— Это может кончиться чем угодно. Например, тем, что ты меня бросишь.
— Не брошу. Я ведь сам тебе это предлагаю. Разве что ты полюбишь другого. А может, оно и к лучшему…
— Нет! Я никогда не смогу полюбить другого!
Он смотрит на меня ласково, как никогда прежде.
— Откуда ты знаешь?
Мне нечего на это ответить. Я не знаю, что и думать, но в глубине души все же испытываю облегчение. Йоуни прав, надо что-то менять. И вдруг я ясно понимаю — вот он, выход. Все можно, все дозволено… Я найду себя, я разорву этот чертовый замкнутый круг, но — что станет с нами? Это ли не первый шаг к концу наших отношений? А может, он хочет проверить, достаточно ли сильно я его люблю? Что мне на это ответить, как мне поступить?
— Неужели ты думаешь, что я могу вот так, ни с того ни с сего, пойти и переспать с другим?
— Почему бы и нет? Давай разойдемся на какое-то время. Я тоже при желании смогу переспать с кем-нибудь. Хотя это маловероятно.
Я пытаюсь придумать какой-нибудь разумный ответ, но в голову ничего не лезет.
— Ну хорошо, — тупо соглашаюсь я.
Он кивает. По его лицу сложно понять, о чем он думает.
Он уходит в другую комнату и возвращается обратно с тазом, полным горячей воды. В тазу плавают губка и мыло.
Ни слова не говоря, он опускает мои ноги в таз и начинает натирать их губкой. Он трижды намыливает мне ноги, медленно и старательно, а потом ополаскивает их. Я думаю: он готовит меня другому мужчине.
Он вытирает мне ноги и целует пальцы. Затем укладывает на подушку и укрывает одеялом.
— Ты очень красивая, — говорит он, печально улыбаясь.
Я засыпаю. Ночью я просыпаюсь, но его рядом нет. На кухне горит свет. Я встаю. На полу стоит таз, в холодной мыльной воде плавает губка. На дне плавает крохотный обмылок.
Я прокрадываюсь на цыпочках к кухне. Заглядываю внутрь. Йоуни сидит за столом, зажав в руке бутылку виски. Я тихо подхожу к нему.
Он отрывает взгляд от стола и смотрит на меня. Покрасневшие глаза, серьезная улыбка.
— Как дела? — спрашивает он со смешком.
— Йоуни, — говорю я, и мой голос ломается на середине слова. — Что с нами происходит?
Он хватает меня за руку и сильно сжимает ее.
— Ничего с нами не происходит…
Он качает мою руку взад-вперед, а я смотрю на его большую ладонь, которая кажется просто огромной по сравнению с моими птичьими косточками. И вдруг мне кажется, что его рука похожа на труп ящерицы, жилистый и склизкий, а пальцы — словно десять подрагивающих хвостов.
24
У меня родился крошечный ребенок, не больше мизинца. Его забирают сразу после родов и не приносят, как я ни умоляю. В конце концов я иду в столовую и кричу, что хочу видеть моего малыша. Мне подают тарелку с салатом.
— Какого черта, — ору я. — Где мой ребенок?
— Здесь, — отвечают головы в колпаках и заливаются громким смехом.
Я приподнимаю вилкой лист салата. Под ним лежит маленький съежившийся зародыш.
Я просыпаюсь и понимаю, что лежу в постели одна.
На кухне капает вода из крана. Жалюзи опущены, и сквозь них на пол падают тонкие полоски света.
Я принимаю душ и возвращаюсь в комнату. С моего обнаженного тела стекает вода. Я облокачиваюсь на подоконник. Август. Темно-зеленая листва. Мне так паршиво, что я даже боюсь дышать.
Я понимаю, что мне надо уйти — хотя бы для того, чтобы взглянуть на все это со стороны. Вот он, критический момент, поворотная точка в развитии наших отношений. Сейчас или никогда.
Я отворачиваюсь от окна и принимаюсь складывать свои вещи: одежду, пару книг, плюшевую пантеру.
Из дома напротив за мной наблюдает мужчина в клетчатой рубашке. Я вспоминаю, что на мне ничего нет, но потом думаю: какая разница? Если кому-то нравится смотреть, как голая женщина пакует свои вещи, почему я должна ему мешать?
Я изо всех сил стараюсь не плакать, пока вдруг не замечаю маленькую черно-белую фотографию, затерявшуюся среди книг на книжной полке. Тут я не выдерживаю и реву. Я беру фотографию в руки.
Детская фотография Йоуни.
Он смотрит прямо в камеру. Его волосы выгорели на солнце и топорщатся на макушке. Он перебирает пуговицы красной шерстяной кофты и того и гляди заплачет. У него пухлые щечки, и он похож на маленького щенка бульдога.
«И этот тип трахал меня в задницу», — думаю я и смеюсь сквозь слезы.
И вдруг понимаю, что не могу его бросить.
Я представляю себе Йоуни. Вот он сидит за столом, подперев голову руками, — волосы торчат во все стороны, глаза воспалились от усталости. Вот он уплетает ягодный мусс на кухне посреди ночи, без конца подливая молока и изредка удивленно поглядывая на меня. Вот он входит в меня, хватает меня за волосы в порыве страсти, падает мне на грудь и покрывает поцелуями мое лицо.
Я думаю, что не могу его бросить, и все же одеваюсь, поднимаю сумки, выхожу в прихожую и открываю входную дверь.
На улице я надела солнечные очки. «Самой главное — уйти», — сказала я себе. По-моему, кто-то так говорил в «Никчемных» у Каурисмяки. Или в каком-то другом фильме.
Я взяла такси до Писпалы и всю дорогу прижимала к себе свои сумки, рассеянно наблюдая, как меняется пейзаж за окном.
Я ехала и думала, что никогда больше не буду полагаться на людей или рассчитывать на чью-либо помощь. Да и может ли вообще один человек помочь другому?
Я решила, что дальше буду идти по жизни одна. Хотя, честно говоря, понятия не имела, что это значит.
На кухне сидела моя соседка Карина.
— А вот и я, — сказала я, опуская сумку на пол. На мне по-прежнему были солнечные очки.
— Привет, как съездила? — спросила Карина. Она сидела на краю скамейки и ела йогурт.
— Замечательно, — ответила я и отхлебнула воды прямо из-под крана. Я поставила на стол бутылку сливового вина, положила рядом плитку шоколада и ушла в свою комнату.
Я села на кровать и закурила, представляя себя героиней черно-белого кино. «После расставания она стала искать утешения в приземленных вещах… только так она могла хоть как-то сохранить душевное равновесие», — повествовал бы голос за кадром.
Неожиданно в дверях показалась Ирена. В руках у нее был коричневый конверт.
— Привет, — сказала она.
— Привет, — ответила я.
— Что случилось?
Она уселась на стул возле письменного стола. Впервые я видела ее ненакрашенной. Глаза у нее запали.
— Ничего не случилось. Просто решила поразвлечься, как ты мне советовала.
— Ну и ну.
Она бросила конверт на стол:
— Пришло пару дней назад.
Я затушила сигарету и вскрыла конверт.
В письме сообщалось, что меня приняли в университет. Учеба начнется пятого сентября.
Я протянула письмо Ирене.
— Ух ты! — завопила она. — Поздравляю!
Потом сложила письмо и внимательно посмотрела на меня, склонив голову набок.
— Что с тобой? Ну-ка, сними очки.
Она села рядом со мной на кровать, осторожно сняла с меня очки и положила их на стол.
Я уткнулась ей в плечо. Она обняла меня.
Я больше не плакала, просто сидела, уткнувшись в нее носом.
— Вот, значит, как оно все, — сказала Ирена и провела рукой по моим волосам.
Я отгородилась на пару дней от всего мира, объявив, что меня ни для кого нет. Я не хотела, чтобы меня беспокоили — ни Йоуни, ни кто-либо другой. Я сообщила Марите, что больше на работу не выйду, решив продлить свой отпуск до пятого сентября. Марита пригласила меня на завтрашнее новоселье.
— Конечно приду, — сказала я, точно зная, что никуда не пойду.
Я проспала пятнадцать часов кряду. Проснувшись, наелась до отвала и провалялась в кровати весь остаток дня. Ирена притащила мне из комиссионки старые газеты и пару романов. Среди всей этой кучи был порножурнал «Калле».
— Глупая шутка, — сказала я, но все же пролистала его.
На следующий день я осмелилась выйти на улицу. Я несколько часов бродила по Тампере. Вечером я все же решила пойти на вечеринку, прихватив с собой для виду Ирену.
Марита замахала мне рукой с третьего этажа. На ней был платок ярко-оранжевого цвета. Мы поднялись по шатким ступеням.
Дверь открыла девчушка с косичками. Подбородок ее был перемазан какао.
— Пйивет, — сказала она.
Позади нее стояла еще одна малышка, еще меньше, чем первая, совсем голышом. Из гостиной доносились музыка и громкий смех. Марита вышла из кухни, держа в руках два бокала с вином.
— О, какие люди! — закричала она и протянула нам по бокалу. — Добро пожаловать! У нас здесь довольно разношерстная компания, друзья друзей, и все такое. Что с тобой?
Она посмотрела на меня.
— А что?
— Ты, я смотрю, совсем нос повесила. Что-то случилось?
— Да так, ерунда. Все живы-здоровы.
— А где Йоуни?
Я засмеялась:
— Йоуни? На работе, наверное. Бог его знает.
— Выглядишь ужасно.
— Спасибо. Я тебе потом как-нибудь расскажу.
Девчушка с косичками разглядывала нас, склонив голову набок.
— Это наша Лаура, а та, что помладше, — Суви, — сказала Марита.
Я подумала: надо же, как хорошо, когда такой чуждый условностям человек дает своим детям вполне нормальные имена, а не какие-то модные извращения. Мне всегда было безумно жаль всех этих Сампо, Сантери, Тонтери и им подобных.
— Идите играть наверх, мама завтра купит вам по мороженому, — обратилась Марита к детям.
— Ура, — завизжала малютка с косичками и схватила сестренку за руку.
— Я отношусь к тому типу матерей, что подкупают своих детей конфетами и мультиками, — засмеялась Марита. — Это, наверное, ужасно непедагогично, ну да бог с ним. Проходите в комнату.
Гостиная была вся в табачном дыму, так что даже лиц было толком не разобрать. Несколько пар медленно танцевали посреди комнаты. Ирена заметила какого-то знакомого в дальнем углу и бросилась к нему.
Я села на диван и попыталась взять себя в руки. Я сказала себе: «Я студентка университета», но ничего не почувствовала. Я попыталась подумать о чем-нибудь другом, но ничего не приходило в голову.
Я встала, подошла к книжной полке и стала рассматривать корешки книг. Вытащила одну. Карин Струк, «Пламя и зола». Я читала ее года два назад.
— Книжками интересуешься?
Марита стояла позади меня, руки в боки.
— Тебе не кажется странным, что ни одной писательнице еще не удавалось писать по-настоящему чувственно? — спросила я, повернувшись к ней.
Она сощурила глаза.
— Все книги, написанные женщинами, можно разделить на две категории, — продолжала я. — В одних героини — роковые женщины, непреклонные красавицы, режущие правду-матку. Другие — сплошной художественный вымысел, приукрашенная действительность, где никто не говорит напрямую.
— У меня болят зубы, — пропищала девчушка с косичками, стоя в дверях комнаты.
— Пойди их почисти, — сказала Марита.
Я поставила книгу обратно на полку.
— Вот то большое темное пятно у двери — мой муж, — кивнула Марита.
Я посмотрела в сторону двери и снова повернулась к ней.
— А я думала, ты воспитываешь детей одна.
— Да что ты? Бог с тобой!
Она взглянула на меня, наморщив лоб.
— Ну, просто ты говорила, что у тебя любовник.
— А у меня и тот и другой. У нас свободный брак.
— Правда? И что, вы счастливы?
— Нет.
— То есть?
— Ну, в обычном браке люди тоже не всегда счастливы.
Она громко расхохоталась.
— Так что так.
Мне было совсем не смешно.
— И как же вы живете?
Я не сводила с нее глаз.
— Не знаю. Всегда говорить одну правду тоже не сахар. Но мы не можем иначе. Я считаю, что человек должен иметь право выбора, зеленый свет на поворотах. А не то в один прекрасный день может оказаться, что и ехать-то больше некуда — тупик. Я верю в абсолютную честность.
— А я нет.
Я подошла к окну и посмотрела на улицу. На заднем дворе росли кривые яблони и стоял синий самокат.
Моя первая любовь, Рейо Коркеакоски, всегда приезжал за мной вот на таком же синем самокате. Самокат был весь обклеен наклейками. Рейо всегда приветствовал меня одной и той же фразой: «Добрый день, как олень?»
Отчего-то он все время говорил об оленях. Кричал людям на улице «Старый пень, купи олень!» и тому подобную ерунду. Он мне тогда казался самым смелым мужчиной на свете.
Кроме того, он был ужасно добрым. Однажды зимой у меня замерзли ноги, и он отдал мне свои валенки, а сам пошел домой в одних носках. Однажды он спросил у меня, хочу ли я посмотреть на его палочку.
"Аквариумная любовь" отзывы
Отзывы читателей о книге "Аквариумная любовь". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Аквариумная любовь" друзьям в соцсетях.