улицы Сезам».

— Спасибо за заботу, Тимми. — Стивен смотрел на Юнис, широко улыбаясь. — Боюсь, меня не поймут коллеги, если на моем пальце будет красоваться лейкопластырь с Большой птицей[31].

— Представляю, какие у вас могут быть проблемы, — улыбнулась она в ответ.

— Лучше не иметь их. Юнис шагнула к сыну:

— Пойдем, Тимми.

— Пожалуйста, не откладывайте свою репетицию из‑за меня, миссис Хадсон. Я с удовольствием послушаю вас.

Впервые Юнис смутилась оттого, что ее игру будут слушать.

— Я делаю много ошибок.

— Честное слово, я никому не скажу, — улыбнулся Стивен.

— Тогда обещайте не отвлекаться и работать внимательно.

Он заткнул молоток за пояс таким движением, каким обычно гангстеры в фильмах убирают свои пистолеты.

— Обещаю.

Юнис прошла к инструменту. Когда Тимми принялся играть со своими игрушками, которые она хранила в корзине под передней скамьей, она села за пианино и начала музицировать. Пальцы не слушались ее, потому что этим осенним утром было холодно. Но она проиграла гаммы, потом аккорды.

И наконец заиграла все, что ей вспомнилось: фрагменты из гимнов, мюзиклов, шлягеров, классических произведений и своих собственных сочинений. Все эти разрозненные отрывки, соединялись, плавно перетекая из одного в другой, и отражали ее душевное состояние в настоящий момент жизни.

Пол называл такие выступления Юнис «импровизациями души».

Став пастором, он перестал слушать ее игру. Не хватало времени. Интерес к ее музыке он проявлял только в том случае, если дело касалось воскресных богослужений. С того момента, как они переехали в Сентервилль, он просил ее играть лишь то, что могло привлечь людей в его церковь. Некоторые из почтенных прихожан даже осторожно высказывали ей свое недовольство тем, что в храме не звучали те гимны, которые она исполняла раньше.

Но Юнис была не в силах признаться им, что музыку выбирает Пол. Иначе это сильно осложнило бы отношения между ее мужем и старейшими членами общины. И, конечно, жене не следует возражать мужу, который призван на служение в церковь. Они с Полом должны являть собой образец для подражания в том, что касается и семейной, и общественной жизни.

— Печальная музыка.

Взволнованная этими словами, она опустила руки и увидела Стивена во втором ряду.

— Вас так сильно захватила игра.

— Я думала, вы уже ушли.

— «Надеялась», вы хотели сказать.

— Нет, я не это имела в виду.

— Зря я прервал вас, лучше бы дослушал ваше выступление до конца. А что вы играли?

— Все понемногу.

— Никогда не слышал ничего подобного.

— И вряд ли услышите. — Юнис никак не удавалось справиться со смущением.

— Эта музыка идет из вашей души.

— Так я отдыхаю и репетирую. Играю все подряд.

— Я узнал все, кроме последнего отрывка. Кто автор?

— Я не помню.

Она отвернулась и открыла ноты.

— Уверен, что помните. Вы слишком скромны, чтобы признаться в том, что это ваше сочинение.

Стивен направился к выходу, а Юнис глазами проследила за ним. Он был хорош собой, и в том, как он смотрел на нее, было нечто такое, что Юнис не могла четко объяснить. Она испытывала волнение в его присутствии. Чтобы отвлечься от мыслей о Стивене, она принялась играть, на этот раз по нотам. Это был современный гимн. Он был предназначен для особо тожественных случаев. Такую музыку еще не доводилось слышать здешним прихожанам. Юнис спросила мужа, почему он выбрал именно этот гимн, на что Пол ответил: «Они должны привыкнуть к такой музыке». Конечно, этот гимн был чудесный, но и четыре сотни других гимнов в сборниках, разложенных на полках перед скамьями, были не хуже. Юнис не составило труда запомнить его. Слова были понятны, точны и просты. Любому ребенку было под силу выучить его наизусть после первой репетиции.

— Скучно!

— Простите?

— Вы слышали, что я сказал. Это монотонно.

— Что вы имеете в виду? Что значит монотонно? — Юнис пожалела, что Декер не ушел и не дал ей спокойно порепетировать.

— Монотонный — значит лишенный разнообразия и перемен.

— Но слова…

— Я знаю слова.

— Это самая современная музыка, мистер Декер.

— Современная не значит талантливая, миссис Хадсон.

— Этот гимн обращен к молодому поколению.

Юнис почувствовала, как румянец выступил у нее на щеках, когда Стивен рассмеялся.

— Вам исполнилось тридцать четыре, и вы уже представитель старшего поколения. Так, миссис Хадсон? По–моему, двадцатилетним этот гимн покажется покрытым пылью.

— Он растолковывает основы Божьего учения. Дает людям духовную пищу. Они будут вспоминать его всю неделю. Теперь у нас так много разных возможностей, чтобы послушать музыку. А еще пятьдесят лет назад церковь была единственным местом, куда люди ходили, чтобы послушать и спеть гимны и получить от этого удовольствие.

— Не думал, что мы ходим в церковь для удовольствия.

— Не только для этого, конечно. — Юнис стало не по себе оттого, что их разговор принял такой оборот. — Разве вы не испытываете удовольствия от того, что вы христианин?

— Я не стал бы употреблять слово удовольствие. А вы пытаетесь поймать меня на слове, миссис Хадсон?

— Нет, просто любопытно.

— Мне тоже. Так почему же вы не сыграете то, что сочинили сами?

— Эти произведения недостаточно хороши.

— Но лучше того, что только что прозвучало.

— Что ж, спасибо. — Юнис не придала его похвале большого значения.

— По–моему, вы струсили.

— Если хотите знать, то ни одно свое произведение я еще не довела до конца. — Никогда ранее ей не приходилось встречать мужчину, который так сильно волновал и смущал ее.

— Почему? Вы не производите впечатления человека, который легко отступает от своих намерений.

— Я не собираюсь отступать. — Юнис хотелось закончить разговор. Пол и Тимми ждали ее. — Просто сейчас не время. Поговорим как‑нибудь в другой раз. Может быть.

— Когда ваш муж уйдет на пенсию, а сын вырастет и покинет вас?

Строгий тон Стивена заставил Юнис поднять голову. Она увидела, что он стоит в конце прохода, прислонившись боком к скамье, скрестив на груди руки. Почему он так настойчиво лезет ей в душу?

— Моя музыка не так важна, как мой муж и сын.

— Хорошая отговорка. По–видимому, невозможно состоять в браке и одновременно оставаться той личностью, которой хочет видеть вас Господь. — Стивен выпрямился. — Извините, что отвлек вас от репетиции. — Он взял свою куртку и вышел.

Слова Декера взволновали Юнис. Временами ее охватывало беспокойство. Она чувствовала, что в ее семейной жизни происходят некие перемены. По вечерам Пол был занят. Он принимал все приглашения на все мероприятия, связанные с проповедью Слова Божьего. Но что он делал в действительности? Проповедовал Евангелие или завоевывал признание своей паствы? Или эти вещи взаимосвязаны? Иногда Юнис не могла найти ответ на этот вопрос.

Пол с головой ушел в строительство нового храма, и ей казалось, что ничего важнее для него уже не существовало. Но разве на первом месте для него не должны стоять жена и сын?

Юнис скучала по Полу. Ей не хватало их разговоров о Боге, когда они делились полученными откровениями, их совместных утренних молитв, их прогулок, столь частых в начале их семейной жизни. Юнис скучала по нежным объятиям Пола в минуты затянувшегося утреннего пробуждения.

Она перевернула страницу нотной тетради. Нет, нельзя жаловаться на жизнь. Это только осложнит их с Полом отношения.

Пальцы опустились на клавиши пианино, и вновь зазвучали гаммы для одной руки, потом для другой, затем для обеих рук. Но музыка не давала ей сосредоточиться на исполнении обязательных упражнений. О, Господи, Господи… Юнис не находила нужных слов, чтобы помолиться, однако ее пальцы извлекали из инструмента вдохновенные звуки печали и радости, которые были красноречивее многих слов. Рождалась мелодия, которая никогда не будет записана на бумаге в виде нот, потому что это был разговор между Юнис и Богом, и никем больше.