Анна-Леена Хяркёнен - Аквариумная любовь

Я подхожу к кровати, расправляю на ней одеяло, расставляю подушки по местам и накрываю все покрывалом. Затем укладываю посреди заправленной кровати плюшевую пантеру.

За стеной слышен тихий плач ребенка. Часы в кухне остановились на половине двенадцатого. Йоуни тихо двигается во мне.

Его глаза закрыты, а мои, наоборот, открыты. Мы занимаемся любовью уже минут пять. Мы? Йоуни двигается во мне, а я ничего не чувствую, и чем больше он двигается, тем хуже мне становится. Я смотрю на улицу. Небо за окном — цвета протертой брусники с сахаром.

Неожиданно я начинаю плакать в голос. Йоуни вздрагивает, останавливается и нежно гладит меня по лицу:

— Сара, любимая, что случилось?

— Это просто ужас какой-то, — всхлипываю я.

На его лице появляется испуганная улыбка.

— Детка, перестань! Все же хорошо!

— Нет! Неужели ты не понимаешь, как все плохо?

Йоуни мрачнеет и отстраняется от меня. Он протягивает руку и нежно гладит меня по голове, перебирая пряди моих волос.

Я прижимаюсь к нему, зарываюсь лицом в его теплую грудь и никак не могу унять слезы.

— Неужели так будет всегда? Вот уж никогда не думала… Господи, ну почему все так глупо! Наверное, я слишком многого ждала от секса.

— Может, ты просто ждала чего-то другого?

— Но мне же кажется, что все не так! Должна же я хоть что-нибудь чувствовать?!

— Дай себе время, — устало говорит Йоуни.

— Да заткнись ты со своим временем!

Я пытаюсь успокоиться и подумать. Сколько времени уже прошло?

— Все-таки странное у тебя представление о вещах, — продолжил Йоуни. — Начиталась каких-то книжек… А это тебе не роман, это жизнь.

— Разве это жизнь?

Йоуни замирает. Опять я все испортила.

— Я не могу тебе помочь, детка. — Йоуни тяжело вздыхает.

— Можешь, если захочешь. У тебя же богатое воображение, почему ты никогда им не пользуешься? Я так хочу почувствовать себя настоящей женщиной! Во мне же скрыто столько чувств, надо только выпустить их на свободу! И ты можешь это сделать! Если бы ты хоть немного меня любил, ты сделал бы это!

— Что это? — кричит Йоуни. — Какого черта я должен сделать?!

Я не отвечаю, а только плачу.

— Твою мать, — цедит он, смерив меня ледяным взглядом. — Угораздило же меня с тобой связаться. Чертова психопатка…

— Так сделай же что-нибудь! Трахни меня, выверни меня наизнанку, заставь меня биться в оргазме, и я тут же перестану ныть!

Его лицо каменеет, и вдруг в глазах вспыхивает ярость. Он хватает меня за волосы и начинает бить головой о подушку.

— Так? — вопит он. — Так, так, так?

Я чувствую, как сотрясаются мозги в моей голове.

— Перестань, Йоуни, милый, прекрати!

Он поднимает руку и наотмашь бьет меня по лицу, четыре раза по каждой щеке. Костяшки пальцев больно бьют в висок, край ладони рассекает губу. Я чувствую на языке привкус крови. Где-то глубоко во мне открывается какая-то дверь, но я не могу понять где.

— Ты этого хочешь?! — кричит он. — Этого?! Ты говори, не стесняйся! Скажи слово — и я порву тебя на куски, все кости переломаю! Только скажи наконец, чего же ты хочешь, я с ума схожу от того, что не знаю, чего ты от меня ждешь!

Он обеими руками хватает меня за волосы, швыряет на кровать и изо всех сил хлещет по плечам.

— Не надо, Йоуни, — вою я.

— Ты сводишь меня с ума, дура!!!

Он бьет меня еще раз, теперь уже по ляжкам. Мне ужасно больно, я переворачиваюсь, скатываюсь на пол и ползу на четвереньках в сторону ванной.

Йоуни рывком разворачивает меня к себе лицом. Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша. Я провожу языком по окровавленным губам.

— Не надо больше, — шепчу я.

Йоуни начинает плакать.

Он отпускает меня, падает на стул у рояля и закрывает лицо руками.

— Я так устал! Так устал… — шепчет он. — Найди себе кого-нибудь другого. Я не могу тебе помочь!

Его плечи сотрясаются от плача. Я стою в дверях, опустив руки.

Потом я подхожу к нему и касаюсь его волос, но он отодвигается от меня.

— Не плачь, — говорю я. — Я не могу видеть твоих слез. Тебе нельзя плакать! Тебе нельзя уставать! Я этого не переживу…

Я снова пытаюсь коснуться его, но он опять отодвигается.

— Я не хочу никого другого, я хочу только тебя, хочу, чтобы ты стал для меня всем. Стань для меня всем, слышишь? Я прошу тебя!

Он сгибается пополам, закрывает лицо руками и плачет навзрыд.

— Я не могу, Сара… я не могу дать тебе того, о чем ты просишь. Я не могу стать для тебя чем-то большим, чем я есть…

Я глажу его по спине и прижимаюсь к нему всем телом. Он больше не отодвигается от меня. Я плачу вместе с ним. Обвиваю его шею руками и сжимаю изо всех сил, трусь лицом о его волосы. Пытаюсь представить себе следующие несколько минут, но ничего не выходит. Тогда я думаю о секундах.

Они будут пустыми, гулкими и блеклыми.

Мы снова в самолете. На этот раз это совсем крошечный самолетик, и его мотает в воздухе из стороны в сторону. Мне страшно. Йоуни держит меня за руку, но похоже, что он боится еще больше, чем я.

Я все время бегаю в туалет, где долго разглядываю свое лицо в мутном зеркале. У меня совершенно нормальный вид: молодая, здоровая девушка. Даже и не скажешь, что я на грани нервного срыва.

Йоуни погружен в свои мысли. Он так далек от меня — и в то же время так предусмотрителен. Он рассеянно смотрит мимо меня, поглаживая мою руку.

— Вот прилетим, и все будет хорошо, — смеясь, говорю я.

Йоуни кивает головой и пьет свой бакарди. Кусочки льда гремят в стакане. Он даже не спрашивает меня, что значит «все».

В Будапеште идет дождь. Отстояв длинную очередь на паспортном контроле, мы берем такси и едем в город. Йоуни снова берет меня за руку, я неподвижно смотрю в окно автомобиля.

Мы выходим на какой-то площади. В ушах неистово завывает ветер — ни за что не подумаешь, что на дворе август. Прохожие на улице словно сошли со страниц каталога «Товары — почтой» — ужасно одеты и у всех кислые лица.

Мы идем в кафе и заказываем кофе с вишневым ликером. Официант бесится от того, что мы не понимаем его дебильного языка, и еще полчаса громко обсуждает это с остальными официантами. Я чувствую, как меня медленно, но верно охватывает депрессия.

Мы снимаем комнату у скрипучей венгерской бабульки. Отопление не работает. До центра шесть километров. Еда в ресторане — жирная бурда сомнительного вида. Каждую минуту к нам подходит какой-нибудь скрипач со слащавой улыбкой и начинает пиликать у самого уха, требуя потом за это дополнительную плату.

Мы пытаемся воспринимать все позитивно. Мы говорим о том, что еще не поняли и не прочувствовали города до конца. Мы листаем путеводитель «Берлиц» в поисках достопримечательностей. В книге говорится, что Будапешт — это восточный Париж, что, несмотря на теневые стороны жизни мегаполиса, жители города сумели сохранить веселый нрав. Они охотно улыбаются, с радостью помогают иностранцам и задумчиво наблюдают, как огни города отражаются в водах Дуная. Там сказано, что жители Будапешта, как никто, ценят умение радоваться жизни — «joie de vivre».

Мы смотрим вокруг и не видим ни одного жизнерадостного лица. Мы решаем сосредоточиться друг на друге, ведь именно для этого мы сюда и приехали.

Мы пьем токай и прижимаемся друг к другу под вонючим одеялом в ледяной комнате. Мы занимаемся сексом снова и снова, и я притворяюсь нежной, чувственной и счастливой и чувствую, как холодный ветер заполняет все мое существо. Мы занимаемся сексом с закрытыми глазами. Нам не хочется смотреть друг другу в глаза.

У нас не так уж много тем для разговоров. И все же мы много говорим. И много смеемся. И делаем вид, что мы счастливы, что нам наконец-то так спокойно друг с другом, вдали от работы и прочего дерьма.

На утро второго дня я замечаю у себя на лобке странные прыщики. К вечеру они увеличиваются в размере и начинают нарывать. Я плачу, мне больно писать и ходить. Я не могу заниматься сексом. Йоуни внимательно осматривает прыщи и заключает, что это герпес.

Мы с подозрением косимся друг на друга, но это лишь минутная слабость. Мы оба знаем, что никто никому не изменял.

— Герпес может появиться у женщины в результате сильного стресса, — говорит Йоуни.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

— У Аннели так было пару раз. Еще когда она жила только со мной.

— Вот как.

Пройдет, решаем мы, и пьем токай. Потом берем такси и едем осматривать достопримечательности. Таксист оказывается первым дружелюбным венгром за всю поездку. Он молча протягивает мне носовой платок, когда я начинаю рыдать на заднем сиденье.

На четвертый день прыщи так воспаляются, что у меня поднимается температура. Я лежу на кровати, пью бренди, отдающий мочой, а Йоуни с растерянным видом гладит меня по попке. Он начинает заводиться и запускает руку себе в штаны. Я тоже не могу оставаться безучастной и следую его примеру. Мы лежим друг возле друга и мастурбируем. Медовый месяц в Будапеште, блин.

На пятый день мы заказываем такси и едем в знаменитые термальные бани «Геллерт», расхваленные в путеводителе. Мы все еще надеемся, что в этой книжонке содержится хоть крупица правды. Мои мотивы посетить термы очевидны — я хочу перезаразить герпесом всех этих чертовых венгров.

Купальня состоит из огромного бассейна, в котором плещется десяток венгерских тетенек и дяденек в шапочках для душа. Они орут, как буксирные катера в порту. Какой-то бройлер с лоснящейся кожей мнет их поочередно на кушетке времен Средневековья, и от этого они кричат еще громче. Я, словно поплавок, болтаюсь в углу бассейна, голова шумит от температуры, а низ живота чешется и зудит. Я придумываю различные способы самоубийства.

В последний день мы лежим на кровати и Йоуни спрашивает, может ли он трахнуть меня в задницу, раз уж все остальные места заняты.

Теперь и это будет опробовано, думаю я и вспоминаю, что когда-то одинокими ночами даже мечтала об этом. Пожалуйста, говорю я. Йоуни переворачивает меня на живот, смазывает член кремом для тела «Вивола» и осторожно входит в меня. Больно ужасно. Я смотрю в потолок и пытаюсь думать о чем-нибудь другом. «Будапешт — это восточный Париж», — думаю я.

Не помогает. За окном идет дождь, деревья раскачиваются на ветру. Кажется, что они покрыты мурашками. Мне так больно, что перед глазами начинают скакать маленькие звездочки.

«Может ли жизнь быть более постылой?» — думаю я.

Воспоминание — как яркая вспышка.

Я лежу в высокой траве, на мне новая юбка — красная в белую крапинку. Игра в прятки давно закончилась, но я все лежу, прижимая ладони к влажной земле. Крики других детей слышны все дальше, надо мной пролетает самолет, все заполняется странным светом.

Я принадлежу себе и только себе.

Йоуни дотрагивается до меня и начинает осторожно гладить. Что за день сегодня? Сколько времени прошло? Не знаю. Окно приоткрыто, на улице беспечно щебечут птицы. В комнате стоит запах опаленного августа.

Мне вдруг становится несказанно хорошо. Впервые за долгое время я вздрагиваю от прикосновения, и все мое нутро наполняется сладкой влагой.

Я не спешу отвечать на ласку. В кои-то веки я не думаю: нужно продлить это чувство, прежде чем оно исчезнет, нужно срочно что-то предпринять.

Я лежу без движения. Просто слушаю легкие волны внутри себя. Йоуни выводит на моей коже странные фигуры, по всему телу, крест-накрест, касается меня губами и языком, погружает свое лицо в мою грудь и так замирает.

— Ты пахнешь, как ангел, — говорит он.

Тишина. Йоуни не двигается, только печально поглаживает пальцем ямочку на моей шее.

— Сара.

— Что?

— Я тут думал…

— О чем?

— Обо всем.

Я жду, затаив дыхание.

— Я подумал, а что, если тебе попробовать с кем-нибудь еще? Может, это что-нибудь изменит? Не может же так продолжаться вечно.

— О чем ты говоришь?

Я остолбенело смотрю на него. Он отводит взгляд.

— Я хочу, чтобы ты переспала с кем-нибудь другим, а потом рассказала мне. Можешь не рассказывать, кто это был, расскажешь только то, что сама захочешь.

— Йоуни…

Я обнимаю его.

— Но я так не могу!

— Почему?

Он тяжело вздыхает и садится на кровати.

— Должна же ты в конце концов разобраться, чего ты хочешь и с кем… Сколько можно мучиться? Я, конечно, от этого не в восторге, но что я могу поделать? Может, тогда все встанет на свои места. Я просто не знаю, чем все это может кончиться.