– В твоей еще короткой жизни. И в моей уже такой длинной тоже!

А потом, после завтрака, мы вышли на набережную и решили идти пешком в Яффо. Было тепло, градусов восемнадцать. Мы шли вдоль моря, до нас долетали соленые брызги, и на прибрежных камнях грелись местные кошки в огромном количестве. Марфуша радовалась как ребенок.

– Смотри, видишь, у многих ушки подрезанные?

– Почему?

– А тут бездомных кошек стерилизуют. И метят ушки, чтобы второй раз не отлавливать животинку!

– Я третий раз в Израиле, а таких подробностей не знаю!

– Ну еще бы! Ты же, как у нас любят выражаться, «творческая личность», где тебе интересоваться бездомными кошками, ты тут все больше о высоком думал, правда, Израиль к этому располагает, а я вот тебя на грешную землю спустила – семечки, кошки…

– Если б ты знала, как мне хорошо на грешной земле!

– Кажется, да, и что, совсем не хочется воспарять?

– Только вместе с тобой!

– Это в смысле – муж и жена – плоть едина?

– Ты хулиганка, Марфуша.

– Но ты ведь меня за это и любишь!

Тут мы увидели идущее нам навстречу ортодоксальное семейство – мужчину в лапсердаке и черной шляпе, женщину в парике с выводком ребятишек. Я потянул Марфушу к скамейке, крепко прижал к себе и стал целовать.

– Хулиганство заразно? – шепнула она и очень фривольно закинула ногу мне на колени.

Ортодоксальное семейство поспешило пройти мимо.

А мы пошли дальше. Навстречу нам попался еще один ортодокс. Только этот был веселый! Он катил перед собой коляску с двойняшками, а сам ехал на роликах. И помахал нам в знак приветствия и крикнул по-русски: «С Новым годом!» Это было так забавно и мило, что просто просилось в кадр.

– Клевый был бы эпизод, скажи? – спросила Марфуша.

Как она чувствует меня!»

* * *

Больше я читать не смогла, меня душили слезы. Я так ясно вспомнила залитую январским солнцем набережную и свое ощущение огромного невероятного счастья… Я не буду больше читать эти записи! Потому что отчетливо понимаю, что больше такого в моей жизни не будет, а мне всего-то тридцать три и надо жить. Как-то жить без любви. Без такой любви. А ведь я чуть было не заинтересовалась этим Кузьмой… Хотелось бы знать, зачем Лёня прислал мне эти дневники с того света? Это что, попытка объяснить мне, еще живой, что такой любви, такого счастья у меня в жизни больше не будет и пытаться незачем? Нет, этого быть не может. Он в последний год говорил мне не раз: «Когда я умру, ищи новую любовь, не оглядывайся на прошлое, это бессмысленно, да, она будет другая, эта новая любовь, ну и пусть, так куда интереснее…» Или он просто лукавил?

Я взяла обе тетради, завернула в ту же бумагу, завязала шпагатом и положила на антресоль.

Зазвонил домашний телефон.

– Алло!

– Карина Георгиевна?

Незнакомый мужской голос.

– Да, я.

– Карина Георгиевна, это адвокат Феликс Ключников. Вам что-то говорит мое имя?

– Совершенно ничего.

Пусть не думает, что я видела эту пакость!

– Я так и думал! Карина Георгиевна, дело в том, что я недавно абсолютно случайно попал на телепрограмму, где совершенно недопустимым образом и в недопустимом тоне полоскали ваше имя.

– И что?

– Знаете, я адвокат с опытом, многое видел, но такого змеюшника не ожидал.

– Да, мне говорили, что какой-то адвокат там за меня вступился. Это были вы?

– Да. Я. Дело в том, что моя мать работала вторым режиссером на трех картинах вашего покойного мужа…

– Как зовут вашу маму?

– Ирина Васильевна Шмелева.

– Боже мой! Я помню вашу матушку. Леонид Дмитриевич страшно сожалел, когда она уехала…

– Да, мама с таким благоговением вспоминает вашего мужа… Так вот, после передачи мама мне позвонила и, можно сказать, приказала не давать вас в обиду! Мама говорит, что… цитирую дословно: «эти злобные крысы могут сглодать девочку!»

– Полагаю, что девочка им не по зубам! Но так или иначе, спасибо вам, Феликс!

– Я даже слышал, в студии шептались, будто я ваш любовник. Этим людям элементарно не приходит в голову, что можно просто вступиться за несправедливо обиженную женщину.

– И все-таки, почему вы за меня вступились? Вы же меня не знаете?

– Ну, во-первых, когда всем миром наваливаются на кого-то, мне это не нравится. А во-вторых, я всегда слышал от мамы, что наконец-то Леонид Корецкий нашел себе достойную женщину…

– Ну надо же! Послушайте, Феликс, может быть нам следовало бы познакомиться, раз такое дело, а?

– Был бы счастлив! И хотел бы еще… Собственно, затем и звонил… Мама просила отдать вам альбом с фотографиями Корецкого… фотографии чудесные… мама делала их на съемках, они совсем непарадные, часто забавные.

– Ваша мама…

– Мама была влюблена в Корецкого, но так… платонически, восхищенно, издали… Даже папа не ревновал…

– Ох, передайте огромное спасибо вашей маме. Значит, нам просто необходимо встретиться!

– Может быть, завтра вечером? Поужинаем где-нибудь?

– С удовольствием!

И мы договорились, что он заедет за мной в институт.

* * *

Как странно! Только я спрятала на антресоли Лёнины дневники, как тут же мне присылают альбом с его фотографиями! Это неспроста. Как будто мне напоминают о том, какой у меня был муж и я всегда должна об этом помнить. Можно подумать, что я забыла или когда-нибудь забуду! Я даже вполне допускаю уже, что у меня может закрутиться роман, и даже я, возможно, выйду замуж, потому что хочу иметь ребенка, которого ни за что не хотел Лёня. Какой скандал у нас был, практически единственный за три года совместной жизни. Я сказала, что хочу ребенка…

– Ты сумасшедшая, – кричал он, – я старик, какие младенцы, о чем ты! Сколько мне там жить осталось!

– Лёня, побойся бога, тебе всего чуть за пятьдесят!

– Нет и нет! Я знаю, я точно знаю, что долго не проживу! Я безумно тебя люблю, наслаждаюсь каждой минутой жизни с тобой, но ребенок… Нет! Он отнимет тебя. Я не хочу! Ты молодая, успеешь еще! И потом, я вообще никакой отец, мой единственный сын… Он всегда раздражал меня, мешал работать… К тому же я… у меня плоха я наследственность, у нас в роду были шизофреники, короче, нет!

Я никогда его таким не видела, он был буквально в истерике. Но я так его любила, так боялась за него, что смирилась. Хотя втихомолку долго плакала. Через месяц, когда он успокоился, ссора вроде бы забылась, я настояла на том, чтобы он тщательно обследовался, мы полетели во Францию, где жил его друг, и он действительно прошел подробное обследование. Ничего угрожающего врачи не обнаружили.

– Вот видишь, все хорошо! – сказала я. – И хватит уж этих разговоров о скорой смерти.

Он грустно улыбнулся:

– Да что они знают…

И в самом деле, больше о смерти не заговаривал, но через полтора года умер во сне. От острой сердечной недостаточности. Хотя никогда на сердце не жаловался.

– Скорее всего, ему кто-то нагадал раннюю смерть, – предположила прилетевшая на похороны Гуля, – а он был человек ранимый, излишне впечатлительный, поверил и жил под этим приговором… Никогда не ходи к гадалкам, Каринка!

– Да уж! Я и сама до смерти боюсь всяких предсказаний.

Если бы не Гуля с Тонькой, не знаю, как бы я пережила и похороны, и поминки… Все четыре экс-супруги устроили буквально шабаш.

– Это ты, проклятая, свела его в могилу! – кричала супруга № 1, с которой он расстался давным-давно, да и прожил-то всего ничего, а супруга № 4 на кладбище кинулась на меня с кулаками. Еле оттащили. И все четыре ревели белугами. А я словно застыла. Слез не было. Ну не умею я плакать на людях, так и это мне поставили в вину. И судя по последнему ток-шоу, ставят до сих пор.

На третий день после похорон ко мне вдруг явилась супруга № 3 со смиренным видом:

– Карина, умоляю вас, отдайте мне собаку!

Два года назад мы с Лёней подобрали чудесного щенка, который вымахал в здоровенную дворнягу. Лёня в ней души не чаял, гулял с ней, водил на прививки, а через полгода после Лёниной смерти пес попал под машину. Но тогда я безмерно удивилась.

– Отдать вам собаку? С какой это стати? – возмутилась Гуля. У меня не было сил на пререкания.

– Я имею право! – заявила нахалка. – Это я научила Леонида любить собак!

– А Карина просто научила его любить! И собаку она вам не отдаст! Идите отсюда подобру-поздорову! – выпроводила ее Гуля. – Нет, вы видали такое!

Тонька только глаза таращила.

– Нет, что за бабы у него были, у твоего мужа, тихий ужас! Это они его довели до могилы!

– Да уж! Андрей говорит, что, если б Лёня не встретил Каринку, он бы уже давно… – высказалась Гуля.

А сколько гнусных интервью они тогда дали! Что я только и делала, что тянула с него деньги. Какие там деньги! Чтобы достойно его похоронить, я продала то самое теткино кольцо, ну и спасибо Союзу кинематографистов, они тоже помогли. Все наследство мужа – машина да прелестная шубка из куницы, которую он мне привез, кажется, из Хабаровска. Иногда мне что-то капает из Российского авторского Общества, ну и за прокат его фильмов я получаю какой-то небольшой процент, кстати, пополам с Антипом. Но зато мне в наследство осталось столько чудесных воспоминаний и несомненное сознание того факта, что я была по-настоящему любима! Но хватит о прошлом.

Утром мне опять позвонил Феликс:

– Карина, простите ради Бога! Я не смогу вечером с вами встретиться, мама заболела, я вылетаю к ней!

– Что-то серьезное?

– Ну, если мамин муж меня вызвал, боюсь, что да, серьезное!

– Будем надеяться, что все обойдется и передайте маме огромный привет и пожелание здоровья!

– Непременно, Карина!

– Удачного полета и мягкой посадки!

– Спасибо!

Странно, но я испытала облегчение. Еще одна встреча с прошлым откладывается.


А вечером мне позвонила Евгения Памфиловна Острогорская, закадычная Лёнина подружка еще со времен ВГИКа. Она училась на актерском, но актерской карьеры не сделала, зато стала классным педагогом все в том же ВГИКе. Она сперва отнеслась ко мне настороженно, но после того, как мы случайно встретились на отдыхе в Греции, нежно меня полюбила.

– Привет, Каринка! Как дела-делишки? Я слыхала, что тебе на телевидении косточки сулемой моют, суки драные! Но я звоню не поэтому! У меня тут такое событие намечается! Свадьба!

– Свадьба? Чья?

– Они так засрали тебе мозги? Дуськина, конечно!

– Ох, а сколько же ей лет, Дуське?

– Да совсем старуха, девятнадцать!

– С ума сойти! И кто жених?

– Ну за кого может выйти дочка вгиковского препода? За дипломника ВГИКа! Слава богу, хоть не актер! А будущий продюсер! И хороший парень! Ему уж двадцать четыре, не вовсе сопляк.

– Москвич?

– Москвич, москвич!

– А семья?

– Он сирота. Только дядька. Он его вырастил, порядочный мужик! Словом, я довольна.

– Ну надо же. Если уж вы довольны…

– Каришка, мы с Дуськой приглашаем тебя на свадьбу! И не вздумай отказываться, обидимся!

– А я и не собиралась отказываться! С удовольствием приду! Только скажите, что подарить?

– Да что сочтешь… Только не посуду!

– А если просто денежку?

– О, это лучше и нужнее всего!

– Отлично! Когда и где?

– Через две недели, в ресторане. Это будет за городом, на свежем воздухе, для безлошадных или желающих выпить будет автобус. Ну, мы тебе уже послали приглашение, там все написано. И еще: форма одежды – парадная! Чтоб явилась во всей красе!

– А как же!

– И будешь ловить букет невесты!

– Нет уж, от этого увольте! – засмеялась я.

– Ну, там видно будет! Все, Каришка, целую тебя! И буду страшно рада повидать!

– Я тоже!

– И не вешай нос из-за глупых злобных баб!

– Еще чего!

– Вот и молодец!


Я почему-то обрадовалась! Мне вдруг захотелось нарядиться, сделать новую прическу, пойти на свадьбу, хоть я и не любительница свадеб, но тут, мне показалось, все будет правильно, без этой свадебной пошлости. Просто соберутся хорошие люди и вместе порадуются счастью молодых. Не знаю, какой там жених, но Дуська совершенно очаровательное созданье, умненькая, веселая, и если уж Евгения Памфиловна не ругает жениха, значит, он и впрямь достойный парень. Я подошла к шкафу. Да, давненько я не обновляла свой гардероб. Почему-то захотелось выделиться, я уж и не помнила, когда мне этого хотелось в последний раз. Но покупать обновку и сделать более или менее приличный подарок не получится, не те у меня доходы. Ну и ладно! Можно что-то скомбинировать, придумать. Есть шикарное черное платье, но идти в черном на свадьбу, тем более на свежем воздухе… Нет, не годится. Можно было бы надеть мое любимое зелененькое в полевой цветочек, но это уж совсем не парадно и ни с чем не скомбинируешь. И вдруг я вспомнила, что у меня есть кусок ткани, белой в крупный черный горох. И длинный, в пол, черный сарафан. Если из ткани в горох соорудить нечто ассиметричное, с каким-нибудь занятным хвостом или даже капюшоном, может получиться то, что надо, но я сама вряд ли с этой задачей справлюсь. Придумать я вполне могу, а вот исполнить… Но в соседнем доме есть швейная мастерская, и там работает гениальная швея. Я тут же побежала к ней.