Он достал ее чемодан из багажника своей машины. Вернувшись в спальню, Пол вывалил его содержимое на кровать. Он посмотрел на вешалки и картины, на коробочку с драгоценностями — каждый предмет был связан с человеком, которого она любила, которому доверяла. Он аккуратно повесил платья в шкаф, вернул картины на стену, а коробочку в ящик стола. Потом начал собираться.

По дороге в аэропорт Сакраменто он позвонил по сотовому одному из новых пасторов. Он не ладил с Джоном Дирманом с самого первого дня совместной работы. И теперь Пол понял почему. Джон следовал Писанию. Он учил Божьим заповедям. Его группы были небольшими, по мнению Пола, слишком маленькими. Поэтому он хотел отстранить Джона от преподавания, а тот не соглашался. В результате Пол внес в список неотложных дел увольнение Дирмана. А теперь он увидел в нем человека, похожего на Джозефа Уиллера, того, кто занял место его отца.

Пол сказал Джону, что не придет в церковь в воскресенье. Ему нужно уехать. Он не стал ничего объяснять.

— Помолитесь за меня, Джон. И хорошенько.

— Что у вас случилось, Пол?

— Я на пути в Дамаск[79]. Вы меня понимаете?

— Да, Пол. Хвала Господу!

20.

Юнис спала на удивление крепко, настолько крепко, что утром не смогла вспомнить, что ей снилось. Она заехала в Сомерсет, чтобы купить самое необходимое: зубную щетку, пасту, ночную рубашку, пару дешевеньких синтетических платьев и теплую шерстяную кофту. Этого хватит, пока она не решит, что делать дальше.

Она позавтракала в местном кафе, съела яйцо и один тост, выпила стаканчик сока и чашку кофе, но даже такую малость она с трудом впихнула в себя. Как только она вспоминала Пола и Шилу, к горлу подступал комок. Юнис достала карманную Библию, которую всегда носила в сумке, и открыла псалмы. Ее душа болела, и облегчения не последовало. Юнис молилась, пока пила кофе. Но молитва ее превратилась в многословный монолог, говорила только она.

Другая женщина на ее месте сразу поняла бы, что пытался сказать ей Роб Атертон. Другая женщина, возможно, схватила бы Шилу за волосы и сражалась бы за своего мужчину. Другая женщина все поняла бы задолго до того, как ей открыла глаза секретарша. Но она оказалась трусихой. Она отказывалась присмотреться к происходящему, иначе ей пришлось бы бороться, рискуя потерять мужа. А теперь, как выяснилось, она все равно его потеряла.

Юнис расплатилась и отправилась на прогулку. В конце концов она снова оказалась на кладбище. Она поискала того землекопа, которого встретила накануне. Стоящий неподалеку домик казался нежилым. На двери висел ржавый замок. Юнис осмотрелась и не заметила свежих могил. В действительности здесь очень давно не хоронили людей. Трава была высокой, повсюду росли сорняки, только под деревьями их не было — им бы не хватило солнечного света.

—Эй!

Птицы вдруг смолкли. Юнис ждала, но никто не отзывался. Она побродила по кладбищу. Многие имена на могильных плитах были ей знакомы. Она прошла на могилы родителей, села на землю, положив подбородок на колени. И хотя здесь было так спокойно, Юнис знала, что больше сюда не вернется. Ее родителей здесь нет. Они находились сейчас с Господом и больше не чувствовали боли этого мира. Здесь только их оболочки. Утешение и успокоение принесло ей вовсе не посещение этого места, а те слова, которые когда‑то говорили ей родители, и сочувствие того незнакомца, посоветовавшего ей молиться, делать то, что правильно, и полагаться на Господа.

Если бы ей только хватило смелости.

Она поднялась и снова огляделась.

— Спасибо тебе. — Птицы снова смолкли. Она закрыла глаза. — Спасибо, — еще раз прошептала Юнис. И решительно направилась к выходу.

Двигаясь по проселочной дороге в сторону мотеля, Юнис по пути заехала в магазин в Шанксвилле и купила там содовую и кое‑что для бутербродов. На пару минут она остановилась у мемориальной плиты в том месте, где 11–го сентября 2001 года разбился самолет, выполнявший рейс 93. Как странно, что прекрасное зеленое поле стало местом, где произошла чудовищная трагедия. Сколько еще людей могло тогда погибнуть, если бы отважные пассажиры этого рейса не оказали сопротивления, не победили террористов, жаждавших превратить самолет в летающую бомбу, нацеленную на Белый дом? По Божьей милости самолет взорвался в стороне от школы Стоуникрик, в которой тогда находились пятьсот учеников и учителя.

Юнис вспомнила, как люди хлынули в Центр новой жизни, желая получить ответы в первые недели после 11–го сентября. Они понимали, что им нужен Господь. Им требовалась защита. Но на самом деле им требовалась правда и надежда. Пол же дал им очень мало, отделался общими фразами. Белый хлеб с содовой вместо хлеба жизни и воды живой. Некоторые остались после проповеди. Остальные же ушли неудовлетворенными.

Осталось ли еще в словаре слово «грех»? Понимали ли люди, что Господь, к Которому они взывают, свят и не идет на компромиссы? «Я есмь путь и истина и жизнь, — говорил Иисус, — никто не приходит к Отцу, как только через Меня»[80]. То, что раньше называлось потаканием слабостям, теперь зовется самореализацией. Моральную безответственность теперь называют свободой самовыражения. К тому, что раньше считалось отвратительным и вульгарным, теперь относятся вполне терпимо, это даже считается «альтернативным образом жизни». Так в школах говорят детям. Половинчатые решения проблем. Религия, которая не задевает ничьих чувств и доставляет удовольствие. Дисциплина — это подавление личности; порочность — творческое самовыражение; убийство — дело выбора; измена — секс по взаимному согласию. Черное стало белым, а белое — черным.

О, Господи. Я боролась с расхожими мнениями, укоренившимися в этом мире, многие годы, и что хорошего мне принесла эта борьба? Даже Пол, который должен был все понимать, оказался во власти лжи.

Удрученная, Юнис подъехала к Коул–Риджу и увидела, что у мотеля припаркована еще одна белая машина, взятая напрокат. Дверь соседнего номера была распахнута. Почему в гостинице, где все номера пустые, хозяин поселил второго человека рядом с ней? Она вышла из машины.

В дверном проеме появился мужчина. Сердце Юнис подскочило. Несколько секунд она не могла произнести ни слова.

— Что ты здесь делаешь, Пол?

— Я приехал поговорить с тобой.

Поговорить? Или попросить ее дать ему развод? Она пыталась сдержать бурю чувств, готовых вновь овладеть ей. Горло так сдавило, что она еле дышала.

— Зачем?

— Потому что я люблю тебя. Потому что я согрешил против Бога и хочу все исправить.

Она всмотрелась в его лицо. Ей очень хотелось ему поверить, но она прекрасно знала, что он умеет быть убедительным и может притвориться раскаявшимся, если это нужно для достижения его целей.

— Я проделала такой длинный путь, чтобы быть подальше от тебя.

И как ей быть теперь?

— Ты хочешь, чтобы я уехал? — У него был подавленный, скорбный вид. Неужели это всего лишь игра?

— Поступай как знаешь. — Она ушла в свой номер, закрыла дверь и накинула цепочку. Заплакала, присев на краешек кровати.

Юнис проплакала больше часа, потом долго стояла под горячим душем, снова оделась и посмотрела в окно. Его машина стояла на месте. Что ж, поездка была долгой. Ему придется провести здесь ночь перед отъездом в Калифорнию. В голове стучало. Юнис улеглась на кровать и постаралась не думать, что ее отвергнутый муж находится в соседнем номере. Что он сейчас делает? И почему это ее волнует? Она вздрогнула, услышав легкий стук в дверь. Вся дрожа, она ждала. Еще стук. Она повернулась на бок спиной к двери. И услышала, как открылась и закрылась дверь в соседний номер. Он собирается ей позвонить?

Телефон не зазвонил. За стеной не было слышно ни звука. Ее напряжение росло. Завтра воскресенье. Она вдруг вскочила с кровати и вышла из номера. Подошла к соседней двери и громко постучала. Пол ответил без промедления, выражение его лица не поддавалось расшифровке. Юнис и не пыталась понять.

— Завтра воскресенье. Ты должен читать проповедь.

— Ты важнее.

— Не думаешь же ты, что я поверю. Только не сейчас. Только не после стольких лет.

— Я и не ожидаю, что поверишь. Я столько лет вел себя как последний дурак. — Его плечи были опущены, но ясный взгляд был устремлен прямо на нее. — Не волнуйся о церкви, Юни. Я звонил Джону Дирману. Он меня заменит. Я приехал ради нас с тобой.

Юни. Как давно он не произносил ее имя таким тоном?

— Джон? Ты же терпеть не можешь Джона. — У нее чуть не вырвалось: «Каких „нас с тобой"? Нас с тобой больше нет!» Но Господь не согласился бы с ней.

Пол сунул руки в карманы.

— Я посчитал, что Джон самый подходящий для этого человек. Одна ее часть хотела остаться и наорать на него. Другая часть хотела сесть в машину и уехать от него. Но ни то, ни другое не было правильным. Ни то, ни другое проблемы не решит. Она проделала большой путь, но по сути так и осталась стоять на месте.

— Я еще не готова говорить с тобой, Пол.

— Я подожду.

— Но может пройти очень много времени.

— Я подожду. И сколько бы времени ни понадобилось, я буду здесь, Юни.

Потрясенная, Юнис вернулась в свой номер и присела на кровать. Она уперлась локтями в колени и закрыла руками лицо. О, Господи, помоги мне. Должна ли я ему верить? Как мне ему поверить? Я не хочу ему верить. Я не желаю, чтобы меня снова обманывали. Не хочу, чтобы меня уговорили, а потом использовали. Ты же его знаешь, Господи. Знаешь, каким он стал, знаешь, что я видела. Я останусь его женой, если так нужно, только не требуй, чтобы я жила с ним. О, Господи, прошу Тебя.

В тот день она больше не говорила с Полом. Она сделала себе бутерброд и включила телевизор, чтобы не думать о нем. Но посторонний шум не помогал.

Юнис плохо спала в ту ночь, а утром отправилась в церковь. Старый пастор прочел неплохую проповедь. Он не искажал смысл Благой вести. Хор был маленьким, пел плохо, но от его пения на глаза Юнис навернулись слезы. У нее не было ни малейшего сомнения в том, что Господь присутствует в этом молитвенном доме. Она ощущала Его присутствие в каждом слове, в каждой песне. Когда служба закончилась, она поднялась, чтобы уйти, человек шесть поздоровались с ней.

В заднем ряду Юнис заметила Пола. Он не смотрел на нее. Голова его была низко опущена. Проходя мимо, она заметила, что он зажал руки между колен. Ей тотчас вспомнилось время учебы в университете. Заходя тогда в церковь, она видела Пола точно в такой позе.

Острая боль снова пронзила ее сердце.

Он пришел из‑за нее или по собственной воле? Она не стала спрашивать у него.

На выходе из церкви к Юнис подошли несколько человек, они приветствовали ее и поинтересовались, приехала ли она в гости или решила вернуться насовсем. Она ответила, что еще думает. Она говорила с ними, а сама все время поглядывала на дверь церкви. Вышли все, но не Пол. Пастор вернулся в храм. Когда люди разошлись, Юнис отправилась в мотель. Она решила, что в такой день неплохо покататься за городом. Но прогулка не принесла ей успокоения, и Юнис, вернувшись в номер, чуть отдернула штору, чтобы видеть, когда приедет Пол.

Пол вернулся только через час. Но не пошел в свой номер. Он подошел к ее двери и тихонько постучал. Стук отдался в ее сердце. Тук–тук. Хочет ли она его впустить? Хочет ли рисковать? Впрочем, не моя воля, но Твоя да будет. Оправив юбку, Юнис подошла к двери и открыла ее. Сердце учащенно забилось, но тотчас замерло от боли. Как может она по–прежнему любить человека, который столько лет пренебрегал ее любовью, а в конце концов еще и изменил?

— Здесь рядышком есть неплохое кафе. Могу я пригласить тебя на обед?

На этот раз она нервничала еще больше, чем в первую их встречу в мотеле.

— Хорошо, пойдем пообедаем. — Не было причины слишком радоваться. — Я возьму сумочку. — И свою броню.

Они шли рядом. Когда они открывали дверь, зазвонил колокольчик. Официантка за стойкой сказала, что можно сесть за любой столик. Почти все места были заняты. Пол пошел за Юнис к выбранному ею столику в задней части заведения. Они сели лицом друг к другу. Он смотрел на нее, пока она не спряталась за меню. Ее сердце гулко стучало, как колеса поезда, несущегося по рельсам. Куда она едет? К новым бедам? К новым разочарованиям? Если бы она не сдерживалась, слезы лились бы непрерывно.

Как я могу ему доверять, Господи?

Они молчали. Официантка подошла за заказом.

— Глазунью, тост, апельсиновый сок и кофе, пожалуйста.

Пол заказал куриный стейк, яйца, овсянку и кофе.

Он улыбнулся Юнис:

— Я не ел со вчерашнего дня.

Она что, должна его пожалеть? А когда она последний раз нормально ела? Неизвестно, сможет ли она хоть что‑то проглотить даже сейчас. Одно утешение — он платит. Господи, заставь его заплатить за все. О, Господи, прости меня. Я не это хотела сказать. Юнис потерла лоб, ей хотелось избавиться от мыслей, наполнявших ее голову. Возможно, она совершила глупость, может, снять заказ, извиниться и уйти назад в мотель, чтобы плакать? И сколько слез она еще прольет? Сможет ли она выплакать все горе?